– Не забыл меня? – Я опускаюсь на землю, и наши взгляды пересекаются.

В его глазах столько веселья, но и тревоги, будто он уже не мальчик, которого я знала. За ним входят дядя и тётя. Они всегда выглядели непринуждённо, даже роскошно в этом холодном Ильштрассе.

Дядя Денли – высокий, крепкий, с белокурыми волосами, – всегда казался воплощением того, каким должен быть настоящий лорд. Его жена, Яви, почти его противоположность: строгая, с узкими, холодными чертами и пронзительным взглядом, который будто видит каждую тайну. Но она обнимает меня с нежностью, как сестру, и я позволяю ей это.

Мы садимся за длинный дубовый стол, едва удерживая вежливость, и, несмотря на привычное тепло семьи, меня не покидает мысль, что здесь что-то не так. Отец ест молча, его взгляд туманен, и он весь какой-то серый, будто не спал неделями. Лицо матери – маска учтивости, хотя пальцы сжимают салфетку так, что на ней остаются следы.

– Ты выглядишь иначе, – шепчет мне Райн, когда завтрак уже почти закончен.

– Это потому, что теперь я тут одна, – отвечаю, как всегда, прямо. – Тебя не было так долго, что я уже забыла, каково это – быть живой.

Райн опускает взгляд и на миг задумывается, будто взвешивает, стоит ли говорить дальше. В его лице, обычно весёлом и открытом, сейчас проступает что-то мрачное, почти опасное.

– Этот дом всегда казался мне крепостью, – говорит он, наконец, вполголоса. – Но теперь, когда я здесь снова, он выглядит… как тюрьма. В Олтгейме даже стены давят на плечи.

Киваю, молча соглашаясь. Наш дом всегда был местом силы и страха. В этих каменных стенах закон всегда выше человека. Здесь есть только одна свобода – подчиняться.

– Ты прав, Райн, – шепчу я. – И в этой тюрьме от меня ждут, что я буду счастлива, буду следовать правилам, молча принимать судьбу.

Я чувствую, как его рука слегка сжимает мою, поддерживая, – жест простой, но значащий для нас больше, чем можно передать словами. Потому что мы знаем: в Ильштрассе женщина не может выбирать. Здесь у неё только два пути: остаться в рамках, подчиниться воле мужчин и забыть о собственных желаниях… или исчезнуть. Этот мир, эта империя – они не потерпят иного.

– О чём шепчетесь? – Дядя Денли улыбается, но в его глазах светится лёгкое напряжение.

– Отец, мы просто делимся новостями, – отвечает Райн, делая вид, будто мы говорили о пустяках. Но я вижу, как дядя Денли, будто не доверяя, смотрит на меня, оценивающе.

Он всегда был непреклонен, как и все мужчины Ильштрасса, убеждённый в том, что честь и послушание – высшие добродетели. Но Райн – другой. В нём есть сила и воля идти против традиций. Возможно, поэтому мы с ним всегда были так близки.

Тишину прерывает звук отодвигаемого стула. Отец, седой и будто уставший, тяжело встаёт из-за стола. Его лицо обострилось, глаза блестят каким-то болезненным светом.

– Абигейл, – он кивает мне, – нам нужно продолжить наш урок.

Молча киваю, хотя сама чувствую напряжение: каждый раз, когда мы тренируемся, я замечаю, что он всё слабее. Отец заставляет себя подниматься, но я вижу, как его плечи ссутулились, как ему всё труднее выдерживать наш ритм.

Райн переводит взгляд с меня на отца, и в его глазах мелькает тревога.

– Дай нам время, – прошу Райна, и он, поняв без слов, кивает и встаёт, отправляясь к дяде и тёте.

Выхожу вслед за отцом во двор, чувствуя холод Ильштрасса, пронзающий до самых костей.

Здесь, на сером камне, все тренировки будто часть единой жестокой игры, где одно неверное движение может стоить жизни. Таков Ильштрасс. В этой империи любой закон написан кровью, каждый приказ – как клинок. И магия… она проклята здесь, проклята не только словами, но и законами, которыми управляют Возрождённые.

