Порой Жанна брала себя в руки, и в такие минуты даже сама мысль о том, что ей придется что-то объяснять Марине, раздражала ее и приводила в недоумение. С какой стати? Зачем? И какое кому вообще дело до ее личной жизни? Спит она с Борисом или нет – это касается только ее, и никто не вправе вмешиваться в сокровенные тайники ее интимной жизни. Да, она, пожалуй, в какой-то мере похожа на Марину своим презрительным отношением к мужчинам, но это не значит, что она должна оставаться одна. Пусть все идет как идет, и это даже хорошо, что их отношения с Борисом развиваются постепенно, во всяком случае, у нее будет возможность получше узнать его, привыкнуть к тому, что он рядом.

И все-таки разговор с Мариной произошел. Короткий, но не очень приятный. Вернее даже, совсем неприятный.

Они столкнулись в дверях – Борис и Марина. Когда она пришла, он уже собирался уйти. Жанна их познакомила – это длилось несколько минут, не больше, – после чего подруги остались в квартире одни. Несколько вопросов, на первый взгляд обычных в таком случае, подразумевали соответствующие ответы. Да, Жанна, как могла, ответила на них. Да, Борис – это ее пассия. Да, он иногда ночует здесь. Да, она влюблена в Бориса. Да, впереди – неизвестность. Ну и что? А все равно на душе после этого разговора остался неприятный осадок.

«Я где-то его видела», – сказала Марина и довольно-таки неуклюже сменила тему разговора.

Видела и видела, их город не такой уж и большой, поэтому все когда-то и с кем-то виделись.

После этого разговора, этой встречи, они долго не встречались. Все трое. То есть Жанна не видела Марину, да и Борис куда-то исчез, как потом выяснилось, он уезжал на этюды. Ему удалось выгодно продать их в художественном салоне, и он принес Жанне деньги.

Все складывалось на редкость хорошо, жизнь ее постепенно стала приобретать некую семейно-сексуальную привлекательность; все шло к тому, чтобы их обоюдное с Борисом желание сблизиться наконец сбылось.

Они спали вместе, но дальше нежных объятий и ласковых поползновений не пошли. Словно оба боялись чего-то. Жанна, вспоминая свои редкие разговоры с матерью о мужчинах, о том, как сложно они устроены, и как хрупка их нервная система, особенно когда речь идет о сексуальных отношениях, и как похожи они на детей, старалась сделать все, чтобы не ущемить мужское достоинство Бориса. Она делала вид, что и сама как будто бы рада, что снова все прошло КАК ВСЕГДА. И в другой раз она поступала так же.

И вот наконец настал вечер, когда они, отбросив всякую стыдливость, позволили себе забыться, отдаться друг другу, расслабиться, дать волю инстинкту. И за мгновение до сладостного момента соединения вдруг раздался этот неожиданный и резкий, до одури, настойчивый звонок в дверь.

Это была она. Марина Козич.

Жанна стояла босиком и не знала, как себя вести. Ведь в спальне ее ждал распаленный и готовый к любви Борис, а в дверях, страшно смущаясь и всем своим видом извиняясь за столь поздний визит, стояла несчастная и напуганная Марина, глядевшая на нее как на последнее спасение. Или ей это только показалось?

– Мне нужно срочно с тобой поговорить.

Все тот же тоненький голос, мольба в глазах, и только непонятно откуда вдруг взявшееся упорство, с которым она прямо-таки рвалась на кухню. Ведь она, даже не дождавшись ответа, готова ли Жанна принять ее или нет, вошла туда и села за стол. Скрестила свои покрасневшие, должно быть от мороза, руки, переплела длинные, костлявые, худые пальцы и уставилась в одну точку.

– Что-нибудь случилось? – спросила из вежливости Жанна, запахивая плотнее халат и присев на стоящий рядом табурет. – Уже поздно…

– Извини, – Марина продолжала упорно рассматривать противоположную стенку. Она не смотрела на Жанну, словно все еще находилась во власти того, из-за чего, собственно, и пришла. – У меня нехорошие предчувствия…

– Что-нибудь на работе?

– Нет.

– С родителями?

