Но было что-то узнаваемое в этом гротескном маскараде, что-то близкое к реальному миру. Ни один человек, даже с заслуженными лаврами ученых степеней, не смог бы разгадать тот шифр, который Юстас Андерсен адресовал сам себе. В этом он был уверен.

В остатках воды в стакане плавали вездесущий пух и мелкая плодовая мошка, поэтому он сделал несколько жадных глотков прямо из графина.

Если отбросить всю мишуру, то суть сна становилась прозрачной: ни он, ни герцог не желали оставаться трофеями, бессловесными и бесправными орудиями в руках фон Клокке. Но какой бы сложной ни казалась ситуация, даже у такого опытного манипулятора были слабые стороны. Только выявив их, Юстас получит шанс обыграть его. Нужно быть очень осторожным, чтобы булавка слов нашла уязвимую точку и вошла в нее по самую шляпку.

Андерсен прикрыл окно и перебрался на кривоногую софу, набитую жестким конским волосом. У него было достаточно времени до восхода солнца, чтобы подумать.

***

Человек, полагающий, что уже одержал очередную победу, становится снисходительным к побежденным: от этого вкус триумфа не ослабевает, а, наоборот, переливается новыми пряными оттенками. Таков был и Эрих фон Клокке. Почуяв скорую капитуляцию Фердинанда, он вновь надел уже приевшуюся добродушную личину.

После ужина он пригласил его и Юстаса сыграть на бильярде.

Несомненно, в этой светской игре он был если не профессионалом, то страстным любителем: каждая деталь бильярдной была продумана до мелочей и дышала некоей франтоватостью. Дубовый стол с высокими бортами был не слишком велик, всего около трех метров в длину, и обтянут шерстяным сукном вишневого цвета, словно подчеркивая отличие от привычных зеленых столов. По бортам струилась резная вязь северного орнамента – обязательная дань эмигрантской тоске. Карманы под шестью лузами были сплетены из вощеного шнура, а пронумерованные костяные шары, уже выложенные в рамку пирамиды, были желтовато-белыми, точно неокрашенными, кроме гагатово-черного битка.

Разумеется, кроме всевозможных аксессуаров для игры – полированной стойки в форме драккара для киев, доски для счета и мраморных блюд с мелом, – там заманчиво блестела внушительная коллекция бутылей и графинов. Из каждого угла щерились невозможно уродливые чучела.

Юстас вытер ладони о брюки, надеясь, что проделал это незаметно.

Хозяин занял живописную позицию напротив входа, чтобы дать вошедшим увидеть его в центре этого холостяцкого рая, и торжествующе покачивался на мысках, заложив руки за спину.

– Ну-с, что скажете? – Каждая морщина на лице Эриха лучилась довольством. – Это, – он любовно похлопал по борту стола, – ручная работа, выписал из лучшей мастерской. А это, обратите внимание, из александрийского палисандра кии. Не сборные новомодные «удочки», вот уж увольте. – Старик фыркнул в усы. – Монолит!

Выражение лица Фердинанда удивительным образом балансировало на грани почтительного внимания и ядовитого презрения. Не было сомнений, что он видел во всем этом кичливость и ребячество.

– Браво, браво, – протянул он, опробовав гладкость красного сукна двумя пальцами. – Вы и впрямь из тех людей, что учитывают каждую мелочь. – В его тоне не было ни грана фальши.

Юстас тоже произнес обязательный комплимент вкусу хозяина. Говорят, что вежливость – оружие слабых. И зачастую оковы сильных.

Но хозяину одобрение гостей показалось недостаточным. С видом ребенка, получившего на Йоль игрушку мечты, он выкатил из-за расписной олонской ширмы настоящую диковинку: инкрустированный перламутром механизм с широким серебряным раструбом, напоминающим цветок дурмана.

– Граммофон! Революция не во всем пошла нашей стране на пользу, – заметил он, устанавливая круглую эбонитовую пластинку и заводя механизм до упора. – Одна оперная дива, фрау Варрен, кроме платьев, увезла за границу еще и мужа, маститого изобретателя. А у того давно была, скажем, идея фикс – запечатлеть голос супруги навечно. И уже в Малых Землях нашлись толковые люди…

Граммофон разразился сначала бульканьем, а потом чуть надтреснутыми звуками известной увертюры.

– …которые дали делу ход! – Последние слова фон Клокке пришлось почти прокричать, так как он стоял у самого аппарата.

