Цитаты из книги «Путь магии и сердца»

ближе уже некуда, только если на колени пересадить. – Кир… – Я кокетливо повела плечиком, отодвинулась на миллиметр. Тут же схлопотала нежный поцелуй в шею. Потом ещё один. Третий… Я не спорила, искренне наслаждаясь и прикосновениями, и новой стадией наших с Кирстеном отношений. Ну и что, что любовь понарошку? Ведь об этом никто, кроме нас, не знает. Зато теперь мне можно ходить к синеглазому в гости, и… чувство одиночества отступило. Минувшая ночь доказала – боевик не бросит. Интересно, смогу ли хоть когда-нибудь отплатить ему за добро? Когда с салатом было покончено, Кир придвинул тарелку с блинчиками. Есть уже не мешал, но внимательно следил, чтобы не халтурила и доела до конца. Чай тоже под его присмотром пила, в перерывах ловила лёгкие, ненавязчивые поцелуи. А на выходе из столовой услышала закономерное, но всё-таки неожиданное: – Какие планы на эти два дня? – Лабораторная по физану и… – Я на миг задумалась, пытаясь вспомнить, что там ещё, и несколько удивилась, сообразив – других планов нет. – И всё. Кирстен улыбнулся, наклонился к ушку: – Значит, придётся сперва сходить за твоей тетрадью… Я удивлённо приподняла бровь и тут же оказалась в капкане его рук. – Мелкая, ну ты же понимаешь – после всего, что случилось ночью, отпустить тебя не могу. Фраза прозвучала двусмысленно, но я сообразила. Да, Кирстен прав. Совместная ночь обязывает и требует продолжения. Иначе подозрительно, недостоверно. – Как скажешь, любимый, – прошептала я. Прикрыла глаза, требуя поцелуя.

– Любимая, ты долго этот салат мучить будешь? – спросил Кирстен шёпотом и носом о моё ушко потёрся. Я закусила губу, но смешок сдержать не смогла. Во-первых, щекотно. Во-вторых, безумно приятно, что он рядом. В-третьих, когда сидишь в обнимку с парнем за самым дальним столиком, а все окружающие косятся и думают, будто эти нежности – последствия бурной ночи, не веселиться трудно. – Мелкая… – в голосе Кира смешалось всё – смех, нетерпение, нежность. Но когда повернулась, пробежалась пальчиками по колючей щетине и придвинулась, чтобы поцеловать, протесты прекратились. – Эмелис? Я захватила его губы в плен на полминуты, не больше… – Мелкая, это нечестно, – выдохнул Кир. Что именно «нечестно», уточнять не стала, просто вернулась к еде. Сам боевик тарелки уже подчистил. Каким-то невероятным образом он успевал всё: и обниматься, и зарываться носом в мои волосы, и щекотать дыханием ушко, и шутить, и есть! А я так не умею. Мне, чтобы позавтракать, сосредоточиться нужно. – Любимая, ты невыносима, – продолжал вещать синеглазый. – Раздразнила, а сама… – Любимый, из нас двоих только у тебя совести нет. – Это ещё почему? – возмутился боевик. – Не знаю, – ответила я. – Но чувствую!

– Мелкая, хватит давить подушку… иначе на завтрак опоздаем… а ты и без того тощая дальше некуда… каждый раз пугаюсь, как бы ветром не сдуло… слышишь? Мелкая… С огромным трудом открыла глаза, чтобы тут же напороться на пристальный, чуть насмешливый взгляд. Боевик лежал рядом, приподнявшись на локте. На мужественных, красиво очерченных губах лёгкая, тёплая улыбка, на щеках привычная трёхдневная щетина, брови чуть приподняты – это он возмущение сыграть пытается. – Ну сколько можно спать, а? – А?.. – повторила бездумно. Вместо ответа синеглазый наклонился и легко коснулся губ губами. – Умываться будешь? Или так в столовую пойдёшь? – выдохнул он. Именно в этот миг я осознала, что нахожусь в мужской общаге, в комнате Кирстена. Вернее, в его постели. Лежу под одеялом, в одной нижней сорочке, и… О Всевышний! – Кир, прости. – За что? – удивился брюнет. – За вчерашнее… – Ведь мужчины терпеть не могут женские слёзы, верно? – Эмелис, не говори глупостей, – отозвался боевик. Опять моих губ коснулся, только уже пальцами. Я приподнялась, придерживая одеяло у груди, огляделась. Моя одежда висела на спинке кровати, в изножье. Кто меня раздевал, гадать не приходилось. Кир, судя по всему, спал рядом, под тонким клетчатым пледом – хвала Богине, что не додумался ночевать в кресле! А что, с него станется… – Прости, – повторила я. – Не хотела причинять неудобства. Синеглазый обречённо вздохнул и встал с кровати. Сам боевик был уже одет, умыт и причёсан. А ещё от него теми умопомрачительными горьковатыми духами пахло… – Ну так что? Умываться идём? – вопросил Кирстен.

