– Мы испортим твою одежду, – оглядываю его дублёнку.

Он, конечно, не пойдёт на попятную. Теперь со мной он старается быть упорным, всё доводить до конца. Почувствовал, что я стала слабой. И так незаметно, потихонечку, стал пробираться в мою жизнь. И забрался дальше, чем можно было предположить. Иногда, как сейчас, например, на меня накатывает – как озарение – какого хрена происходит? Это что, Серёжа рядом со мной? Тёти Наташин Серёжка? Я теперь позволяю ему называть меня «Пулька». Яна-Яна, так ведь только папе было можно. А я изображаю покладистую девочку. Разве это не предательство самой себя?

– Куплю новую. Скоро о таких мелочах даже задумываться не придётся.

– Ты же говоришь, что дела плохи.

– Теперь, когда я стал управляющим, всё изменится максимум за год. У меня уже столько вариантов. Я вторую неделю мониторю статьи про успешных владельцев ресторанов. Выписал стратегии. На их основе составлю индивидуальную, подходящую «Сэси».

– Чего?

– Я так называю наш ресторан. Коротко и ласково.

– Даже не думай менять название, – мой тон выходит угрожающим, и Серёжа хмурит густые брови. Складка на переносице поднимает золотые волоски на дыбы.

– Я и не собирался. – Его широкий подбородок уходит назад. – Просто, мою кошку так звали в детстве, вот я и… сокращённо же…

– Я поняла, извини.

– Ничего. Давай попросим у кого-нибудь тюбинг. Вот там вроде бесхозный.

Серёжа подходит к одному из взрослых и спрашивает разрешения прокатиться.

– Прошу, – подкатывает к моим ногам красно-чёрный тюбинг, усаживается к краю, и предлагает мне сесть перед ним.

Я опускаюсь в «лодку», прижимаю колени к груди. Серёжа сталкивает нас с вершины двумя фрикциями. Сжимает меня со всех сторон.

Визжу. Для приличия. Мне не страшно совсем. Признаю – даже нравится. Неровности ледовой горки задают скольжению рваный ритм. Потом нас начинает крутить. Мой попутчик хохочет, и вибрация его грудной клетки щекочет затылок.

Край тюбинга подрезает слой снега, и холодная россыпь бьёт в щёки.

– Держи меня! – кричу я, зажмурившись. – Держи меня, не отпускай!

Несколько секунд самых крепких объятий в нашей с ним жизни друг для друга.

Конец спуска. Там, где чёрный лёд полудугой врезается в снег, мы подлетаем. Зависаем в воздухе. Серёжа обхватывает меня ещё крепче. Накрывает подбородком мою голову. Будто боится выронить огромный стеклянный шар.

Снова прилипли к земле. Снег останавливает нас медленно. Объятия не слабеют. Ещё держит меня в своих руках, пока я не заканчиваю смеяться.

– Всё, давай вылезать, – я высвобождаюсь.

– Тебе понравилось? – Серёжа отряхивает рукав дублёнки, выбивает снег как пыль из ковра.

– Спрашиваешь? Очень! Дай помогу, – нежно толкаю его локоть, заставляя развернуться ко мне спиной. Сбиваю последние снежинки с окаёмки воротника.

– Пойдём в обход? – он кивает на подножие склона.

– Только надо вернуть хозяину эту штуку.

– Разумеется. Подождёшь?

Серёжа поднимается в гору легко. Его мощная спина недвижима, как железный щит. Держит верёвку тюбинга сгибом одного пальца.

Спуститься решает, сев пятой точкой на узкую линию льда. Он едет быстро. Хохочет. Зажмурил искрящиеся серые глаза так, что появились лучистые морщинки. Его лицо раскраснелось от смеха и холода. Такой довольный. Заражает настроением, и я рефлекторно улыбаюсь. Он похож на простого русского парня со старых картин, где художники рисовали весёлые гуляния в деревне, когда в нашей стране ещё были цари и перевязанные красными лентами праздники.

Мы начинаем путь обратно. Вдоль остекленевшей речки, мимо спин рыбаков в тулупах. Пар их дыхания ветер гнал к нам, с запахом спирта на голодный желудок.

