В бизнес-центре «Пресня Палас» воцарилась атмосфера тотального беспокойства. По общему мнению – самоубийство в канун Рождества было зловещим знаком.
По офисам гуляло несколько версий гибели Риты Сцейпек. К концу недели у подавляющего большинства служащих сформировалась версия неразделенной любви. Оставалось только выяснить, кто тот загадочный субъект, ради которого она лишила себя жизни.
Чтобы развеять слухи и снять напряжение, администрация затеяла праздничный карнавал. К участию пригласили всех. Дата была назначена, и служащим сообщили, где взять новогодние костюмы.
Лера сидела за столом в приемной конторы Шостока и смотрела в окно на недостроенный остов третьего корпуса.
Возвращаясь к обстоятельствам гибели подруги, она не верила, что Рита сама убила себя. Такое ее убеждение расходилось с официальной версией, а значит, его необходимо доказать. Но доказательств у Леры не было.
До слез ее огорчил формальный подход следователя: он использовал запись видеокамеры как предлог для того, чтобы закрыть дело, не выслушал свидетелей, пренебрег важнейшей уликой.
Лера достала клочок обоев и положила его на стол. Темно-зеленый фон с золотистыми черточками наподобие «елочки».
«Как он оказался в руках Риты? Вытащила его из сумки? Но зачем такое таскать с собой? Какой смысл? Лет тридцать назад подобные обои можно было встретить в московских квартирах, но их вряд ли использовали в оформлении интерьеров «Пресни Палас»…»
Приближался конец рабочего дня. Сотрудники адвокатской конторы один за другим заходили в приемную сдавать документы. Всякий раз, когда открывалась дверь, Лера надеялась увидеть комендантшу. Филиция Павловна обещала привести рабочего, чтобы исправить дверной замок.
«Неразделенная любовь… – Лера повторила слова, которые часто слышала в эти дни. – Какая глупая фраза. Зачем же ее делить?»
Собрав со стола папки, она поднялась с кресла и отправилась в кабинет Шостока.
По коридору в сопровождении рабочего шествовала Филиция Павловна Кондрюкова. Она добросердечно улыбалась проходящим мимо нее сотрудникам бизнес-центра.
«Берегитесь тех, кто приходит в овечьей шкуре, внутри они – волки хищные», – кто бы ни сказал эти слова, их по праву можно было отнести на счет Филиции Павловны.
В советские времена, когда закладывался фундамент ее личности, Филиция проживала в городе Краснодаре. Нужно заметить, что образ ее жизни не имел ничего общего с Кодексом строителя коммунизма. Философский вопрос: «Иметь или быть?» в ее интерпретации звучал как утверждение: «Быть, чтобы иметь».
Таких, как она, называли спекулянтами. Купить подешевле, продать втридорога – это позволяло ей жить намного лучше других.
В период становления рыночной экономики Филиция Павловна работала в налоговой инспекции, где хорошо усвоила одну христианскую заповедь: «Прощение ближнего – самая большая добродетель». Следуя ей, она сколотила небольшой капиталец за счет подношений «ближних» и получила несколько лет тюрьмы.
В ходе следствия выяснилось, что, инспектируя бухгалтерскую отчетность, она вымогала взятки. Когда в зале суда оглашали их суммы, присутствующие завистливо ахали.
Конечно же, Филиция Павловна пыталась оплатить свою невиновность, но, увы, сотрудники прокуратуры жили не по заповедям. Словом, христианские добродетели в этом учреждении не освобождались от уголовной ответственности.
Спустя несколько лет, уже будучи на свободе, она переехала в столицу, где сочеталась законным браком с восьмидесятилетним старцем (самой ей не было и пятидесяти). Прописавшись на жилплощади мужа, Филиция Павловна присвоила себе почетное звание «коренной москвички» и с гордостью носила его.
Теперь она работала комендантом бизнес-центра «Пресня Палас», и сотрудники называли ее ласково – Шанта-Жорка.
– Заходите, Олег Иваныч, – Кондрюкова распахнула дверь, ведущую в приемную Шостока.
Пропустив рабочего, сама зашла внутрь. Оглядев помещение и заметив, что там никого нет, приблизилась к столу и принялась с интересом рассматривать лежавшие на нем документы.
– Филиция Павловна, – нерешительно произнес Олег Иванович, в его голосе прозвучало неодобрение.
– А вас никто и не спрашивает, – огрызнулась она. – Стойте себе в уголке и ждите, пока позовут.