– Держи меч ровнее, – отец бросает мне свой клинок, и я едва успеваю его поймать. Он тяжёлый, холодный, как и всё в этом мире.

Мы встаём напротив друг друга. Я чувствую его тяжёлое дыхание, но он не отступает. Его взгляд – всё ещё сталь, и каждый его удар – будто напоминание, что даже слабость не оправдание для поражения.

– Абигейл, – его голос резок, он смотрит мне в глаза. – Ты должна понять: этот мир не терпит слабости. В Ильштрассе выживают только сильные. Ты женщина, и это будет тебе всегда мешать. Но я не позволю тебе сдаться.

Мы скрещиваем мечи, каждый удар отзывается в теле, как вспышка боли, но я отражаю его снова и снова. Знаю, что он делает это не для того, чтобы просто научить меня владеть оружием, – он готовит меня к миру, где в любой момент мне придётся защищаться.

– Ты всё время ослабляешь хват, – бросает он, резко меняя тактику, а его клинок едва не выскальзывает из моих рук. – Вспомни, что я говорил: меч – продолжение твоей руки, не дай ему упасть. Каждый удар – это выбор.

Его лицо становится жёстче, а дыхание сбивается, но он делает ещё один выпад, и я едва успеваю его блокировать. Наши взгляды встречаются, и я вижу, что этот бой – не только для меня. Он нужен ему самому, чтобы доказать, что он всё ещё способен защищать, что силы ещё не покинули его полностью.

– Отец, ты устал, – шепчу я, но он не отступает, его лицо – это смесь боли и решимости.

– Запомни одно, Абигейл, – он говорит, тяжело дыша. – Здесь, в Ильштрассе, закон на стороне тех, у кого есть сила. Без неё ты – никто. А твоя единственная сила сейчас – я.

Мы останавливаемся, и я вижу, как ему тяжело стоять, но он делает вид, что всё в порядке.

– На сегодня хватит, – произносит он, отходя на шаг и опираясь на меч, будто на трость. – Я надеюсь, когда-нибудь ты поймёшь, почему я заставляю тебя это делать. И почему мне приходится идти на всё это ради твоего будущего.

Отец тяжело выдыхает, опускает меч, и я вижу, как он едва сдерживает дрожь в руках. Это не просто усталость – он выглядит так, словно весь мир давит на него своей тяжестью, но я молчу, не решаясь спросить. Ещё мгновение он стоит передо мной, будто обдумывая что-то важное, затем с усилием распрямляется и отводит взгляд в сторону, к замку.

– Отец… – начинаю я, но он не отвечает.

Секунду наблюдаю за ним, стараясь уловить хоть намёк на то, что происходит. Но его лицо – та же непроницаемая маска, и мне ничего не остаётся, кроме как разжать ладонь и позволить мечу коснуться земли.

Мы молча возвращаемся обратно к замку.

***

В тот же вечер мы с Райном оказываемся в холле. Он, как в детстве, легко и непринуждённо осматривает наш старый замок, будто примеряет его на себя. Мы стоим рядом, и я не могу не заметить, как по его лицу пробегает еле уловимая тень – словно он собирается что-то сказать, но не находит слов.

– У тебя всегда были такие глаза, Абигейл, – говорит он вдруг, переводя взгляд на меня. – Яркие, острые… не от мира сего. В Ильштрассе я не видел таких глаз больше ни у кого.

– И? – усмехаюсь, пытаясь скрыть волнение. – Хочешь сказать, что это ещё один знак моего несчастья?

Райн качает головой; его взгляд серьёзен.

– Знак того, что тебе здесь не место, – отвечает он спокойно, почти шёпотом. – Ильштрасс гасит всех, кто выделяется. Ты должна это понимать. Как бы ты ни старалась быть одной из них, они всегда будут видеть в тебе чужую.

– А что мне остаётся делать? – я почти смеюсь, но в глазах у Райна – то же понимание. Он знает, что для меня здесь нет свободы, нет пути к самой себе, только путь к правилам, окружающим меня, как стены.

– Найти свой путь, – отвечает он после долгой паузы. – Даже если этот путь приведёт тебя далеко отсюда.