– Нет. Все не то, не то… Даже не знаю, как это тебе сказать…

Тут она повернулась и схватила Жанну за руку. Крепко сжала ее.

– Можно я у тебя переночую?

Жанна не знала, что ответить. Она просто сидела и молчала.

Вдруг Марина принюхалась и, не отпуская руки Жанны, притянула ее к лицу.

– Духи? Ты что, вымыла руки духами? Что это за духи? Такие крепкие…

– Это… духи… моей мамы. Пролились… – соврала Жанна. Не могла же она признаться в том, что это Борис в течение долгих минут протирал ее тело тампоном, смоченным в духах. Он говорил, что его это возбуждает. А запах действительно был восхитительный, хотя и резкий… Чересчур. Да и что было не ЧЕРЕСЧУР? Все! Все, включая ласки и смелые слова…

Она очнулась, когда Марина была уже в прихожей и надевала шубу.

– Ты не одна, я все понимаю… Извини…

И она ушла.

А утром следующего дня Жанне позвонила их общая знакомая и сказала, что Марину убили. Выстрелом в голову. Что тело ее нашли неподалеку от ее дома, на мусорной свалке.

* * *

– И это все? – Юля ласково потрепала ее по плечу. – И ты теперь казнишь себя, думаешь, что во всем виновата ты? Да выкинь ты все это из головы… Я уж думала, что правда… Пойми, то, что с ней произошло, – простое стечение обстоятельств, и ты здесь совершенно ни при чем. А за что ее убили и кто, неизвестно?

– Нет, никто ничего не знает. Милиция просто сбилась с ног. Ведь она была человеком, которого просто НЕ ЗА ЧТО УБИВАТЬ. Понимаешь, у нас у всех есть какие-то грешки, мы все на протяжении жизни совершаем ошибки, проступки… Но только не она. Марина Козич была необыкновенной девушкой, от нее исходил свет. Она была как святая. И в тот вечер, когда она пришла ко мне, мне показалось, что я грешница, великая грешница, потому что мы с Борисом позволили себе тогда многое… Правда, ДО ее прихода. Потому что после того, как Марина ушла от нас, конечно же, все расстроилось. И в физическом плане… тоже.

Жанна покраснела. Опустив взгляд в тарелку, она рассматривала кусочек мяса до тех пор, пока туда не капнула первая слеза.

Юля стояла у окна и пыталась представить себе эту «святую» учительницу по фамилии Козич.

– А знаешь, что я тебе скажу? Просто из личного опыта.

Жанна подняла лицо, взяла со стола салфетку и промокнула заплывшие черной размокшей тушью глаза.

– Ты, судя по всему, идеалистка, но в жизни почему-то чаще всего происходит все наоборот… Я имею в виду Козич. Как правило, такие святоши оказываются своей полной противоположностью. Это чисто психологические дела: то, чего недостает человеку внутри, он пытается продемонстрировать снаружи. К примеру, он в душе – подлец, плетет за спиной других интриги, сталкивает людей лбами и наслаждается результатами содеянного, а внешне всем улыбается, и, как ни странно, все принимают его за порядочного человека; или, скажем, его место за решеткой – а он, чистенький и аккуратненький, руководит большим количеством людей… И так было всегда. И не смотри на меня так… Я говорю правду.

– Какая же ты бессердечная… Как ты можешь говорить такое про Марину?!

– Извини, но я ее не знаю. Я лишь предполагаю, что она могла оказаться вовсе не тем человеком, которым вы все привыкли ее считать. Вполне вероятно, что у нее была ВТОРАЯ жизнь. Ты понимаешь меня? Вот скажи мне, пожалуйста, что ты знаешь о ее личной жизни? Уверена, что НИЧЕГО. Просто-таки абсолютно ничего.

– Ну и что? Она не обязана была мне рассказывать о своих… – Она запнулась и шумно выдохнула, словно разговор приносил ей физические страдания. Видно было, что она настроена до конца защищать свою погибшую подругу. – У каждого человека есть свои сокровенные тайны, были они и у нее, конечно же… Но ей не везло. Ей встречались чаще всего подлецы, которым она верила. Хотя, может, и не подлецы, а просто мужчины, которым не нужна была такая сложная и открытая женщина…

– Что значит «открытая»?

