2

Утром следующего дня с того же вокзала, только другой его части, отходила пригородная электричка – ровно по расписанию, в 11.36. Было 11.35, когда Таня неслась через привокзальную площадь, расталкивая кучки людей, столпившихся у нее на пути. Одетая в синий джинсовый сарафан, кеды, с рюкзаком на плечах и сумкой в руке, она выбежала на платформу за 4 секунды до закрытия дверей, огромными шагами проскакала по платформе и вскочила в поезд, двери захлопнулись практически у нее за спиной. Девушка пыталась отдышаться, стоя в тамбуре поезда, и потирала левое плечо, пострадавшее от удара при столкновении с прохожим на платформе. Состав тронулся, людей в вагоне практически не было, и Таня выбрала комфортное для себя место в середине.

«Ехать около часа, можно вздремнуть или почитать. Лучше, конечно, вздремнуть. Нет – лучше почитать. Я подремлю, а потом почитаю. Нет – я почитаю, а потом подремлю», – сказала Таня себе внутренним голосом так твердо, что на ее лице, казалось, отразилась какая-то непонятная гримаса. Разложив вещи, девушка достала книгу, раскрыла на коленях и уставилась вниз. Едва ли это мог быть бульварный роман или пособие для одиноких женщин – книжка называлась «Сказки о силе» Карлоса Кастанеды. Не то чтобы Таня принимала всерьез учение Кастанеды, это, скорее, было просто для отвода глаз от своих собственных фобий. Черные пряди волос упали вниз и закрыли лицо, в окне виднелась окраина города – высокие новостройки медленно проплывали мимо, оставаясь позади, под стук колес электрического поезда. Бегающий по строчкам взгляд остановился, и веки налились тяжестью, дыхание стало ровным, шея болталась словно на шарнирах, раскачиваясь в разные стороны. Таня увидела странный серый силуэт – воздух помутнел, словно грязная вода, – не разобрать было даже того, что находилось в метре от носа. Силуэт, словно сгусток бегающих теней, манил за собой, издавая медленный протяжный звук, похожий на вой собаки, доносящийся из глубины.

Таня встала и двинулась вперед на полкорпуса, как тут же почувствовала тяжесть – ноги были тяжелые, словно огромные гири – такие, как поднимают в спортзале накаченные дядьки, а силуэт продолжал удаляться и бегающими в солнечном свете тенями манить за собой. Таня шла по вагону поезда, перехватываясь руками за спинки сидений, подтаскивая таким образом тяжеленные ноги. Вагон вытянулся и стал похож на огромный длинный тоннель, в конце которого, по закону жанра, слегка просматривался свет. Путь казался бесконечным, а танцующий впереди силуэт то приближался, то убегал далеко, заслоняя играющий свет впереди. Хотелось обернуться назад, но шея будто окаменела, как старые заржавевшие дверные петли, и с хрустом сказала – нет. Вдруг стало темно, потолок медленно поднялся вверх и растворился в темной густой ночной глади, звезды рассыпались по небу в хаотичном порядке, а затем стали сгущаться и растягиваться в Млечный Путь. Воздух стал холодным, и Таня почувствовала собственное дыхание, наполняющее воздух паром при выдохе. С неба посыпались крупные хлопья снега, они падали на сырую землю, покрывая ровным слоем темную, как смоль, поверхность, и через несколько секунд все стало белым – огромные сугробы возвышались, словно горы, тоннель расширился, превратившись в бескрайнюю зимнюю долину. Эти снега никогда не растают, ни один лучик солнца не прольет свой свет на эти места, и земля, промерзшая на тысячи километров, не родит ни одной жизни. Девушка стояла по пояс в снегу и рисовала на нем узоры пальцами, замерзшими настолько, что снежинки перестали таять от тепла ее рук. На снегу в лунном свете стали бегать маленькие круглые тени, собираясь воедино, – снова появился тот самый силуэт, и Таня уже приготовилась следовать за ним дальше, как тут вдруг заметила, что он стал другим, он будто пытался изобразить кого-то, словно пародист, выступающий на сцене перед публикой. Сердце забилось в тревоге, и стало невыносимо больно от того, что все это показалось ей очень знакомым. Силуэт после нескольких движений сел на корточки у небольшого бугорка и согнулся почти в калачик.