Под ледяным взглядом герра Спегельрафа Эрих сделал два полутанцевальных шага в сторону бара и начал возиться с напитками, громко подпевая музыке. К тому моменту, когда Эрих вручил гостям их бокалы, граммофон стал звучать почти приемлемо, чтобы не приходилось повышать голос. Видимо, чуть расслабилась взведенная пружина или что-то в этом духе – Юстас не особенно разбирался в механике.

На первую партию Эрих вызвал герцога, предоставив ассистенту наблюдать и вести счет. Игра шла размеренно, с большими паузами между сыгранными шарами: патрон и фон Клокке не торопясь обходили стол, примеряясь и отступая, высчитывая наиболее выгодную позицию и угол удара. Увертюра тем временем отгремела последним возвышенным аккордом.

Наконец бывшему послу надоело вести ни к чему не обязывающую салонную беседу. Ведь, по большому счету, им не перед кем было изображать старых добрых товарищей, коротающих вечер в солидном клубе.

– Так что насчет – ну-ка, ну-ка, – что насчет должности? Тянуть дальше возможности нет никакой. Даже у меня. То есть я бы мог, конечно, попридержать ее месяцок-другой. – После долгих приготовлений Эрих ударил по битку, но шар прошел бортом и не докатился до лузы. Он раздраженно прищелкнул языком и отступил. – Но это крайне нежелательно.

Фердинанд медлил. Казалось, он выверяет траекторию намеченного шара, но воспаленные глаза его бесцельно блуждали по красному сукну. Раз это было заметно Андерсену, то бывшему патрону и подавно.

– Десятый, – бросил он ассистенту и прицелился.

Биток с шорохом прокатился мимо, едва задев десятый шар смоляным боком.

– Хотелось бы узнать, чем вызвана подобная спешка, – герцог говорил медленно, растягивая слова. – Ведь если я вступаю на должность, то такие нюансы не должны оставаться в секрете.

– Никаких секретов, Нанду. – Эрих, кряхтя, навалился животом на короткий борт. Даже, кажется, привстал на цыпочки. – Пятый. У каждой должности здесь есть срок. Не то что раньше в Кантабрии. Срок нынешнего казначея подходит к концу. Удерживать голубчика никто не хочет. Да и сам он порядком… проштрафился и мечтает укатить подальше, пока не поздно. Но с тобой проблем не будет, я уверен.

После долгих приготовлений старик с глухим щелчком отправил названный шар в боковую лузу и торжествующе ухмыльнулся.

– Какой счет, мальчик мой? – обратился он к Юстасу.

– Вы ведете. – Тот сверился с записями. – С отрывом в два очка.

Женское трио с пластинки выводило сложный узор мелодии, перехватывая друг у друга музыкальные нити на полуслове.

– Девятый. Вы хотите сказать, что от предшественника мне достанутся в наследство долги и неразбериха в бумагах? – Следующий удар был нанесен Спегельрафом с кажущейся небрежностью, но шар мягко скользнул в лузу.

Юстас записал новый счет. Эрих, скривившись, покачал головой.

– Едва он скроется за горизонтом, все подчистят. Ты меня знаешь, все будет в лучшем виде…

– Разумеется, – ответил герцог, чей взгляд говорил об обратном.

Увлекшись, фон Клокке осушил изрядное количество бокалов красного портвейна кряду, и к его лицу прилила кровь. Хор на пластинке сменился балетной сценой. Анданте, крещендо. Юстас ждал удобного момента.

С переменным успехом они сыграли еще две партии. Победа в итоге досталась хозяину. Довольный собой, он объявил перерыв и перевернул эбонитовый диск, испещренный тончайшими желобками, на другую сторону.

Потом Эриху отчего-то показалось удачной идеей ознакомить гостей со своей коллекцией чучел, и он повел их по периметру комнаты. Андерсена передергивало каждый раз, когда тот останавливался перед очередным экспонатом и разливался соловьем о чудесах и новшествах таксидермии. Подумать только, последние чучела даже обладали собственной механикой, позволяющей шевелить конечностями и поворачивать голову! К слову, охотником он не был, но, когда егерь приносил удачную, не попорченную тушку, хозяин поместья Винеску тут же заказывал мастеру новый экземпляр для украшения комнат.

Юстас старался ограничиваться вялыми почтительными кивками и не присматриваться к «удивительно естественным» глазам и позициям, но тут увидел нечто такое, от чего его обычно холодная кровь вскипела, а оркестровые литавры отозвались в затылке звенящим эхом.

