Глава 3

– Конечно, армия тебе не грозит, – говорила мама, – но все-таки хорошо, что ты рано поступила. У девочек, знаешь ли, тоже времени в обрез. Детей, я уверена, рожать надо в молодости. Значит, чем раньше ты получишь образование, тем лучше для твоего и их здоровья.

Все это говорилось потому, что Рената окончила школу в неполные шестнадцать лет. Все время, что она училась, вся родня корила маму за то, что она позволяет девочке перешагивать через классы, то есть неизвестно ради чего лишает ребенка детства. А Ренату это совсем не угнетало. Она точно так же, как мама, не понимала, зачем скучать в пятом классе, если легко решаешь задачки за седьмой и уже прочитала «Евгения Онегина». И точно так же она не понимала, почему родственники считают, будто бы в шестнадцать лет ей не хватит усидчивости, чтобы учиться в таком трудном вузе. Рената занималась сутки напролет, и ей даже в голову не приходило, что это может быть иначе. Если ты вырос в семье врачей, притом настоящих врачей, не халтурщиков, то с детства знаешь, что медицина – это не шутка и учиться ей спустя рукава нельзя.

В общем, она была целеустремленная девочка, окончила школу с золотой медалью и в мединституте шла на красный диплом.

И только на последнем, шестом курсе ее целеустремленность несколько поколебалась, притом по самой простой, даже банальной причине: у Ренаты появился мальчик. То есть не мальчик, а парень. То есть друг, то есть не просто друг, конечно…

Коля перевелся к ним из московского Первого медицинского, и сначала она даже не заметила этого события. Ну, появился среди однокурсников новый молодой человек, так ведь она не школьница, чтобы так уж сильно интересоваться новеньким. И когда после экзамена по внутренним болезням – труднейшего экзамена, вымотавшего ее так, что она света божьего не видела, – этот новенький вдруг предложил ей пойти вместе в кафе и отметить событие, Рената даже не поняла, в чем дело.

– Мы все идем? – переспросила она. – Всей группой?

– Почему всей группой? – невозмутимо заметил Коля. – Мы идем вдвоем.

– Как вдвоем? Ты и я? – совсем уж глупо уточнила Рената.

– Именно. Ты и я.

– А почему? – растерянно произнесла она.

– Потому что мне приятно будет посидеть с тобой в кафе, – объяснил он. – Надеюсь, тебе тоже.

Это в самом деле оказалось приятно. Мало сказать приятно! Рената даже про экзамен забыла, то есть про свою усталость. Какая усталость, когда тебя смешат и развлекают, и вот именно тебя развлекают, и заботятся, чтобы именно тебе было смешно! Такое происходило в ее жизни впервые – она всегда была слишком уж правильная, и мальчишки никогда не обращали на нее внимания, – поэтому Рената была не то что удивлена, а просто потрясена.

Коля рассказывал, чем, по его мнению, отличается Ленинград от Москвы, и наблюдения его на этот счет казались Ренате не просто интересными, а изумительно точными.

– Никогда не думал, что питерцем стану, – говорил он. – Но родители насовсем сюда перебрались, ну и я решил с ними. Все-таки они в годах уже, а я у них единственный. Да и что такого? Не в Урюпинск же.

Его отца перевели в Ленинград заведовать каким-то засекреченным предприятием, и Ренате казалось правильным, что Коля не захотел оставить родителей на старости лет в одиночестве. Это было как-то очень по-мужски, и вообще он был очень хороший. И еще он был очень красивый… Такой стройный, спортивный, с яркими черными глазами. Даже непонятно, почему он обратил на нее внимание – Рената не обольщалась насчет своей внешности, понимая, что главной ее приметой является абсолютная неприметность. Такую, как она, можно было бы отправлять шпионкой во вражеский тыл: она сливалась с любой толпой. Впрочем, кажется, это мужчины-шпионы должны сливаться с толпой, а женщины, наоборот, должны быть яркими, эффектными и роковыми, как Мата Хари.

«Что за глупости в голову лезут!» – успела подумать Рената.

И тут Коля пригласил ее танцевать, и из головы у нее вылетели не только глупости, но и все мысли вообще. Как он обнял ее, когда они вышли на предназначенный для танцев пятачок! Так крепко, даже к себе прижал, а вместе с тем так деликатно… Наверное, это и называлось нежностью, мужской нежностью, хотя, конечно, Рената не могла этого знать наверняка.