– Нет, нет! – закричала Таня и попыталась дернуться вперед, но ноги будто вросли в твердый заледенелый снег, она раскапывала себя, безжалостно раздирая руки в кровь, в то время как силуэт неподвижно лежал на снегу, бесследно исчезая в ночной пустоте.

Снег продолжал падать, и все попытки выкарабкаться были бесполезны. Таня разгребала белые пуховые кучи снега перед собой в надежде зацепиться за что-то, но также бесполезно. Она старалась, как могла, но то расстояние в несколько метров между ней и уже полупрозрачным обездвиженным пятном никак не уменьшалось, она смотрела, как исчезает силуэт, до тех пор, пока ее взгляд не устремился в ночную пустоту, а после этого легла в сугроб и громко заплакала. Ее горячие слезы капали на снег и топили его до тех пор, пока весь лед не превратился в теплую соленую воду. Девушка подняла голову и увидела солнечный свет, одежда намокла и прилипла к телу, точно повторив его контуры. Таня подняла глаза и попыталась осмотреться – небо было голубое и яркое, птицы кружили высоко, перекрикиваясь друг с другом на своем птичьем языке, вокруг зеленела сочная трава и устремлялись ввысь огромные толстые деревья с пушистыми, взлохмаченными ветром головами. Снежная толща, заковавшая девушку ранее, превратилась в теплую журчащую реку, ласково огибающую ее тело. Таня стояла по пояс в воде и все так же не могла пошевелить ногами, от яркого солнца в глазах начало рябить, но вскоре рябь стала напоминать порхающих разноцветных бабочек прямо над головой. Бабочки кружились в необычайном танце, подлетая так близко, что можно было поймать рукой, разноцветные рисунки украшали их тонкие крылья. Таня осматривалась по сторонам, ожидая появления теней, что образуют силуэт, но вместо него вдруг появилось что-то большое слева, загородив солнечный свет. Это что-то вторглось без приглашения, и с его появлением все вокруг стало исчезать, включая саму девушку.

– Ваш билет! – низкий мужской бархатный голос прямо-таки вклинился в сознание Тани, блуждающее так далеко, что вернуться на место так вот сразу не получилось.

Таня медленно и с трудом подняла затекшую от висячего положения шею и, часто моргая, посмотрела на билетного контролера. Голова не поворачивалась, словно заржавевшие петли, – это все, что Таня успела захватить с собой из мира сна в мир бодрствования. Ни снега, ни бабочек не было, все осталось там, во сне, куда она непременно вернется еще раз и дойдет до конца тоннеля или реки.

– Билет есть? – еще раз повторил контролер, склонившись над девушкой, словно фонарный столб.

В руке его был какой-то черный металлический аппарат, а на плече висела толстая кожаная сумка, из которой выглядывал ежедневник. Колеса поезда продолжали монотонно стучать по рельсам и пошатывать в такт одиноких пассажиров поезда.

Таня очнулась и, быстро распахнув сумку, стала искать в ней что-то, книга соскользнула с колен и упала на пол. Таня нагнулась, подняла с пола чтиво и, смахнув волосы с виновато-обескураженного лица, посмотрела на контролера.

– Нету! – уверенно сказала она. – Я опоздала на поезд! Понимаете, я бы не поехала без билета, если бы…

Пытаясь оправдаться, глядя контролеру прямо в глаза, девушка на ощупь достала из сумки кошелек и легким движением по кругу расстегнула его.

– Сколько с меня?

Контролер смотрел, не моргая, и на его застывшем лице не было ни одной эмоции.