Из кабинета Шостока вышла Лера. Заметив ее, комендант испуганно вскрикнула:
– Ах! Простите. Задумалась, а тут – вы.
– Здравствуйте, – сказала Лера.
– Кстати, я сегодня уже заходила, – сообщила Кондрюкова.
– Я задержалась на похоронах, – Лера прошла к столу.
Филиция Павловна отступила. Обшаривая глазами приемную, она не забывала сладенько улыбаться.
– Понимаю вас, Лера, голубушка. Пережить смерть близкого человека…
– Вы о Рите? Мы были подругами.
– Я и говорю – тяжело пережить смерть подруги.
Лера удивленно взглянула на Филицию Павловну. Та, спохватившись, стерла с лица улыбку.
– Шосток у себя?
– Уехал.
– До праздников еще о-го-го… Я слышала, он женился?
– Да, неделю назад, – подтвердила Лера.
– Если не ошибаюсь, в четвертый раз. – Подняв глаза к потолку, Филиция Павловна посерьезнела. – Сменили кондиционер? Что-то не припомню, чтобы вы подписывали разрешение на замену оборудования.
Лера натянуто улыбнулась:
– Уверена, что Шосток уже решил этот вопрос. Или решит. – Она заметила рабочего: – Здравствуйте, Олег Иванович. У нас сломался дверной замок. Кстати, – Лера потянулась к сумочке: – Вот ваша зажигалка. Вы забыли ее в кафе.
– Впервые вижу, – буркнул Олег Иванович и, осмотрев дверь, принялся выкладывать инструменты.
– Как странно… – Лера озадаченно посмотрела на зажигалку. – Чья же она?
– Когда, говорите, вернется Шосток? – Филиция Павловна улыбалась. Похоже, она узнала все, что хотела.
– После рождественских праздников.
– Так, значит, после праздников я и зайду. – Поддавшись накатившему благодушию, Кондрюкова вздохнула: – Бедная Риточка, какое несчастье. Двух недель не прошло, и вот вам опять… – Заметив, что Лера не понимает, о чем идет речь, Филиция Павловна с увлечением начала рассказывать: – Голубушка, да вы ж ничего не знаете! Конечно, это конфиденциальная информация. Кравченко запретил, но вам я скажу… – Она придвинулась ближе. – Помните Реутова? Высокий такой блондин из рекламного агентства на пятом. Женщинами еще сильно интересовался…
– Конечно, помню.
Филиция Павловна зашептала:
– Умер. Погиб при загадочных обстоятельствах. – Оглянувшись на Олега Ивановича, она продолжила: – Только прошу вас, никому. Кравченко считает, что арендаторам лучше этого не знать.
– Странно. Маша мне ничего не рассказывала.
– Ее дело в приемной сидеть да глазками хлопать.
– Как он погиб?
– Вечером отправился в третий корпус…
– Тот, что сейчас строится? Но зачем?
Филиция Павловна развела руками:
– Вопрос…
Лера взглянула в окно на стройку. Кондрюкова тоже посмотрела туда и драматически прошептала:
– Оступился. Ударился головой. Упал в емкость с бетоном. Там его и нашли. Рабочие заметили торчащую руку. – Филиция Павловна встрепенулась и, направляясь к двери, спросила: – Так, значит, я зайду после праздников?
– Да-да, – ответила Лера.
Парикмахерские салоны «Саваста Фьоре» – известный международный бренд, который на протяжении нескольких десятилетий принадлежал одному итальянцу. Как писали в модных журналах, Лукино Саваста Фьоре придумал новую философию парикмахерского искусства: «Естественно – значит модно».
Идея природной красоты волос вдохновила знаменитого парикмахера на использование обычной хны, которая в его арсенале имела множество оттенков. Русские клиентки, которым предлагали окраску волос хной, не догадывались, что «бабушкино средство» с легкой руки Лукино Саваста Фьоре теперь косметический бестселлер.
Чтобы донести новую философию до русских коллег, в московском офисе именитой фирмы проводились непрерывные тренинги парикмахеров. Миланские мастера приезжали вахтовым методом, потому что больше года в Москве не выдерживал ни один из них.
Обучение проходило на специальных манекенах. Чтобы не слишком на них тратиться, хозяйка московской фирмы придумала использовать еще и головы добровольцев. Попасть в их число стремилось все женское население бизнес-центра. Да и кто откажется получить отличную стрижку или окрасить волосы на халяву?»