– Понимаешь, она говорила что думала. Все свои чувства и отношения к мужчине выражала непосредственно, с легкостью, за что, наверное, и поплатилась… Мужчины не любят таких.

– Я постараюсь узнать об этой Козич по своим каналам. Может, что-нибудь и прояснится…

Она хотела было сказать Жанне, что появление в ее жизни зечки может быть связано именно с Козич, но промолчала: как могла она заподозрить ее в психическом расстройстве, замешанном на комплексе вины перед Козич, если сама Юля ВИДЕЛА эту зечку своими глазами?!

– Ладно, утро вечера мудренее. Пойдем спать. Посуду мыть уже нет сил, утром, как встану, помою. А ведь у меня завтра тяжелый день… Представь, в такую погоду, в холод-метель, мчаться по трассе куда-то в тмутаракань, чтобы искать убийцу… Я никогда, никогда, понимаешь, не пойму этих больных людей, обреченных приносить людям смерть и страдание. Словно это миссия на них возложена такая. Но кто ее мог возложить, если не сам дьявол?..

* * *

У них с Шубиным было всего несколько минут, чтобы побыть вдвоем. Он заехал за ней на машине, в которой уже сидели Трубников и Кириллов. В салоне пахло перегаром, и Шубин попросил мужчин на то время, пока он будет отсутствовать, открыть окна и проветрить салон.

Он вошел в подъезд и почувствовал, что ему приятно даже видеть эти стены, эти ступеньки, по которым ходит Юля. Поднимаясь, он произнес ее имя вслух и, замерев на мгновение, прислушался, словно из самого звука могло родиться видение: она, спускающаяся ему навстречу…

Игорь всю ночь промечтал о том, как они будут жить вместе. В том, что эта женщина создана для него, он уже не сомневался. Более того, он вообще не понимал, как он мог жить, не видя ее?

Он остановился перед дверью и прислушался. В подъезде было очень тихо. Пять утра. Он решил не звонить, чтобы не разбудить Жанну. Но не столько из чувства заботы о ней, сколько из-за своего эгоистичного желания побыть с Юлей наедине хотя бы пару минут. Несколько раз постучав указательным пальцем по дверному косяку, он снова прислушался.

Дверь почти сразу же открылась, и он увидел не заспанную, а свежую и бодрую, уже в свитере и джинсах Юлю. Увидев Шубина, она улыбнулась и приложила палец к губам.

– Тсс… Она спит. Заходи, выпьешь чашку кофе, съешь отбивную, а то никуда не поедешь… Ты ведь не завтракал?

Он обнял ее и прижал к себе, зарываясь лицом в теплую волну волос и вдыхая в себя нежный аромат духов.

– Игорь, я и так-то не хочу никуда ехать, а ты еще больше разлагаешь дисциплину… Ну нельзя же так. Думаешь, мне не хочется сейчас вернуться в постель и выспаться с тобой рядышком? – шептала она ему на ухо, ловя себя на том, что почему-то не воспринимает уже Игоря прежним Шубиным. Что-то с ней произошло непонятное, словно заменили-освежили сердце… Оно и биться-то в его присутствии стало чаще, взволнованнее. – Я сегодня долго не могла уснуть, вернее, мы… Все говорили с Жанной. Но так ничего и не придумали. Особенно меня насторожил тот мужик, который принес ей деньги. Кстати, сейчас надо будет заехать к Щукиной и отдать ей пакет с деньгами, чтобы она сняла отпечатки пальцев.

– Завезем лучше в агентство, – предложил Шубин, подозревающий, что Щукина и эту ночь провела у Крымова. – А вдруг она снова с Чайкиным? Еще так рано, пусть поспит… Оставь ей записку, а ближе к вечеру позвонишь, может, она что-нибудь уже успеет узнать.

Все это они говорили, прижавшись друг к другу в прихожей, пока Юля не отпрянула от него, взяла за руку и повела на кухню.

– Нас, конечно, мало, – сказала она, включая кофеварку. – Жаль, что Крымов такой бездельник и аферист… Мог бы, между прочим, заняться делом Жанны, а заодно навести справки о Борисе. Понимаешь, он слишком красив для Жанны. А красивые мужчины меня всегда настораживают. Я просто уверена, что у него был роман с Козич…

И Юля в двух словах рассказала ему про Марину.