– Нисколько, – сказал он, оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что рядом никого нет. – Но в следующий раз, когда сядете на этот маршрут, возьмите два билета! Договорились? – нагнувшись еще ниже и выставив указательный палец прямо у носа девушки, продолжил он.

– Конечно! – с улыбкой ответила Таня и таким же легким движением застегнула кошелек обратно, не сводя взгляд с его пальца.

Поезд дернулся непривычно сильно и начал громко тормозить, подъезжая к очередной станции. За окном проплыла серая асфальтированная платформа, похожая на грузовую баржу, в центре которой стояла синяя будка с маленьким решетчатым окном и большой табличкой с названием населенного пункта.

– Ой! Это же моя станция! – спохватилась Таня и, быстро собрав вещи, поспешила к выходу.

– Спасибо! – обернувшись, бросила она доброму незнакомцу, чье лицо все так же не выдавало ни одной гримасы.

– Я обязательно возьму второй билет! – уже из тамбура выкрикнула Таня и шагнула на неподвижную грузовую платформу.

Девушка шла около получаса до тех пор, пока не увидела поворот на нужную ей улицу. На лбу проступили мелкие капельки пота, воздух был по-деревенски свежий, солнце стояло уже высоко, а небо было необычного цвета – ярко-зеленого. Да! Это очень необычный цвет для такой хорошей погоды. Зеленым небо бывает обычно тогда, когда отражается в огромной свежей луже, разлившейся среди сочно зеленеющих деревьев. А сейчас не было ни дождя, ни леса, поэтому-то и казалось необычным.

Дойдя до нужной улицы, нужного дома и нужного подъезда, Танины сумки в сопровождении облегчающего вздоха плюхнулись на лавку, а вслед за ними и сама Таня.

«Мрак просто, как далеко от дома», – подумала девушка и откинула голову на спинку лавки.

– Ой! Это кто у нас тут? – сказал старичок-боровичок в майке, трениках, домашних клетчатых тапках и бумажной шляпе на голове, показавшийся в проеме открытой подъездной двери.

Медленно и осторожно, придерживаясь за стену, он преодолел две ступени, вытягивая вперед видневшиеся из-под штанин синие сморщенные ноги.

– Кто это к нам приехал? – еще раз протяжно, с медовой, утомленной жизнью улыбкой произнес дедушка и закурил сигарету.

Дым стал подниматься ровной голубоватой струйкой и рассеиваться над бумажной шляпой, а резкий запах тут же затмил свежесть сегодняшнего дня.

– Катюша к нам приехала! – выдохнув дым, радовался он. – Катюша!

Таня застыла в изумлении, лицо ее стало удивленно-счастливым при виде такого чуда, а приподнятые вверх брови говорили о том, что пока было не решено, как поступить: то ли сыграть Катюшу, бросившись на шею дедушке, дабы не разочаровать его надежд, то ли сказать правду, мол, никакая я не Катюша, но тоже вполне сойду.

Пока Таня размышляла, как лучше отреагировать, из темной подъездной глубины послышались шаги и оханье. Бубня себе под нос, вышла маленькая, абсолютно круглая, не менее милая и не менее сказочная мадам в домашнем халате и точно таких же клетчатых тапках. По всей видимости, это была бабушка Катюши. Преодолев все те же препятствия в две ступеньки с не меньшим трудом, бабушка Катюши подняла голову и пристально посмотрела на Таню:

– Какая же это Катюша, старый?! Это не Катюша, это девушка какая-то чужая сидит.

А затем, надев выходную улыбку, повернулась всем туловищем к Тане и, немного поклонившись, проговорила:

– Здравствуйте, девушка.

Таня тоже поздоровалась, но с более естественным выражением лица. После чего старички медленно, под ручку поковыляли прочь, а Таня еще около часа сидела на лавке и наслаждалась долгожданным отдыхом после трудного пути.

