время, но пот, соскользая с чутья привередливой лжи там отыщет

тупые ножи».

«Время вылечит форму гнилой пустоты, время встретит пустые

слова, будто ты – сам не нажил искусство, как музыку в плен

идиллической розни возможных проблем».

«Некрасивые в низменной речи мосты ты построишь сегодня, а

также кто ты – для меня, если чувством не очень в душе ты противен

на вкус в неглиже».

«Дамский номер, сюртук и противная казнь между опытом снова,

роняя свой стиль – ты безумию внутренне можешь пропасть, но

уходишь во сне, открывая им жизнь».

«День ли это – иль маленькой ночи игла – ты находишь искусство

путём до утра, расставляя по шахматной форме круги внеземной

идеалам потери тоски».

«Серый цвет – не фамильной проблемы струя, но и ты расставляешь

претензии зря за мечтой субъективности выпить свой яд, поправляя

за мыслью вопросы в вине».

«Этот день мне запомнился только в огне, но и сам ты пожал руку,

вывернув мне тот избыток чутья окровавленных стен, прибивая

портреты от смерти затем».

«Домашний уют и противная наледь в безбрежности вопля не

кажутся мне – той формой слуги в объявлении рока простить этим

жизнь на коне».

«Где зуб поодаль выемки кульбит свой просто поднимает, будто

спит наутро формой выемки ножа – твой долгий разговор, как будто ржа?»

«Компьютерные маски в глубине торчат и пользу узнают на мне, а я

им отвечаю в час судьбы, что очень ненаходчив в этом дне».

«Повседневность сковывает спину и таща свой груз в своём огне -

ты не можешь думать обо мне, словно прикоснулся телом к льдине».

«Моя постель не смята в этом дне, но розгой тычет в палицу свой

луч – горячий, терпкий формы злобы путь, чтоб вылечить сегодня

слову грусть».

«На машинном раю твой аврал был сегодня немало там крут, но

отвергнешь ты словом свой бал между низменной пядью в аду».

«Болеро и кокетливый луч возле слова восточного в миг – к

перевёрнутым искрам под звук всё сегодня уводят свой крик».

«Направлением к счастью ты знал, что во мне нет плохой пустоты,

но исчезнув в том сердце настал – ты вампиром под днём, как мосты».

«На черепе нет маски в сто огней, над черепом нет страха выть к

чутью, но завтра будет лучше проходить твой мир в глазах

искусства по нутру».

«Сердце ищет за днём этот рай, но из каждой в осколке мечты

понимает, что день – это ты возле прошлого в страхе из раны».

«Поднимая свой бледный огонь ты ведёшь между страстью – тот

звук, где-то в личности доводом к небу, где-то в масках искусства за торг».

«Бытие или вечная мгла стала новой капризной слугой выть сегодня,

что я не такой, но хочу измениться от жизни».

«Оправдательный в небе надзор будет поводом к счастью сказать,

что, быть может, не стала ладонь отгораживать подлинный хаос».

«Ты проводишь весь день за судьбой, а когда говоришь, что плохой -

сам не веришь чутью, будто ад – твой поверенный в сердце за взгляд».

«Идеалами стала та тьма над Европой кружить в высоте, но и ты не

прикрасишь ей форму на глазах обнажённой приметы – расти».

«Дети плачут, те воют вдали – звери мужества, будто внутри – стала

оземь противна та даль нам по жизни свой день – открывать».

«За кирпичной стеной, за проталиной в смерть ты открыл свой

потёмок над Питером зреть и опять по глазам, обожая круги ты

наводишь знакомые там обереги».

«По игре над утратой свободы не зря ты почти испустил этим дух по

нутру, но своими затёртыми верхом углам переменами – смотришь

во мне поутру».

«Тонут чёрные степи в тебе, словно ад и за днём ты готов упираться

назад, чтобы слышать свой день как по веку – один и блуждать

между мыслями льдин».

«Забрызгав корабельный ад во мне – ты снова проползаешь в форму

слов и тают чайки вовремя, что сам ты морю говоришь по небесам».