возможно, вечность. Мой взгляд скользил по комнате, отмечая довольно аскетичную обстановку и лёгкий бардак. Камзол небрежно брошен на застеленную кровать, сумка, с которой Кир на занятия ходит, там же. На прикроватной тумбочке пара книг, одна из них раскрыта. На полу, возле окна, тоже книги, но явно не по магии – уж слишком тонкие. На комоде белая некогда рубашка, придавленная перевязью. У двери три пары сапог, одна из которых лет сто не чищенная. На письменном столе, кроме откупоренной бутылки и достопамятного бокала, учебник по физану, вазочка с остатками орешков и газеты. Увидав последние, невольно вздрогнула. Кир реакцию, разумеется, заметил. Медленно, явно страшась усугубить моё состояние, боевик потянулся к газетам и замер, сообразив: – Новости из Верилии прочитала? Я судорожно вздохнула, сжалась. – Эмелис, милая… – тихо позвал он. – Там о ком-то из близких? Помотала головой, опять воздуха глотнула. – Знакомые? – За папу боюсь, – прошептала я. – Очень. Синеглазый обнял, прижал крепко-крепко. – Эмелис, всё хорошо будет. – И столько убеждённости в голосе, что не поверить невозможно. – Всё будет хорошо, слышишь? – Да. Сказала и… и всё. Сорвалась. Слёзы застелили глаза, покатились по щекам. Из горла вырвался хрип, следом ещё один. Пальцы что было сил сжали плечо Кирстена, воздух в лёгких закончился. – Любимая… Я спрятала лицо на его груди и разрыдалась. Плакала горько, навзрыд, не помня себя и не осознавая, что творится вокруг. Сквозь пелену моего несчастья изредка прорывались слова утешения и обещания: плохих новостей больше не будет, любимая. Никогда! Я этим словам отчего-то верила, но успокоиться уже не могла. Выпустить Кира из капкана рук – тем более.

Пришлось опять закусить губу. Просто слёзы… они уже глаза жгут. А мне плакать нельзя, потому что… Ну глупо это! Глупо и бессмысленно! Кирстен пинком отодвинул кресло, а вот садился осторожно. Кажется, я уже бывала у него на коленях, и кончилось всё не слишком хорошо. Ох, дохлый тролль, да какая разница? Я обвила шею синеглазого руками, прижалась щекой к плечу. – Любимая, что не так? – Опять шёпот, а объятия стали до того нежными, что впору таять. – Эмелис… Молчу. Не из вредности, просто голос не слушается. А ещё так страшно, так холодно… Не знаю, к каким выводам пришёл боевик, но потянулся, открыл дверцу стоящей подле стола тумбочки. Через миг на столе появился бокал, подобный тому, какой видела в «берлоге», в замке Тердона, и початая бутылка вина. Кирстен ловко выдернул пробку, наполнил бокал и протянул мне: – Выпей, – сказал тихо. Послушалась. Только держать бокал пришлось Киру – я не могла, у меня пальцы ходуном заходили. Вкуса рубинового напитка не почувствовала. – Хорошо, любимая. Всё хорошо… Синеглазый снова водрузил бокал на стол, снова наполнил. Я следила за его действиями сквозь пелену проступивших слёз. – Ещё раз, – шепнул брюнет, поднося антикварный сосуд к моим губам. Пить не хотелось, но я пила. Едва не захлёбываясь, по-прежнему не различая вкуса. – Умница, – сказал Кир, когда пытка закончилась. – Умница… Опять отставил бокал, легонько коснулся щеки. Вторая рука всё это время лежала на моей талии, прижимала крепко, но нежно. – Эмелис, кто обидел? – вопросил боевик. Я помотала головой и прикрыла глаза. Кир с ответом уже не торопил. Успокаивающе гладил по волосам, касался пальцами щёк, подбородка, шеи. Глядел пристально, с тревогой. Не знаю, сколько это всё длилось – возможно, миг,