– Как ты думаешь, могла твоя Жанна ПРИДУМАТЬ эту зечку?

– Могла-то могла, но я ведь и сама ее видела.

* * *

Заехали в агентство, оставили пакет с деньгами и записку Щукиной.

– Главное, чтобы Крымов не принял их за гонорар, – заметил Игорь.

– Не примет, я же ей все подробно написала. Хотя вид денег всегда вызывал в Крымове трепет.

В машине Шубин расспрашивал своих неразговорчивых пассажиров о Наташе Литвинец, узел с вещами и отрезанным ухом которой подкинули на крыльцо Вите Ерохину.

– Гулящая она была, но все равно хорошая баба, – отозвался Роман Трубников низким хрипловатым голосом. Это был крупный краснолицый мужчина с грубыми и резкими чертами лица. Горе проложило несколько глубоких морщин на его широком крепком лбу, образовало черные мешки под глазами и опустило уголки полных светлых губ.

Юля, слушая его, подумала о том, что Игорь нарочно именно сейчас начал говорить с мужчинами об этом, чтобы постепенно ввести ее в курс дела.

– Что значит «гулящая»? – спросил Шубин, делая вид, что Виктор Ерохин ничего ему о ней не рассказывал.

Игорь провел ночь в компании этих малознакомых людей, мучаясь бессонницей и чувством страшной несправедливости к его нарождавшемуся счастью с Юлей. С какой стати он оставил у себя на ночь этих несчастных мужиков, выложивших Крымову свои, быть может, последние деньги за то, чтобы нашли их дочерей, вместо того чтобы отправить клиентов ночевать в гостиницу или позволить им переночевать в агентстве, в специально отведенной для этих целей комнате? Разве не имеют работники крымовского агентства права на личную жизнь? И зачем это понадобилось Юле ночевать с Жанной, если она могла выспаться в кровати Шубина? Неужели и здесь приложил свою руку Крымов? И это при том, что сам-то он спит с кем хочет…

– Гулящая? Это значит, что она была баба веселая, любила выпить, хорошо пела, мужчин любила, ну и они ее соответственно…

– А не могла она уехать с каким-нибудь заезжим мужчиной?

– Нет, не могла. Она любила Ерохина, и об этом все знали. Вы же сами его друг, так чего же спрашиваете? – Роман пожал плечами. – Другое дело, что на кой ему нужна была такая баба? Хотя и он к ней, конечно, питал нежные чувства. Да что говорить… – Он махнул рукой. – Она же такая красивая была, молодая, никто из мужиков не мог спокойно на нее смотреть… Я и сам, грешным делом…

Его приятель, Кириллов, внешне более холеный мужчина, дернул его за рукав: мол, болтаешь лишнее. И Трубников замолчал, вспомнив, очевидно, что Литвинец все же пропала и если вдруг выяснится, что ее убили, то его слова тем же Шубиным могут быть восприняты уже иначе, чем признание в легкомыслии…

– Может, ее видели с кем? Я имею в виду не Ерохина, конечно, а кого-нибудь чужого, не местного, – продолжал расспрашивать Игорь, устремив глаза вперед, на дорогу, едва заметную в густом молочном тумане, от чего создавалось впечатление, словно они, все четверо, мчатся по небу, разгоняя облака.

– Видели, – наконец подал голос Кириллов. – Многие видели ее с чужим мужиком, да только никто его не знает, мы уж расспрашивали.

– А как он выглядит: молодой или старый?

– Старыми она не интересовалась. Молодой мужчина, прилично одетый, похож на артиста…

– Вот даже как? – удивилась Юля, внимательно прислушивавшаяся к разговору. – А почему именно на артиста?

– Не знаю, – вздохнул Кириллов. – На нем плащ был почти белый, длинный…

– А я его видел в куртке светлой или ветровке… – сказал Трубников.

– А ваши дочери в те дни, когда вы видели этого человека, где были: в М. или в городе, в институте?