«Второй этаж – это тебе не десятый», – думала Таня, свесившись из окна кухни своего нового жилища: вида нет никакого, торчит лишь кусок небольшой городской площади, детский городок, с которого доносятся непрерывные крики, создающие звуковой фон, словно радио, и небольшой кусок тротуара, по которому время от времени цокают прохожие. Таня поторчала в окне, внимательно изучив все, что попало в обзор, а затем стала осматривать квартиру сестры. Прихожая узкая и длинная, сразу за поворотом, обклеенным старыми замусоленными обоями, простираются «просторы» шестиметровой кухни, не менее замусоленной, чем те самые обои на повороте.

«Очень непохоже на жилище моей педантичной сестры-перфекционистки», – размышляла Таня, водя кончиком острого носа туда-сюда. Прямо была гостиная, покрашенная в бледно-персиковый цвет, в середине стоял стол, а по обе стороны от него серые бархатные диваны-близнецы, отделанные деревянными вставками. Тяжелые шторы спускались вниз вдоль высокой стены и выписывали кренделя, тисненные золотой бархатной каймой, слабо напоминавшие викторианский стиль. Над диванами – картины: одна – «Ковер-самолет» Васнецова, не оригинал, разумеется, а другая – неизвестная на сей момент Тане репродукция тройки лошадей, несущейся вдаль.

«Это явно не моя сестра повесила, она на такое в принципе не способна, скорее, тут висела бы ее свадебная фотография или та, что сделана в Геленджике – на песчаном берегу, в позе лежащей лошади, – будь то дело рук моей сестры. А еще засохшие цветы в вазочке или под стеклом», – и тут Танин взор пал именно на вазочку, стоящую на полочке с засохшими цветами. Сделано с любовью и драматизмом.

Комната оказалась проходная, и следом за ней была еще одна проходная, а уже из нее проход в спальню. Кто так строил? Зачем столько проходных комнат, если жить в них все равно нельзя – коридоры сплошные? Это старый четырехэтажный дом со скрипучими деревянными полами, высоченными потолками, большими окнами и вытянутыми проходными комнатами. Мрак. И еще так далеко от города.

Ближе к вечеру Таня освоилась, и ей даже стала нравиться новая обстановка, она не спеша раскладывала вещи, представляя предыдущих обитателей этого дома, поскольку бытовые будни своей сестры представлять было, ну, совсем не интересно. И только фантазия девушки хотела было разыграться по полной, как голодный желудок тут же дал о себе знать: кроме утреннего кофе, в нем еще ничего не побывало за день, и он не на шутку рассердился, начав издавать журчание и бурление. Таня сложила в рюкзак необходимое и, перешагнув через свои сумки, стоявшие в прихожей прямо на пути так, что не споткнуться о них было невозможно, вышла из дома.

Солнце село, и небо помутнело. Таня возвращалась по узкой аллее, по обе стороны, усыпанной лавочками, на которых сидели пенсионеры с палочками в руках, малолетки с набитыми жвачкой ртами и грустные молодые мамы с орущими колясками. Рюкзак был расстегнут и висел на одном плече, из него тянулся тонкий аромат бородинского хлеба. Таня залезала в рюкзак рукой и, шелестя пакетом, отламывала кусок за куском. Что плохого в том, чтобы есть хлеб на улице, как говорится, всухомятку? Что это вообще за сухомятка такая? А слюни? Они что, не считаются? И вообще, где статистика, что от этого умирают? Нету? Всем, кто вытаращивает глаза при виде съеденной по дороге буханки черного хлеба, до свидания!

Небо стало розоватым, а это означало, что завтра будет жарко. Дотошные комары вились в воздухе плотным жужжащим роем на фоне торчащих из-за макушек деревьев одиноких новостроек в дальней части города и гнали поскорее домой своими назойливыми, колкими укусами. По возвращении обнаружилось, что света в подъезде нет, и Тане пришлось пробираться сквозь кромешную темноту, вспоминая момент прощания с сестрой на вокзале. Она ведь вроде что-то говорила – это было как раз одно из не пойманных колец, которое пролетело мимо, задев кончик уха и прядь растрепанных волос.