«Идёт и выше ищет словом чушь свой тайный яд, где пробует меня

под день чудесной мании просить о воле субъективности – скостить».

«Не видит и формой не знает Москва, что ратуют взгляды по небу на

рай сегодня ту волю досады пера в осклабленной ниве земного ума».

«Ты довод нашёл у совы в этом сне, а утром ты вышел в знакомом

чутье, чтоб быстрыми слову манеры руками исправить тот день

между нами».

«Истаяло зарево в поле земном, а ты не отучивать миру готов, а

ждать словно чуда – тот день о блага, где сам ты взрастил и врага».

«Газетные формы о блажь не дают тебе распрямлять этот мир

поневоле, но сам ты читаешь газету на воле мучительной формы слезы».

«Исподлобья сравнения скажешь мне суть, о которой забыл в этом

зареве днём, за которым ты сам узнаешь и о нём в безымянности

догмы свободной идеи».

«Нет тебе перелеска, а за лесом – твой дым утопающей бездны

гулять от идей, чтобы днём в перелеске, имея тоску – управлять

идеалами в прошлом лесу».

«Загнан ты в полутьме и за вечностью день – твой потомок пути на

обратной дороге, чтобы множить гордыню вослед простоте из

ничейности довода жизни в потере».

«Сохраняешь от чистой судьбы, словно нить – ту проворную форму

однажды на имени, но у имиджа старая форма слезы распустила

короткие ноги за временем».

«Бледнолицый и оземь гортанный, как рок – твой порок

необычностью выстрелит в небо, а на завтра ты слову ускоришь тот

день на обрывках судьбы, заправляя в том правду».

«Белым – белым, пушистым сегодня клеймом ты нашёл слову чудо и

высмеял нас, но помножил на дне обязательство в час необычности

этой причуды».

«День из грёз, день из насыпи в подлинник лет – ты учёл, как

притворный на небе поэт и поэтому смотришь сегодня на рай, чтобы

чувствами выстрелить в прошлое».

«Над карнизом ты муку свою отпустил, а потом и за руку хватаясь

спросил, что есть мочи о древности в липкой норе, из которой ты

падать не хочешь».

«Сексуальная тень из-за древней игры мне упала на осень проблемы

тогда, где у прошлого в сердце скитались миры и не думали в

собранной ночи».

«Не гордись и не думай, что снова твоя, а за числа в утопии сердца

держи этот круг параллели, где высмеял лжи посторонние годы на

тернии».

«Сердце близкое, сердце безгрешное в такт укрощению близит в

реальности факт, но и ты наготове коришь эталон, чтобы выскочить

мыслями вон».

«Спросил и сразу отказался в чувствах, а что ещё дерзать судьбе

назло, ты сам такой в нечаянности – выскочка и новый

показательный актёр».

«Мне судьбу сохранит не отчаянный день, не игла повседневности в

часе вдвоём, но дорога за временем, где подошли мы из прошлого

думать о нём».

«Упрекая – не думай, что я подошла к этой роли жены на прощание

стен, где и ты не приказом учуял свой стиль распрекрасной гордыни

на времени».

«Мне немножко осталось на дню говорить, но из прошлой оценки за

вольность нести – это утро под ветер, откуда бы сон на прощание

встретил твой мир».

«Жёлтой лиственной прозой и опытом стен ты находишь свой мир

обязательства тем – управлением горя, где мало тепла и как осенью

слышно возмездие».

«Топишь печь и нет боли в огне для тебя, но искусством ты машешь

отныне в свой мир – только ханжеской давностью в сердце больном

о нечаянном доме из темени».

«Время лечит твой день, словно полный рассвет, время ищет предел

от такого ключа и сказав этим прошлое ты – замолчишь, замолчу на

прощание и я».

«Городской сувенир на дворовый манер ты нашёл у сегодня и днём

не бежишь по внутри городской пустоте, чтобы явь за тобой

пробежалась под стилем».

«Питер может помочь, Питер можно узнать, но игрой по готовой

расщелине глаз там в сердцах не бывает указки вести образованный

мир, чтоб расти».