– Моя-то в училище швейном учится, не в институте. Так вот, ее дома точно не было, это я хорошо помню, иначе она бы увидела этого парня на дискотеке.

– И моей тоже не было, – дрогнувшим голосом проговорил Кириллов, – Дина в город поехала, как раз после выходных…

– А у Дины был парень, приятель в М.?

– Был, он и сейчас есть. Да только он ни при чем, он хороший парень, Дима, он любил Динку… Подозревать его – все равно что меня или нашу мать…

– Предлагаю начать с Димы, – сказала Юля, мысленно прикидывая план действий и постепенно втягиваясь в новое дело. Это было довольно сложно, поскольку голова еще была забита Жанной, ее проблемами и теми странностями, которые происходили с ней в последнее время. – Мы, кажется, подъезжаем…

* * *

Машина ворвалась в новую плотную полосу тумана; по обеим сторонам дороги белели роскошные, просто-таки сказочные пейзажи – заиндевевшие деревья, округлые редкие кусты с голубыми тенями на ровном туманно-белом снегу и небо, словно отражение земного великолепия. Показались заваленные снегом особняки, затем целые улицы частных домишек, потянулись деревянные заборы…

Игорь развез своих клиентов по домам, договорившись встретиться с ними вечером, записал номера их телефонов, и они с Юлей поехали к Диме Ангелову.

Было семь утра, он наверняка должен был находиться дома.

Двухэтажный старый дом, загаженный кошками подъезд, обшарпанная деревянная дверь грязно-желтого цвета.

Шубин позвонил.

– Слушай, как можно жить в таком свинарнике? Кажется, что все м-ские кошки собираются здесь, чтобы справить нужду… А стены, ты только посмотри на эти стены! Словно они побывали под артобстрелом. Что-то тихо, может, его нет дома? Я даже не спросил, с кем он живет. Скорее всего с родителями. Тсс… Кажется, кто-то идет…

Послышался звон ключей, затем голос:

– Кто там?

– Мы к Дмитрию Ангелову, откройте, пожалуйста. Это из милиции…

Стало совсем тихо.

– Кажется, нас не хотят пускать.

И тут дверь распахнулась, и они увидели высокого черноволосого парня в спортивных штанах, пузырящихся на коленях, и черном тонком свитере. Он смотрел на незнакомцев, которые потревожили его, с вызовом и одновременно болью. С первого взгляда Юля поняла, что видит перед собой психически травмированного человека: слишком бледным было его лицо, слишком бегающим взгляд, слишком обреченной даже сама поза…

– Это вы – Дима Ангелов?

– Я. Проходите. – И он, не глядя на посетителей, впустил их в свою квартирку.

Крохотная, захламленная, она выдавала Диму с головой. Здесь были книги, огромное количество книг, явно списанных из местной библиотеки, поскольку даже беглого взгляда Юле хватило на то, чтобы определить, насколько подборка бессистемна, случайна. Ветхие книжонки научно-популярной литературы здесь соседствовали со старинными французскими романами Шарля Нодье и Вилье де Лиль Адана, а физико-математические сборники задач лежали поверх стопки филологических учебников Розенталя. Романы Жозефины Тэй и Дэвида Вейса с его знаменитым романом «Убийство Моцарта» были разложены на письменном столе подле юридических книг типа «Адвокатуры», «Сто лет криминалистики» и «Справочника следователя». Судя по всему, именно эти последние книги и являлись на данном этапе его жизни НАСТОЛЬНЫМИ в прямом смысле.

ОН БОЯЛСЯ. Страх сквозил во всем, начиная с его походки, опущенных плеч и видимой дрожи в руках. Хотя внешне Дима был симпатичным парнем.

Шубин представился, затем представил Юлю.

– Понимаешь, мы должны найти того, кто виноват в том, что девушки исчезли… Ты ведь знаешь, о ком идет речь?

– Знаю. – Он предложил им сесть на низкий продавленный диван, застеленный старым вытертым красным ковром, а сам сел напротив, на жесткий венский стул. – Вы ведь ко мне пришли из-за Динки? Но я не знаю, где она. Я и в милиции это же сказал. Она уехала в город и не вернулась, а я все это время жил здесь. Я учусь в техникуме, у меня есть алиби…