Но и того, что она знала о себе, с лихвой хватило, чтобы понять, что ей понравился Коля и что ее чувство взаимно. Притом не просто взаимно, а как-то… равновелико, да, именно так. Их чувства друг к другу вспыхнули одновременно и горели равным огнем. Равным и ровным.

Она понравилась и Колиным родителям, хотя они считали, что в его возрасте жениться рановато. То есть они, конечно, не сказали этого Ренате, потому что были интеллигентными людьми, но она все же догадалась об их мнении по нескольким косвенным и, возможно, случайным разговорам.

– Вот это Инна, моя сестра. Она вышла замуж в восемнадцать лет, – рассказывал Колин папа, когда, придя однажды в гости, Рената рассматривала семейный альбом, пока Коля бегал в магазин за свежим хлебом к обеду. – Даже для женщины рановато, а у нее к тому же и супруг был ровесником.

Рената хотела спросить, что значит «супруг был» – брак распался? Но постеснялась спросить.

И еще несколько было такого рода высказываний по разным поводам. Но что же она могла сделать? Они с Колей любили друг друга, и он почти сразу предложил ей выйти за него замуж.

Пожениться решили уже после экзаменов: пока готовились к ним, пока сдавали, было не до свадьбы. Да и так ли важна свадьба? Ведь фактически они уже стали мужем и женой.

Это событие, такое огромное, которое должно было, казалось, сотрясти основы жизни, прошло для Ренаты как-то очень естественно, даже просто. Как будто всегда она лежала в обнимку с Колей на диване в гостиной его родителей – был день, и диван они раскладывать не стали, да и странно было заниматься этим в разгар ласк и поцелуев, но это оказалось даже хорошо, потому что на узком ложе их объятие было особенно тесным: она лежала и радовалась, что все это произошло именно с ним, с любимым человеком.

Само же по себе это «все» показалось ей довольно невнятным, но, как медик, к тому же акушер-гинеколог, она прекрасно знала, что первый интимный контакт и не может быть другим, особенно у молодой девушки. Это всегда бывает сначала либо больно, либо в лучшем случае не слишком приятно, а потом все наладится, потому что они с Колей любят друг друга.

– Ты теперь моя жена, – сказал Коля.

Нежность смешалась в его голосе с удовлетворением. Он был счастлив, и Рената тоже. Поэтому необходимость отложить свадьбу нисколько ее не угнетала.

Интернатуру после института она, конечно, решила проходить в мамином роддоме. Правда, мама там уже не работала: после того как папа погиб в автокатастрофе – Рената тогда училась на втором курсе, – у мамы случился инфаркт, и на пенсию она вышла ровно в пятьдесят пять лет, хотя и сама, и все ее коллеги прежде думали, что она будет работать до старости. Но в роддоме, конечно, помнили Анну Васильевну Флори, и к дочке ее отнеслись с совершенной доброжелательностью. А некоторые так даже и деда Ренатиного помнили: врачи, и медсестры, и санитарки работали в этой клинике подолгу, бывало, что и всю жизнь.

Доктор Сковородников, правда, работал в клинике недавно.

– Но про маму твою много слышал, – сказал он Ренате. – И про деда тоже. Легендарные личности!

Это было в ее первый рабочий день, во время обеда. Врачей кормили больничной едой, многим она казалась чересчур легкой, и они приносили из дому что-нибудь более сытное. Но Рената в свой первый день была так взволнована, что у нее вообще не было аппетита.

Сковородников сразу это заметил.

– Да ты не волнуйся так. – Он улыбнулся. – Вон, раскраснелась даже. Все у тебя получится. Если что, обращайся, всегда помогу.

Улыбка у него была такая открытая, что Рената в самом деле почти успокоилась и посмотрела на него с благодарностью. Что он всегда поможет, сомневаться не приходилось. Даже в том, как ел этот доктор, представившийся без отчества, Павлом, чувствовалась такая надежность, что ему сразу хотелось верить. К тому же он в самом деле был опытный – в этот-то роддом пришел недавно, но стаж у него был уже немаленький, десять лет.