«Мне бы полные степи разгульной слезы и горящие формы над

временем в явь, чтобы думать над прошлым, откуда возьму им

теперь необычность и буду – прощать».

«Смерть не лечит твой день, а напротив корит, что сегодня тебе не

фартит, но упрямая в небе звезда говорит, где затерян твой бег о гранит».

«Сердце близит за Питером новый закат, но к реальности слов ты

обычно не свят, говоря по народной судьбе потому – эту долгую

осень к лицу».

«Над Москвой говорящий ответ мне пропел, что доискивать можешь

гордыни края, направляя свой ад, словно день поутру между

толпами мыслей во тьму».

«Тебе так легко и прекрасно в том дне, что лебеди ищут за

вымыслом сад, пройти по которому смог ты вдвойне, минуя

обычности ад».

«Формы современности не ищут след в тоске на запрещённой жилам

– сущности пройти и этот сыщик, где-то сбоку вымысла о рай».

«Этим время не жалко, а ты свой потерянный день оправдаешь, им

сегодня условив черты современности, будто бы ты – не страдаешь».

«Заморозил свой мир без чудес, заигрался в потерянный рай и над

вечностью смыли дожди – эту бренности форму, не зная тебя».

«День на дню и под верностью слов ты не ищешь забытый апломб,

точно стал им квадратом в руке, где по чёрной у мысли строке -

стала вверенной ношей – вся жизнь».

«Не реклама, не маска лица стала новой эмблемой пути, по которому

трудно пройти, но в конце будет время подумать о вечном».

«Жизнь отдать ты не против, но сам заставляешь просить небеса

встретить новый ответ на руке повседневности, будто в строке».

«Мы – не мысли, мы – просто игра в непроявленной области звёзд,

словно падаешь ты в этот день и наощупь находишь свой трос».

«Говоря, как под каменной тьмой между образом лет по нутру – ты

такой же на лицах в ответ – этой форме известности к людям».

«Журналистикой смажешь черты повседневности в вой красоте,

чтобы время стремилось пойти за тобой – в эту пропасть, как если бы..»

«Стройный образ за гневным лицом и по дням не такой же порок -

для искусства, что можешь ты взять эту мысль для судьбы, точно волк».

«Над Парижем застигли твой шар обаятельной ночи часы и такой же

под чувством пожар – нас застигнет напротив любви».

«Лондон ищет внутри от систем только истину в карте кроплёной,

что идею в заметной среде быть сегодня той формой найдённой».

«На следующей встрече – знак черты, что стали мы здесь ближе и

дороже, но днём не разбирая пустоты – ты вышел сам под новые мечты».

«Этот холм в пустоте преисподней мне запомнился в чувствах, что

тоже я корю свой излюбленный день ни на глаз никогда не похожий».

«Бедные не могут без любви, им бы также высмеять неправду в

точке поворота, где был ты – странной идиомой от мечты».

«Исказил свой потомственный хруст идиомы под наледь любви и

почил этим умственный ус, загоняя свой берег за мины».

«Нам Берлином не стала плоха эта выемка счастья лоха, но

когда-нибудь вылепит рай, словно наледь – другой каравай».

«Ожиданием к смерти ты пуст и гордишься сегодня, что чувство -

только мирный урон голове над прекрасным расспросом в войне».

«Нет в тебе обязательства мстить, нет другой чистоты уходить в

сложный фатум такого лица, где искусишь ты нос мудреца».

«Над Европой нет смелости взять, словно хлипкий картон – эту боль

и направить над должностью вспять муку сложенной мысли – на роль».

«Бедный просит и многим не мстит, но к прохладе за осенью слог

будет в редкой расщелине глаз – только ношей в потомственный день».

«Умоляешь и искоркой в день – ты направлен под нить от тоски, где

у формы скитается лень в оправдательной маске твоей».

«Тише воздуха, ниже воды – ты сегодня над телом в себе и

нечаянной цельностью вдеть хочешь новый обломок судьбы».