К городу. Ещё так долго. Под локтями бетонного памятника. На перекрёсток, где светофор будет отсчитывать сто двадцать секунд прежде, чем мы сможем перейти дорогу. И тротуар, параллельный проспекту: широкому, безапелляционно прямому.

– Спасибо, что уговорила меня туда устроиться. Такое поле для деятельности. И отличные перспективы. Владелец, конечно, всё запустил. Как ты узнала про это место?

– От подруги. Ей там очень нравилось раньше, до кризиса.

– Теперь она к нам не ходит?

Зажмуриваюсь, мотаю головой.

– Пригласи её к нам через полгодика. Она обалдеет, как всё изменилось.

– Хорошо. Я бы… я бы хотела пойти к вам работать.

– Серьёзно? Это из-за меня?

– Думаю, нашим с тобой отношениям пойдёт на пользу общее дело.

– Общее прошлое, общее дело. Мы всегда будем вместе. Не боишься мне наскучить? – задорно хмыкает.

– Я буду стараться не сделать этого.

Заебало притворяться!

– Мне нравится, как розовеют твои щёки на морозе, – сытая улыбка.

– Признак здоровья.

– Честно? Не поэтому. Кажется, что ты краснеешь от смущения. Это забавляет.

– Думаешь, после наших объятий на льду меня может смутить прогулка под руку.

– Не это. Мой взгляд.

– Что в нём? Такого.

– Ты видишь по нему, что я хочу тебя поцеловать, – тянется ко мне.

– Серёж, как ты думаешь, сколько у меня было мужчин?

Его размеренный шаг даёт сбой.

– Я бы не хотел об этом думать, – после того, как прочистил горло кашлем.

– А ты подумай.

– Какое это имеет значение?

– Имеет. Сказать?

– Нет.

– А зря. Тогда бы ты знал, что меня уже не смутишь желанием поцеловать.

– На что ты рассердилась?

– Слишком долго идти. А мне ещё надо поговорить с родителями про переезд. Собрать вещи.

– Почему ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

– Если что, мне поможет Дэни. Она обещала поехать со мной.

– Ну конечно. Вездесущая Дэйнерис. Она не твой жених, это не её обязанности. И мне не нравится, что я не знаю адреса. Как будто ты не хочешь, чтобы я мог найти тебя.

– Родители тоже не будут знать. По крайне мере, первое время.

– Значит, Дине ты доверяешь больше, чем людям, которых знаешь с детства?

– Дело не в доверии. А в притязаниях на мою самостоятельность.

– Тебе не нужно становиться самостоятельной. Каждая девочка посчитает твою судьбу завидной. Ты ещё до того, как съехать от родителей, нашла мужчину, который готов заботиться о тебе всю жизнь. Тебя бережно передают из рук в руки.

– Хорошо, что не по рукам, – бормочу я.

– Зачем ты так? – ловит меня, приобнимает, шарит рукой по моему боку. – Ужасный у тебя пуховик, Пулька. Почему так резко изменился стиль одежды? Раньше ты носила… мягко скажем, вещи пооткровеннее.

– Не знаю. Давай продолжим идти, – высвобождаюсь.

– С твоей фигурой нужно носить пальто в обтяжечку. Иначе никто не догадается, что в этом ворохе тряпья прячется идеальная фигурка.

– В пальто холодно.

– Значит, шубка. Хочешь, прямо сейчас зайдём? Что-нибудь приглядишь. Это будет мой тебе подарок к новоселью, м?

– Серёж, не спеши. Ты только выходишь на новую должность.

– И что? Моих сбережений хватит, даже если в «Сэси» и за пять лет ничего не изменится. Я много работал, Яна. Потому что всегда надеялся, что мне выпадет честь взять ответственность за тебя. Перед глазами пример твоего отца. И я очень старался.

– Я знаю. Ты – молодец. Только я больше не потребитель, понимаешь? Меня всё это уже не прёт. Вещи не доставляют мне удовольствия. Я не вижу счастья в том, чтобы ими обладать.