В тот день в салоне «Саваста Фьоре», как всегда, звучала итальянская музыка. Пел Адриано Челентано. У зеркал работали парикмахерши. Рядом с каждой из них на спинке кресла был закреплен манекен головы с волосами. Между креслами расхаживал Андреа, итальянец лет тридцати. За ним повсюду следовала Ева Полонская. Андреа поочередно оценивал стрижки, которые выполняли стажеры. Остановившись возле рыжей девушки-парикмахера, он что-то произнес по-итальянски.
– Что он сказал? – спросила она.
– Сказал, что слишком большой объем. Нужно выщипать на затылке. – Ева раскрыла журнал и сделала в нем отметку в графе напротив фамилии рыженькой.
Итальянец приблизился к другой парикмахерше. Взглянув на ее работу, сказал по-русски:
– Га-а-авно, – а потом рассерженно направился к двери. – Вадо а сталовая!
– Что на смеси итальянского с русским означало: иду в столовую.
– Значит – двойка, – «перевела» Ева и поставила оценку в журнал. Захлопнув его, она подняла голову и заговорила громко, так, чтобы все слышали:
– Завтра – стажировка на добровольцах! Желающих родственниц или подруг записывать у меня. Есть свободное время. Стрижка, окраска, флэш, шатуш, хна. Все бесплатно.
Сделав объявление, Ева направилась к офисной стойке. За ней проследовала рыжая парикмахерша.
– Можно записать маму?
– Что будем делать? – Ева открыла тетрадь.
– Шатуш и окраска хной.
– Завтра в пятнадцать ноль-ноль. Идет?
– Идет.
Сделав отметку, Ева закрыла тетрадь, но девушка не уходила.
– Еще что-то? – спросила Ева.
– Хотела тебя спросить. Это правда, что Григорий Люсин – твой муж?
– Правда.
– Господи, какая же ты счастливая! – воскликнула девушка. – Он такой лапочка! – Она вдруг побледнела и, глядя на входную дверь, попятилась.
В салон вошел Люсик собственной персоной.
– Почему не на съемках? – Ева обняла мужа и чмокнула его в щеку.
– Сегодня быстро закончили.
– Тогда я тоже уйду пораньше, – Ева потрепала его волосы.
– Не стоит. – Люсик отвел ее руку и, покосившись на парикмахерш, кивнул на диван в дальнем углу салона: – Сядем, нужно поговорить.
Они сели.
– Что-то случилось? – спросила Ева.
– Мне… Ты не знаешь, где та рубашка с высоким воротником?
– В химчистке.
– Завтра у меня интервью на телевидении, в прямом эфире…
– Ты будешь один?
– На четвертом канале… – для чего-то уточнил Люсик.
– Ты будешь один? – переспросила Ева.
– С Рюминой. – Он сунул руку в карман, вытащил оттуда ключи и протянул Еве. – Мне нужен развод. Я ухожу.
– Куда? – Она глупо улыбнулась. – Куда ты уходишь?
– Пока к друзьям, а когда вернусь из Дубая, что-нибудь придумаю.
Продолжая улыбаться, Ева перевела взгляд на ключи в руке Люсика.
– Ты можешь пожить дома… – Постепенно улыбка сползала с ее лица. – Постой, ты сказал, что едешь в Дубай? Значит… ты едешь с Рюминой? – Она вдруг закричала: – Ты уходишь к ней?! Отвечай!!
Музыка смолкла, и в салоне повисла абсолютная тишина. Сбившись в кучку, парикмахерши внимали каждому слову. Оглянувшись на «зрителей», Люсик вдруг закричал высоким, сбивающимся на фальцет голосом:
– Здесь вам не кино!
Он швырнул Еве ключи и выбежал из салона.
Барсукова искала ошибку в бухгалтерской отчетности и не находила. По собственным данным, она сработала «тютелька в тютельку», но по статистике, которую предоставила Голикова, выходило, что Надя нанесла фирме большой ущерб.
Она встала, подошла к двери, раздвинула жалюзи. Через стекло увидела мужа, который, развалившись, сидел в своем кресле. Она любила Сергея, несмотря на то что в последние годы они жили не слишком дружно. Бизнес рос, появились большие деньги, а с ними большие возможности. Пользуясь тем, что жена посвятила себя семье, Сергей все чаще возвращался домой за полночь.
В одну из таких ночей Надя бродила по дому. Зашла в пустую комнату дочери, поправила одеяло и вдруг заплакала, вспомнив: когда-то она верила в то, что Сергей – идеальный мужчина ее жизни.
О проекте
О подписке