– Эми, не обращай внимания. Они просто уже губы раскатали. Верили, что ты опять свободна… Уф! Ненавижу, когда моё имя сокращают. Третий этаж. Ближайшая к лестнице дверь. Но моя справа, а эта слева. Норт уверенно постучал, а потом ещё добавил: – Кирстен, открывай! К тебе гости! И ещё раз, потому что хозяин комнаты отвечать на призыв не торопился: – Кир! Не заставляй девушку ждать! Это неприлично. Двери в мужском общежитии, в отличие от нашего, открывались вовнутрь. И слава Всевышнему! Потому что иначе мне бы опять прыгать пришлось, а я на прыжки уже неспособна. – Принимай! – торжественно возвестил Норт. Потом в спину меня подпихнул… Зачем, спрашивается? Кир был бос. Чёрная шёлковая рубашка расстёгнута до середины груди. Волосы в беспорядке. А на лице дикая растерянность. Да, не ожидал. Впрочем, я тоже не ожидала. – Эмелис? – спросил тихо и таким тоном, словно глазам не верит. Я промолчала, отлично понимая: одно слово, и всё. Истерика. В следующее мгновение выражение его лица изменилось, брови сошлись на переносице. Норта он уж не замечал, а меня… меня ухватил за руку и буквально втащил внутрь. – Спасибо, – буркнул Кирстен. Тут же прикрыл дверь. Надеюсь, нос другу не прищемил? Впрочем, неважно. – Эмелис, что с тобой? – прошептал мой синеглазый кошмар. Мой бич! Мой… единственный по-настоящему близкий человек в этом проклятом королевстве. – Что случилось? Я опять промолчала… Медленно, словно боясь поранить, Кирстен расстегнул застёжки, стянул с меня шубку. Ценнейший мех пустынной выдры полетел на пол, а меня подхватили на руки и понесли к письменному столу. – Мелкая, не молчи, – шепнул боевик. – Кто обидел?

Зато прыжок, который спас от удара дверью в лицо, помню отлично! Равно как изумлённую физиономию Норта, по чьей милости едва не случилось страшное… Это он столь резко дверь мужского общежития открыл. Он же и спросил: – Мелкая? Я зачем-то кивнула. Боевик заметно нахмурился и отстранился, пропуская в тепло. Холл общежития практически не отличался от нашего, но тонул в полумраке, потому что большая часть светильников не горела. Парни, что с них взять? Я сделала два шага в сторону лестницы и замерла. Дохлый тролль… я же не знаю, где его комната. – Мелкая, ты к Киру? – окликнул Норт. Хотела ответить, но не смогла – голос не слушался. – Тебя проводить? Снова кивнула и очень чётко поняла – ещё немного, и прямо тут разрыдаюсь. Понятия не имею, куда направлялся Норт, но собственные дела парень отодвинул с лёгкостью. В два счёта оказался рядом. – Пойдём, – сказал боевик. Я повиновалась. Один лестничный пролёт, второй… Народа вокруг – тьма! Снуют, как тараканы, норовят броситься под ноги. Или последнее лишь кажется? А вот смешки и оклики точно взаправду. – О! Какие люди! – Мелкая, неужели ты? – М… везёт некоторым

– Кир очень расстроился из-за того, что ты на ужин не пришла, – выдернула из размышлений Милли. Я одарила подругу взглядом взбешённого василиска и перевернула страницу. Вот только погрузиться в чтение новостей не смогла, потому что одна зеленоглазая особа молчать отказалась. Даже несмотря на предупреждение. – Эмелис, он действительно расстроился. Сам только салат съел, а потом… – Милли! – окликнула я строго. – Милли, ты думаешь, мне интересно? Брови подруги взлетели на середину лба, но лицо не удивлённым стало, а каким-то… совсем несчастным. Меня её «горе», увы, не тронуло. – Милли, хватит. Тема закрыта. Всё.