Оскалив мелкие, бритвенно-острые зубы, кусочками янтаря на них таращился матерый лис. На его холке, вдоль выступающего хребта и в темной окантовке губ виднелись искры седины. Животное будто готовилось к прыжку, припав на передние лапы. Композиция, как жизнерадостно пояснил опьяневший Эрих, была сделана таким образом, чтобы отвлекать внимание от крошечного дефекта: когда тело лиса извлекли из капкана, оказалось, что тот пытался отгрызть себе лапу, но не успел.

– Но такому красавцу грех пропадать, – не унимался фон Клокке, несмотря на то что лицо Фердинанда явно посерело. – Тем более он один из последних. Остальных вредителей давно извели.

Юстас сжал кулаки: именно лис был геральдическим животным и символом семьи Спегельраф. Злонамеренная или нет, демонстрация такого рода была страшным оскорблением. И последней песчинкой.

– Сыграем партию, герр Эрих? – предложил ассистент герцога.

Фон Клокке несколько раз бессмысленно моргнул, фокусируясь на Андерсене, и кивнул.

– Я не против, мой мальчик. – Он похлопал Юстаса по плечу и нетвердой походкой двинулся обратно к бильярду. – Но предупреждаю – меня сложно удивить даже новыми трюками.

– Тем не менее я попытаюсь.

Юстас снял строгий синий пиджак, закатал рукава, не спеша выбрал кий, чтобы его длина соответствовала росту, тщательно натер наконечник мягким мелом. Хозяин тем временем с удовольствием подготавливал стол к новой игре: извлекал из луз шары, подпевая элегической арии.

– Разбей, мой мальчик, уступаю.

– Как вам угодно.

Черный биток ударил в вершину пирамиды, и она рассыпалась, раскатилась по вишневому сукну. Юстас машинально отметил не менее полудюжины выигрышных вариантов.

– Объявляйте ваши номера, господа, – хрипло сказал герцог, ссутулившись около доски со счетом.

– Мой будет девятый, – провозгласил Эрих, установив конец кия на растопыренной пухлой пятерне. – Во-от эдак!..

Как и рассчитал Юстас, шар был сыгран крайне неудачно, но общей картины не изменил.

– Номер один.

Удар. Герцог равнодушно засчитал очко в пользу Андерсена.

– Ловкач, – обрадовался Эрих. – Вижу, что Нанду тебя натаскивал!

– Мне было у кого поучиться. Продолжим, – потребовал Юстас.

Первую партию Андерсен выиграл почти всухую, даже без особых приемов, чем надеялся немного отрезвить фон Клокке – иначе все было бессмысленно. Он преуспел в этом: старик прилагал все большие усилия, чтобы одолеть противника, и его досада росла.

– Ну, знаешь ли! Каков стервец! Да как же это! – то и дело восклицал тот.

После второй партии, уже совершенно взмокший и не менее пунцовый, чем бильярдный стол, Эрих попросил реванша. Юстас понял, что теперь он готов к беседе.

– С кем вы обычно играете на бильярде, герр Эрих? – как бы между прочим задал он вопрос.

– Да с кем придется, – отмахнулся хозяин. – Все больше со швалью бумажной, из Валликрава.

– Должно быть, и с нынешним бургомистром не раз доводилось катать шары в этом изысканном кабинете? – Юстас дождался утвердительного кивка. – Похоже, вас связывает долгое сотрудничество. Он так печется о вашем благополучии. О вашей жизни.

Во взгляде фон Клокке промелькнуло недоумение, но он быстро нашелся с ответом.

– В цивилизованных странах деловые партнеры непременно справляются о здоровье друг друга, – немного нескладно парировал он. – Это часть этикета, мальчик мой. Но не будем отвлекаться. Думается мне, этот славный шарик намерен отправиться в лузу. Нанду, номер шесть!

И вновь промах. Юстас позволил себе саркастическую улыбку. Он и не думал отступать. Не теперь. Словно отвечая его мыслям, ария тенора сменилась грозным хором в сопровождении духовых и ударных.

– Разумеется. Вот только его интересовало не состояние вашей грыжи или сердечной мышцы. Он был встревожен перспективой… Как бы точнее выразиться? Полагаю, в вашем завещании этот пункт обозначен как «случай насильственной смерти».

Эрих выглядел ошеломленным.

– Боги с тобой, мальчик!

– Мое имя – Юстас.

– Хорошо, Юстас… Ты говоришь о каких-то совершенно диких вещах!