– И в каком направлении, по-твоему, мне его искать? За этими стенами? В другой стране? – внутри поднимается тоска, но Райн лишь смотрит на меня, как смотрел, когда мы были детьми, – с тихой уверенностью, что все преграды можно обойти, все стены – сломать.

– Может быть, и так, – говорит он наконец. – Но прежде чем решишь, куда пойдёшь, узнай, кто ты на самом деле. И что готова защищать.

Эти слова остаются со мной, даже когда он уже уходит, растворяясь в тени коридоров.

***

Позже я иду по холодным коридорам замка; отзвуки шагов возвращаются эхом, когда я поднимаюсь на второй этаж. В ночной тишине мне кажется, что стены дышат вместе со мной. Замок словно оживает, и я чувствую, как каждый шаг оставляет в нём след.

В своей комнате зажигаю свечу и вглядываюсь в колеблющийся огонёк. «Кто я на самом деле?» – тихо шепчу себе, будто надеясь услышать ответ. Но кроме пустой тишины и дыхания ночи мне не отвечает никто.

И пока я стою, вглядываясь в свой собственный силуэт в зеркале – чёрные волосы, зелёные глаза, – я чувствую, что моя жизнь здесь – нечто чуждое мне.

Всё, что от меня требуют, всё, чего ожидают, – как клетка, которую я должна принять и полюбить, но не могу. Вспоминаю Райна, его слова, его взгляд, полный уверенности, и во мне что-то зреет – тихое, но сильное.

Свеча мерцает, отбрасывая на стены смутные тени. Я присаживаюсь на край кровати и смотрю в окно на мрачные башни Олтгейма. Город как будто застывает в ночи, словно скованный заклятием. Иногда мне кажется, что сама земля здесь впитала кровь и страх всех, кто пытался вырваться на свободу.

Тишину разрывает тихий стук в дверь. Я подскакиваю, и сердце вдруг начинает биться быстрее.

– Входи, – мой голос звучит глуше, чем я ожидала.

Дверь открывается, и в комнату заходит отец. Его лицо осунулось, а глаза блестят усталостью, словно он провёл бессонные ночи в размышлениях о том, как уберечь нас. Секунду он стоит на пороге, потом входит и закрывает за собой дверь.

– Отец, что с тобой? – я подлетаю к нему, протягиваю руку, но он едва сдерживает её, делая усилие, чтобы удержать равновесие.

– Не нужно, Абигейл, – говорит он с тихой усталостью, стараясь взять себя в руки. – Я сам.

Но по его голосу я понимаю: что-то идёт не так. Это уже не просто усталость или старость – на его лице застыло мучение, словно что-то невидимое сжимает его в ледяных тисках. Он вновь делает шаг, но его ноги подкашиваются, и я, не выдержав, подхожу к нему и кладу руку ему на плечо. Он слабо опирается на меня, а затем вдруг решается.

– Нам нужно поговорить, Абигейл, – шепчет он, и его голос дрожит. – Сейчас.

Не задавая вопросов, я провожу его к креслу, крепко держа за руку. Каждый шаг даётся ему всё труднее. Наконец он опускается на кресло у окна, прикрыв глаза и дыша так, будто только что перенёс невообразимую тяжесть. Я в тревоге стою рядом, и мысли роятся, как тени вокруг.

Наконец он открывает глаза и медленно начинает говорить; его голос с трудом держится ровно.

– Абигейл, есть то, о чём я должен был рассказать тебе раньше… но слишком боялся, – он сжимает мою руку, будто цепляется за этот момент. – Но теперь… у меня уже нет времени.

– О чём ты, отец? Почему тебе так плохо? Ты должен отдохнуть, я позову лекаря…

– Нет! – его голос звучит неожиданно резко, и он напрягается, словно силясь удержаться. – Лекарь не поможет. Ни лекарства, ни отдых. Я сам выбрал это.

– Выбрал? О чём ты говоришь? – я чувствую, как в груди сжимается страх, но его взгляд успокаивает меня, и он продолжает.

– Всё это время я защищал тебя, – начинает он, и в его голосе слышна горечь. – Ты не знаешь, Абигейл, но в тебе есть то, что делает тебя чужой в этом мире. В тебе есть магия, и она угрожает тебе.