«Ещё не говорил, а вепрь в глазах раздул позорно ноздри между

скал безумной параллели принимать – свой ужас, как несчастье и укор».

«Русский для русского в душу томит день из под ветра по тени, но и

для каждого в том говорит свой необычности флирт».

«Словом не видел Европу, а спал в медной чутью идиоме над теми,

кто у приданого в сердце – слеза в выемке нового хода на завтра».

«Развод на лоха, что плохая слеза и долгая нить поворотного рока -

мне будет отсюда играть свысока, чтоб сердце держать у порока».

«На ужин ты чутко в судьбу прикорнув – задвинул идейности

подлую нить, что завтра мы будем искусство хранить над нервным

осколком души, словно мудрость».

«Нет в тебе эталона упасть на виду, но из вечности сам ты наивен и

честь не упала под разный акцент на ходу – безыдейности странной

приметы от встречи».

«Долго думаешь в мире, как форму хранить в этот день

безутешности счастья во мне, словно роком к лицу подводя эту суть

в неприличии подлинной маски своей».

«Не буква и не слово нам на дню карают целый день под эталон, но

будущему способу за мысль – узнать идейность русскую свою».

«Тленный путь, словно город во сне мне пригрезился к счастью и

вот – на уме только день – анекдот и прошедшее в истинах долгого мира».

«Воинственный оскал внутри беды не знает почерк зримый между

нас, но сам ты им расставил потому – таинственное формулы о фарс».

«Культура лет не прочит нам урон, не тлеет долгий путь наедине, но

в каждом благородстве отдохнуть ты снова предлагаешь этим мне».

«Витязь в природной обложке души, вымысла остров и странный

надзор между остывшей манерой в себе – словом поодаль свободы

несёшь».

«Настал тот русский час и днём во мне искрится форма бытия в

огне, чтоб снова рассказать внутри ответ для времени культуры, где

и бег – свободный пьедестал любви и мира».

«Нет у проседи мелкой коры, нет у вечности слова плохого, но

уводишь ты счастью свой мир – для другого..»

«Вынимаешь из слов кошелька свой придирок застенчивый смысл и

коришь этим душу впотьмах, чтобы странностью вылепить мир».

«Может русский не мёртв, может спало то жало, будто пленный

мотив из под времени вжал напоследок твой собственный шанс, где

устало ты возводишь посыльному ветру – тот ад».

«Мне бы русской стихии и в воле уснуть на прибрежном раю

необъятности мысли, что сегодня в душе нахожу на краю утопизма

из злого потока – в корысти».

«Авторский след неподдельной души, словно посыльный из недр на

приливе бледной оценки сегодня спешить – видеть ту участь на цели».

«Фамильярный тон под звук пародий в нас ищут след восточный,

чтобы жить на одном не вылепленном дне, где и смерти нет наедине».

«Жаворонок на руке из мысли – твой судьбы гонец и ниоткуда ты

находишь мысленное чудо возле прав у чувства на огне».

«Прошлое не жжёт и не болит, прошлым можно думать понемногу в

час, когда бежишь его спугнуть времени под страх, забыв дорогу».

«Не день, не экзальтация под мыслью тебе сегодня не проводят

робу, но думая ты сам забрал бы часть – иллюзий слов плохих, чтоб

удручать».

«Бледным солнцем из пазухи слов ты начнёшь эту сложность души,

где бы встретил свой час для двоих – твой услужливый почерк под стих».

«Родник чутья по праву быть никем – сегодня множит чувство на

аду, а ты бежишь серьёзностью манить свой пуд тяжёлой верности -

во тьму».

«На солдатской причине под шарм ты несёшь свой поток бытия, но

не знаешь, где завтра пожар от такого искусства, где я».

«Менуэт из под длинной ноги чует противо кабель в аду, знает

серую мышь, точно плут из инертности встретить свой суд».

«Образованной маски слеза будит тощий актёрский урон и спадает

под шлейф этот сон, будто встал ты для мира – с утра».

«Мне немножко не жаль этим блажь, эту вольности оземь весну и

наивно ты станешь опять разбирать – укрощение сути».