В тот самый первый день он принимал трудные, с поворотом, роды, и Рената ему помогала. То есть, кажется, это он помогал ей помогать, потому что она все же волновалась, но, когда все кончилось благополучно и роженицу с ребенком увезли из родзала, Павел похвалил ее:

– Будет из тебя толк. Чутье есть, рука твердая. Опыта наберешься, и все наладится. Со временем заместительницей моей будешь!

И снова улыбнулся своей хорошей улыбкой. В том, что все так и будет, как он говорит, невозможно было сомневаться, хотя непонятно было, как Рената станет его заместительницей, если никакой он не начальник, а просто врач.

Уже дома, когда она рассказывала, как прошел первый рабочий день, и про Павла Сковородникова тоже рассказывала, мама заметила:

– А что ты думаешь, так и получится. Ирина Аркадьевна на пенсию выйдет, и он станет отделением заведовать.

– Почему ты так думаешь? – удивилась Рената. – Ему всего тридцать два года. Ольга Анатольевна и старше, и опытнее.

– Зато Сковородников мужчина, – объяснила мама. – И, говорят, толковый. А мужчина-начальник при прочих равных всегда лучше, чем женщина. Мне кажется, женщина должна чем-то руководить только в том случае, если дееспособных мужчин вокруг нет вовсе.

Коля, которому Рената, конечно, тоже рассказала про свой первый рабочий день, с мамой не согласился.

– Я сторонник равноправия, – заметил он. – Особенно в медицине.

Но слишком вдаваться в эту тему не стал: было просто некогда, ведь и он сразу включился в работу у себя в больнице на Обводном канале, так что разговаривали они с Ренатой в основном по телефону и даже в выходные не встретились, потому что у них не совпали свободные от дежурства дни.

Впрочем, это Ренату не угнетало. Что поделать, такая профессия. И потом, кто сказал, что любовь требует, чтобы люди постоянно находились друг у друга на глазах? Вон, родители, бывало, по нескольку дней не виделись, потому что тоже работали в разных больницах. А все равно были счастливы.

Ренате так нравилась ее работа, что все остальное отошло на второй план. Ей и раньше, во время учебы в институте, во время практики, тоже было интересно, но теперь работа у нее была настоящая, и она захватила ее полностью. Конечно, опыта у нее еще не было и ее подстраховывали, но все-таки она уже чувствовала самостоятельную ответственность за то, что делала, и это не просто наполняло ее гордостью – для таких посторонних чувств, пожалуй, и времени-то не оставалось, – но требовало всех ее сил.

И все большее уважение с каждым днем вызывал у нее Павел Андреевич Сковородников. Он был, что называется, врач от бога, кроме того, обладал легким характером, поэтому и работать с ним было легко. И когда он сказал, что сегодня Рената сама будет делать кесарево, она даже не испугалась. Невозможно испугаться, когда тебе ассистирует такой врач и такой человек, когда он своим твердым баском говорит, что все у тебя получится отлично!

Впрочем, Павел Андреевич считал, что спокойствие, которое, как он сказал, чувствовалось во время операции в каждом Ренатином движении, является ее природным качеством и его заслуги тут нет никакой.

– Гены, подруга, гены, – глядя на нее веселым, доброжелательным взглядом, сказал он. – Интересно, сколько поколений врачей тебе руку поставили?

– Пять, – сразу ответила Рената.

– Отличница, – улыбнулся Павел. – Все помнишь.

– Я не помню, а просто от мамы знаю, – уточнила она.

– Все равно отличница. Ведь правильно?

– Правильно…

И Рената улыбнулась ему в ответ. Ей было хорошо и легко, и она впервые в жизни понимала, что означает выражение «душа поет». И стоило ли этому удивляться? Она сделала свою первую самостоятельную операцию, пусть в представлении опытного врача и самую обыкновенную, но она-то не была еще опытным врачом. Ее похвалил человек, к которому она чувствовала безграничное доверие. И к тому же этот человек был так явно к ней расположен, его глаза так весело поблескивали в ярком свете лампы, что как же тут было не петь душе?..

Ей даже домой уходить не хотелось, хотя ее завтрашний выходной наконец совпадал с Колиным и к тому же его родители уезжали на дачу, которую его отцу недавно выделили от предприятия. То есть нет, Рената радовалась завтрашней встрече с Колей. Конечно, радовалась. Она ведь его любила.