– Магия? – я едва сдерживаю крик. Слова отзываются в сознании, как раскаты грома, и мне кажется, что я ослышалась.

– Да, магия, – его голос становится чуть тише, но глаза смотрят прямо на меня. – С тех пор как ты родилась, я знал, что твоя жизнь будет под угрозой. В Ильштрассе магов вырезают без раздумий. В этой стране женщинам нет места для воли, а магам – и подавно. И я… я пошёл на сделку.

Меня пронзает чувство шока. Отец – маг? В моей семье нет магов, никто из нас… никто никогда не говорил об этом! Как он мог столько лет скрывать это? Всё, что я знала о своём прошлом, трещит по швам.

– Ты маг? – я отстраняюсь на шаг, не сводя с него глаз. – Всё это время ты…

Он вздыхает и кивает, словно понимая, как это сложно принять.

– Именно поэтому я скрывал это, Абигейл. Хотел уберечь тебя от правды, но теперь… у меня нет выбора.

Отец замолкает на мгновение, его дыхание становится прерывистым. Я чувствую, как холод пробегает по коже.

– Сделку?

– Я связал тебя заклинанием сокрытия. Эта магия скрывает твою силу от глаз Возрожденных и всех, кто охотится на магов. Но она забирает мои силы, каждый день, понемногу. Сначала я думал, что смогу с этим справиться, но теперь… мои силы уходят быстрее, чем я рассчитывал. И теперь, – его голос совсем тихий, – мне почти нечего отдать.

Мне нужно время, чтобы осознать, что он говорит. Все эти годы он отдавал свою жизнь, чтобы защитить меня от того, чего я даже не знала.

– Зачем, отец? – вырывается у меня, и голос предательски дрожит. – Почему ты решил рассказать мне сейчас?

Он смотрит на меня долгим, вымученным взглядом, и на его лице проступает боль.

– Потому что я не проживу долго. С каждым днём моя жизнь уходит. И я не хочу оставлять тебя одну, не зная, как выжить. Я должен был подготовить тебя к этому, но боялся… боялся, что слишком рано скажу правду.

Мои глаза застилают слёзы, но я держусь, вцепившись в его руку.

– Что мне делать теперь? – едва шепчу я, чувствуя, как мир рушится под ногами. – Если тебя не станет, я останусь одна… Как мне защитить себя?

Отец долго молчит, а потом выдавливает из себя слова, будто это последние силы, что остались у него.

– Я научил тебя всему, что мог. Не только владению мечом, но и тому, как думать, как видеть ложь и чувствовать силу. Когда меня не станет, ты должна будешь выбрать, Абигейл, – его голос становится резче, – или подчиниться этому миру, как того требует закон Ильштрасса… или найти в себе силы пойти против него.

Отец наконец расслабляется в кресле. Его дыхание тяжёлое.

– Абигейл, ты не просто маг, – его голос глухой, словно каждое слово рвёт его изнутри. – В тебе скрыта древняя сила, о которой даже маги не хотят говорить. Ты – носитель духа Пожирателя Жизни.

От этих слов меня бросает в дрожь. С детства я слышала истории о Пожирателе Жизни – маге, что питается магией других, наделённом силой вытягивать жизнь из любого, кто осмелится стоять рядом. Это имя произносили с ужасом – тайное, запретное, как тень над всем Ильштрассом.

– Но как это возможно? – шепчу я, едва веря своим ушам.

Отец с трудом поднимает взгляд на меня. В его глазах я вижу боль и глубокую печаль.

– Ты рождена с этим даром, Абигейл. Это… проклятие, которое передалось тебе. Пожиратель Жизни – это не просто легенда, это сила, которая ищет себе сосуд. Редко, очень редко рождается человек, способный носить её. – Он замолкает, едва дыша, а затем продолжает: – Когда ты родилась, свет вокруг твоей колыбели вспыхнул зелёным. Ты, наверное, не знаешь, но закон Ильштрасса гласит: всех младенцев, озарённых зелёным светом при рождении, следует немедленно уничтожить, чтобы не допустить, чтобы Пожиратель вернулся в мир.