«Собственный воздух спадает под тень новой беседы за личной

стеной, но из-за времени станет изгоем целая пустошь невольника в том».

«Белые голуби высмотреть ад смогут сегодня нам в том – позади,

вверив пробитый осколок, где рад ты осознать этим чувство внутри».

«Прожит и выпит странный резонанс, но едкой формой высмотрел

строку над небом необычной красоты, что словом по-другому пронесу».

«Непригляден и странен ты сам, что упадок за блёклой стеной,

распрямившись под суть небесам, но проказой нацелившись в суть».

«Меркнет время и город во тьме мне неявной порукой горит, чтобы

жизнью уладить тот спор различения дней – в голове».

«День и ночь – всё сплелось потому, что не знаю я вымысла в пуд

историчности горькой слезы в дедуктивности смысла – вздохнуть».

«За безликой твоей высотой, за прилежной гордыней под вес этой

ценности жизни войду – я на доводе пламени в слово намедни».

«Быть ли русским сегодня для слов или тайной, в которой одна

расстаюсь с этой встречей под звук идеальности ветра – в себе?»

«Много множит Европа за тенью откровения мысли во тьме, но из

личности множит последнее суеверие в собственном – сне».

«Говоришь ли в Европе пока там спадают под смысл облака, но

коришь этим чувство пустое в обозначенной маске врага».

«А помнишь мы были над вечностью в поле, как маленькой топи

шаги наготове и жили, чтоб душу свою сохранить, но вымели осень

в которой любить – не можем ту жизнь потому?»

«Обычности степь и плохая погода не знают укора под мнительный

вдох, но ты окрыляешь искусство покоя, когда говоришь – будто Бог».

«Наизнанку завёрнутый смысл я несу и критичный ответ для такого,

как ты, чтобы в каждом ответе развился испуг и задёрнул бы штору

плохого актёра».

«Утоли мою мечту, но не один на восходе философской пустоты, где

белёсой ночи скреплены мосты и чернеют формы утра, словно строки».

«Загнан урон для души дурака, ноет притворная в теле любовь, где

из под верности целит тоска в новую почерком – кровь».

«Осень – не очень-то русской примете стала той маской души на

портрете, но отыскав за прохладой ту боль – ищет свой сладкий покой».

«Может мужской красотой ты не жил, верил на форме большого

ума, что словно день – настаёт и проблема в капельке страха вины

дотемна».

«Образованные болью между тем – ищут ворох счастья этим люди,

но глодают почерком вины свой спасенья круг наедине».

«Красноватые призраки в теле вокруг испустили свой пламенный

день потому, что желаешь ты вылечить небо и дух, отпустив этим

боль не прижитых проблем».

«Завтра не наступит никогда и не будет спаянной тревоги между

формой здравия вины и твоей манерой, будто ты – ветер постоянства

между Бога».

«Над проблемой в паскудстве застрял ты сквозь день, где измерил и

тьму, но не вышел твой ад наблюдать эти формы манер, словно память».

«Ты проходишь над смыслом во мне и как день разбираешь тот

стиль, что у каждого слога в окне – равномерно уносит элегии в жизнь».

«Потомок постоянной суеты вокруг руин и терпкий обольститель

злой тоски – ты вышел сам привить внутри глаза над пропастью

искусства – рассказать по ним».

«Бездна у бездны не воет под раж внутренней близости стать к

одному, мыслью пригодному дню, чтобы пасть в цели от сердца и

выиграть войну».

«Не цирк узнал свой день пути из звёзд, но стал им актуальным

телом врозь, чтоб вылечить болезни злой каприз, когда ты смотришь

идеалам вниз».

«Попрощавшись из верной судьбы ты направишь свой день на

другой, объективности сдобренный дождь между каждой удобной

войной».

«Прощание и месть внутри вины – не могут укротить твою любовь,

не видят обезумевший рассвет, где сам стоишь и холишь этим боль».

«Мне внутри разновидной приметы – один, ты – вопрос из приличия