– В таком случае, обладание чем сделает тебя счастливой?

– Собой.

Серёжа хихикает.

– Что? – я всматриваюсь в его краснеющее от гогота лицо. – Ну тебя! – толкаю его ладонью в лоб, сдвигая шапку. – Дурачок. Ждём здесь, – я останавливаюсь у магазина бижутерии и поворачиваюсь к Серёже.

– Чего ждём?

– Дэни. Она обещала забрать меня отсюда в пять.

– Зачем? Я бы отвёз тебя, – он стягивает шапку. Его светло-русый ёжик вмялся на затылке. Причёсывается широкой ладонью.

– Ты и так потратил на меня много времени сегодня.

– Если ты передумаешь устраиваться в «Сэси», у нас скоро появятся обычные поводы для ссор. Серёжа, ты уделяешь мне мало внимания! – делает свой голос визглявым. – Работа тебе дороже семьи! – смеётся. – Так хочется ссориться с тобой из-за пустяков. И тут же мириться. И чтобы моя Пулька снова много разговаривала. Хочу, чтобы ты делилась со мной всеми мелочами из своей жизни. Ты ведь когда-нибудь расскажешь мне всё?

– Ты и так всё знаешь, – вымученно улыбаюсь. – Думаю, даже больше меня. Некоторые события выпадали из моей памяти, когда я перебарщивала с алкоголем.

– Больше, чем пересказ событий. Я хочу попасть вот сюда, – он упирается указательным пальцем в мой висок. Меня передёргивает. Будто ствол приставил. И взглядом давит, подавляет: – Хочу знать, что ты думаешь. И думала, когда происходило то или иное в твоей жизни. Не только хорошее. Всё плохое тоже.

– Всё будет. Со временем, – я уже начинаю раздражаться на Дэни, за то, что она опаздывает.

– Зачем откладывать? Давай начнём прямо сейчас. Вот сейчас: что ты чувствуешь? – он вплотную, целует кончик брови, поток его дыхания заставляет меня прикрыть глаза. Целует в скулу. Его пальцы подрагивают, хотят сжимать сильнее, пока поцелуи подкрадываются к моим губам. Шепчет: – Тебе хорошо?

Я открываю глаза. Внимательно всматриваюсь в Серёжино лицо. Отблески мигающих авариек за моей спиной тонут в его расширенных зрачках, снова вспыхивают рыжим на коже, задавая всему его образу нечто демоническое.

– Эй, голливудская парочка! – голос Дэни позади. – Мне пора вас разлучить.

– Как всегда вовремя, – устало выдыхает он.

– Увидимся, – целую его в щёку.

Сажусь рядом с Дэни.

– Помаши Серёженьке ручкой, – блеет она.

Мы отъезжаем.

– Сегодня мы неплохо прогулялись, – пытаюсь придать своему голосу нотки радости. – Я же говорила, всё налаживается. Я ещё чувствую раздражение, когда нахожусь с ним, но всё реже.

– У меня к тебе серьёзный разговор. Только ты не нервничай.

– После таких слов трудно не нервничать.

– Извини, что порчу тебе настроение после свидания. Но я подумала, что ты должна знать.

– Ты видела Серёжу с другой девушкой? – слышу надежду в собственном голосе.

– Нет, Серёжа здесь ни при чём. Сегодня, когда ездила к тебе забирать сумку… Твоя мама позвала меня на чай, разумеется. Заставила съесть кусок пирога. А когда я вышла. Под дворником машины. Кое-что нашла.

Изучаю её лицо. Сглатываю.

– Что?

– Открой бардачок. Оно в самом верху.

Я дышу быстро. Даже чуть покачиваюсь. Ещё два коротких выдоха, и отщёлкиваю замок. Черная пасть раскрылась.

Жёлтый огонёк подсвечивает конверт. Белый. С пустыми графами «кому» и «от кого».

– Ты его читала?

– Конечно нет!

Беру конверт в руки. На всю лицевую сторону косо наклеена полоска бумаги. Капсом, чёрными буквами, простым шрифтом «Times New Roman» напечатано «ТВОЕЙ ЯНЕ».