– Ну ничего… – громко вздохнула Милли, опять от газеты отрывая. – Когда вы с Киром помиритесь, мы… – Мы не помиримся! – рыкнула я. – Мы расстались! Зеленоглазая бестия не испугалась, наоборот, повеселела. – А Кирстен считает иначе… – невинно хлопая ресницами, протянула девушка. – Его Рига напрямик спросила, а он ответил: даже не надейтесь! – Мне плевать, что думает Кир! – Точно? – В этот миг Милли с её каштановыми кудряшками и тонкими губами сильно напоминала лисицу. – Прекращай. Я была серьёзна и предельно зла, и до подруги наконец-таки дошло. Кажется. С тяжким вздохом Милли встала из-за стола и направилась к платяному шкафу. Вытащила с верхней полки коробку конфет и снова ко мне вернулась. – Шоколад – лучшее средство от всех бед, – со знанием заявила она. Неспешно вскрыла упаковку, водрузила коробку на стол. – Ешь, Эмелис. – Не хочу. Милли глянула как на умалишённую, но спорить не стала. Подхватила конфету и небрежно отправила в рот. Тут же слопала вторую, блаженно прикрыла глаза. – Кайф… – она не говорила, стонала. Я невольно поморщилась. Сленг, принятый в среде магов, в светском обществе считается жутким моветоном. И так как после академии мне предстоит не с магами общаться, а со знатью, я последние три года все эти словечки из себя выжимала. Видимо, чуть-чуть перестаралась, потому что слово вызвало неприязнь. – Знаешь, Эмелис… я просто обожаю шоколад! Взглянув на счастливую физиономию подруги, я смягчилась. Сказала тихо: – Знаю. А Милли продолжала: – Я так люблю шоколад, что сил нет! – Да, это мне тоже известно… Подруга третью конфету съела, опять глазки прикрыла. – А самое интересное знаешь в чём? – спросила она. – В чём? Милли открыла глаза, одарила очень внимательным взглядом и лишь после этого призналась: – Я пыталась его бросить. О Всевышний! Я застонала и закрыла лицо руками. Нет. Нет у Милли совести. Вернее – ни совести, ни ума! – Эмелис, да я не про Кира! – возмутилась подруга. Так натурально получилось, что я почти поверила. – Эмелис, ну правда не про него! Я про шоколад! – Хорошо, – спорить я не стала. Просто сил на сопротивление не осталось. Добила она меня. Напрочь! – Про шоколад, так про шоколад. Но в последний раз. – В самый последний! – заверила Милли. Шумно вздохнула и продолжила вещать: – Так вот, я обожаю шоколад. Люблю до умопомрачения. Но в один чудовищно ужасный миг я решила его бросить. И знаешь, что случилось? – Что? – Ломка! Первые три дня ещё ничего, а дальше… я только о шоколаде и думала. Чего только не перепробовала – и леденцы, и сахарную вату, и медовые хлопья, но! – Но? – поддержала я. Исключительно для того, чтобы зеленоглазая побыстрее договорила и отвяла. – Но мне не помогло! – Какой кошмар… – каюсь, прозвучало издевательски. Но Милли было плевать. – От ломки спас тот же шоколад, – заявила сокурсница гордо. – И знаешь, что самое интересное? После того, как я сказала себе – можно, Милли. Всё можно! Меня перестало заботить, сколько у меня плиток и конфет осталось. Я перестала дёргаться, если не успела съесть конфету перед завтраком или забыла шоколадку дома. Мне стало всё равно, какой он сегодня – горький, молочный или белый. Главное, что он есть! И последствия нашей любви заботить перестали – ну, подумаешь, растолстею. Как растолстею, так и похудею, верно? Я всё-таки не выдержала. Отставила чашку, подхватила газету и направилась к двери. Ну её, Милли эту… Вот только подруга не успокоилась, она добить решила. – Эмелис! Не запрещай себе любить Кира! – выскочив вслед за мной в коридор, воскликнула Милли. – Чем строже запрещаешь, тем больше хочется! Это не только я говорю, это все знают! – И уже в сторону, замершим на ходу сокурсницам: – Девчонки, ну поддержите! Девчонки не поддержали, а я обернулась, чтобы совершить поступок, недостойный леди. Я зеленоглазой занозе жест показала. Неприличный! При этом пришлось закусить губу, потому что… ну смешно, честное слово. Шоколад, Кир… Тролль. Дохлый!

Кейн громко фыркнул. – Ну да! Как же! – Что заставляет тебя сомневаться? – вопросил Кир, складывая руки на груди. – Что?! Да Совет Ордена никогда бы… – Никогда? – перебил синеглазый. – Почему же? – Да потому что Карас и девочки, они… они… – Знаешь, Кейн, если бы приговор выносил я, то эта троица не в Северные горы, а на плаху отправилась. – И таким тоном это было сказано, что… Кир не шутил. То есть совсем-совсем не шутил! – Да ты… – начал было Кейн, но его перебили. – Да, я. И я, в отличие от тебя, понимаю разницу между дракой и покушением на убийство. Более того, я недоволен приговором. Я уже отправил в Орден требование о пересмотре дела и ужесточении наказания. – Что? – Преступления, нарушающие Сводный кодекс, должны караться строже. Это не я сказал, так в самом кодексе написано. – Мразь! – выдохнул защитник. – Какая же ты мразь! Из-за какой-то паршивой верилийки ты… своих… Ударить Кир не успел – Леор подлетел раньше. Сбил Кейна с ног, скрутил, несмотря на яростное сопротивление и попытку достать хотя бы ногами. Но парень всё равно не унялся: – Ты не за справедливость бьёшься, Кир! Ты делаешь это потому, что они напали на твою… Леор неприязненно поморщился и припечатал Кейна кулаком по затылку. Захмелевший защитник вырубился раньше, чем договорил. И хотя оппонент слышать уже не мог, Кир ответил: – Да. И что? Тишину, которая воцарилась на арене, нарушил усталый голос тренера: – Эмелис, Кирстен… идите отсюда, а? – И совсем тихо: – Надоели вы мне. Не академия, а гоблинский притон какой-то