Я ощущаю, как ком встаёт в горле. В этом мире я всегда была лишена выбора, но теперь даже моё собственное рождение было окутано страхом и ненавистью. Вижу, как тяжело даётся отцу этот рассказ.

– Мама… Она тоже знала? – мой голос дрожит.

– Да, – отвечает он. – Именно поэтому мы заключили с ней тот самый союз, о котором мы редко говорим. Мы скрыли тебя от Возрождённых. Но знали, что однажды Пожиратель захочет пробудиться в тебе, что его магия будет искать выход.

– И кто такой этот Пожиратель? – вырывается у меня, хотя сердце подсказывает, что я уже знаю ответ.

Отец закрывает глаза, словно не хочет произносить это вслух.

– Его имя – Апоро, – говорит он, и от одного имени меня охватывает ужас. – Легенда гласит, что он – древний маг, чья душа обречена вечно искать тело, чтобы вернуться к жизни. Апоро живёт на грани между миром мёртвых и миром живых. Он возвращается через тех, кто рождён с даром Пожирателя. И теперь он – внутри тебя.

Чувствую, как холод пробегает по коже, а в сознании проносятся обрывки воспоминаний. Странные сны, голоса, мучающие меня в одиночестве. Всегда, когда я оставалась одна в тишине, в моём сознании раздавался чужой голос – манящий и зловещий. Это был он. Апоро.

– Я думала… я думала, что схожу с ума, – едва слышно говорю, не в силах поверить в то, что это правда. – Что голоса – это просто тени в моей голове.

Отец протягивает руку и кладёт её на моё плечо, словно пытаясь передать последние остатки своей силы.

– Нет, Абигейл. Это не безумие. Это он, и он ждёт момента, чтобы обрести свободу. В тебе – его сила, его тьма. Но он ещё не пробудился полностью. Пока он слаб, и ты можешь подавлять его, но однажды он станет сильнее. И тогда тебе придётся выбрать, сможешь ли ты справиться с этим проклятием.

Молча сжимаю руку на его плече, не зная, что сказать. Пожиратель Жизни, Апоро, дух, питающийся магией и жизнями… И этот древний маг в какой-то мере – я. Тишина разрывается еле слышным эхом его голоса, доносящимся где-то в глубине сознания, словно отголосок далёкого шёпота.

– Маленькая Абигейл… – раздаётся этот зловещий, почти соблазнительный голос, звучащий, как эхо.

Вздрагиваю, и голос исчезает так же внезапно, как и появился. Отец замечает мою реакцию, и в его глазах мелькает тревога.

– Ты слышишь его, да? – едва шепчет он.

Киваю, чувствуя, как внутри всё переворачивается. Я думала, что всё это – лишь тени, порождённые моей фантазией, но теперь знаю, что это реальность. И в ней есть только одно спасение: отец отдал последние силы, чтобы сохранить мою тайну. Но как долго это может продолжаться?

– Поэтому ты должна выйти замуж за мага, – говорит он с неожиданной решимостью. – Если ты станешь частью союза магов через брак, они смогут помочь тебе справиться с Пожирателем. Только маги могут понять мага.

– Мага? – шепчу я, едва веря в то, что слышу.

Отец кивает.

– Твоя мать, я и Райн давно знали об этом, и все эти годы мы пытались сохранить тебя в безопасности. Вступив в союз с магами, ты получишь шанс защитить себя, когда меня уже не будет рядом.

Понимаю, что это не просто желание семьи. Это отчаянная попытка уберечь меня от силы, с которой я не в силах справиться одна. Возможно, он прав – быть рядом с магами, которые смогут научить меня контролировать Апоро, – это единственная надежда.

Отец медленно поднимается на ноги. Его тело слабеет с каждым движением, и я вижу, что он из последних сил сдерживает боль. Он уходит, оставляя меня в одиночестве.

Остаюсь одна в холодной тишине, и вокруг меня – пустота. В зеркале вижу своё отражение, и тени, мелькающие за моим плечом, – это не просто воображение. Это тень Апоро, это голос, это холодный взгляд мертвеца, притаившегося во мне.