– Отчего же диких? Вы были совершенно правы, включив это условие в письмо душеприказчику. Как юрист, осмелюсь предположить, что целиком это звучало следующим образом: «Прошу обнародовать прилагаемые документы в случае моей скоропостижной насильственной кончины». Вам нельзя отказать в осмотрительности. Герр Спегельраф, прошу вас, номер два.

Он поймал вопросительный взгляд герцога, но отвел глаза. Патрон ничего не знал ни о его расследовании, ни о сделанных выводах. И тем не менее не было похоже, что он собирается останавливать своего ассистента.

Последовавший удар был безупречен.

– О каких документах ты говоришь?

Если бы Эрих не был пьян и сбит с толку, как сейчас, он бы ни за что не поддался на грубую провокацию. Он бы не купился на блеф и не сунулся в этот капкан.

– Кто знает? Думаю, вы позаботились о том, чтобы компромат на пана бургомистра был исключительно ценным. Так же как вы позаботились о сохранности этих материалов и собственной безопасности, если ему вдруг надоест платить шантажисту. Тем более что вы берете за свое молчание немало. Номер три.

Фердинанд уже перестал вести счет. Он застыл, как мраморное изваяние, и крошево мела осыпалось с его стиснутых пальцев. Юстас решил открыть одну из немногих настоящих карт.

– Я вскрыл конверт. Ни для меня, ни для вас не секрет, что никакого серебра у вас нет. Да и кто теперь использует его для производства монет? Кстати, когда точно иссякла жила? Пятьдесят лет назад? Или больше?

Эрих отступил на пару шагов от бильярда, слепо нашарил за спиной подлокотник кресла и тяжко опустился в него.

– Хорошая школа, Нанду. Ты хорошо обучил своего подручного, – медленно ворочая языком, он откинулся на спинку. – Но, чую, на этом у тебя не все, – обратился Эрих уже к Юстасу. – Теперь полагается припереть меня к стенке, ведь одних обвинений недостаточно.

– Верно.

– Что же у тебя есть на меня, кроме моих дел с бургомистром?

– Убийство.

Некоторое время ассистент герцога играл в одиночестве, чувствуя на себе взгляды стариков. В какой-то момент он уловил ритм музыки и следовал ему в своих движениях. Он играл, покуда на столе не остался только черный шар. Игла граммофона со скрежетом соскочила с пластины и плавно поднялась в воздух.

– Одного я не знаю наверняка. – Юстас взвесил биток на ладони и обернулся к остальным. – Кто из вас его совершил. Ведь вы явно не из тех, кто пачкает руки. А ваша супруга… в жестокость женщины зачастую верится с трудом. Но я достаточно повидал за последние дни в поместье, чтобы разделять это заблуждение. Поэтому в своем письме нотариусу я описал «преступный сговор панны Анастасии Радев и герра Эриха фон Клокке с целью завладения имуществом пана Горана Радева, его именем и пожалованной должностью». Я ведь ничего не упустил?

– Письме? – глухо переспросил Эрих.

– Да, в письме. Ваша схема показалась мне достаточно удобной, чтобы скопировать ее. В случае, если в течение двух дней я не отправлю в Валликрав инструкцию об уничтожении документа, он будет передан в руки бургомистра. И, возможно, – Юстас с трудом улыбнулся, – он не ограничится тем, что просто перестанет вам платить.

Эрих уставился на Андерсена, явно не замечая, как отчаянно тот лжет.

– Но мои слуги… Ничего не знаю ни о каком письме!

– Кантабрийский гульден весомее валликравского лева, – вышел вперед Фердинанд, вступая в беседу с непринужденностью опытного дипломата. – Вы прекрасно это знаете. Ваши слуги тоже.

Фон Клокке с трудом поднялся на ноги и приблизился вплотную к бывшему ассистенту. Но, как он ни старался, ему уже не удавалось выглядеть внушительно. Старик долго всматривался в лицо герцога, будто забыв, что сейчас с ним говорил именно Юстас.

– Хорошо, – наконец произнес он неожиданно твердым голосом. – Я знаю, что тебе от меня нужно. Имена, контакты – ты все это получишь. Затем твой… Юстас напишет при мне письмо своему законнику, чтобы тот уничтожил бумаги. Сегодня же. Сейчас же. А после вы уберетесь отсюда.

***

Они пересекли границу на рассвете. По голому полю стелился клочковатый белесый туман. За заставой их ждали тишина и полное безлюдье. Покрепче перехватив ручки двух саквояжей, Юстас последовал за герцогом по единственной дороге, которая стремилась в призрачную зыбь.