Глава 3

Аким Аркадьевич не любил возвращаться домой. Где бы он не находился в течение дня, везде ему казалось лучше, чем в четырёх стенах чужой квартиры. Именно чужой, потому как, во-первых, квартира эта была собственностью жены, а во-вторых, он просто-напросто так привык с детстве.

Лучше всего чувствовал себя в лесу…

На работе тоже было хорошо, никто рядом с его кабинетом не шумел и не заглядывал без особой нужды. Да только и лес, и работа, как он очень хорошо понимал, не могли оставаться для него прибежищами души до конца жизни – он уже очень ощущал свой возраст и с работой справлялся с большим трудом, а в основном и не справлялся вовсе, но Лариса, как его самый близкий друг, всегда прикрывала и просила кого-нибудь помочь, чтобы работу сделали за него, а в лес он и вовсе ходил редко – сильно уставал и боялся, что сядет там где-нибудь под кустом и больше не встанет.

Возможно отвращение к четырём стенам у него возникло ещё в детстве, когда он жил с матерью в коммуналке, хотя тогда он особенно не понимал, что ненавидит больше всего – соседей или этот удручающий быт, ограниченное пространство для жизни, а может всё сразу, потому что всё это сочеталось вместе. Ещё он ненавидел весь мир – за то, что кому-то доставались лучшие условия для жизни, меньше проблем и больше радостей.

Когда женился уже в очень зрелые годы, думал, многое в его жизни сразу изменится, и теперь в старости основательно осознал – перемены эти зависели от него, но даже если в какие-то моменты кто-нибудь пытался ему помочь повернуть в какую-нибудь сторону на сомнительном перекрёстке, он неизменно останавливался: может не верил своему спутнику, а может не хотел идти туда, куда его звали. В основном в чём-либо убеждала его жена, но он считал почему-то, что слушать жену как-то несерьёзно, в конце концов это ведь не любимая женщина и не мать, так какое она имеет право распоряжаться его жизнью.

В коридоре на него накатил аромат чего-то жареного и немного принюхавшись, он сразу определил – это грибы. Видимо жена с дочерью сходили в лес сами, ведь он им никогда ничего не приносил, да и зачем в самом деле плутать в чащобе из последних сил ради двух этих ставших ему уже совсем чужими женщин. Однако жареных грибов он тоже вдруг захотел и решил, что теперь, раз они пошли, надо немедленно идти в лес – прямо даже в ближайшие выходные.

Скрыться в своей комнате так быстро, как он намеревался, у него не получилось – пока нагнулся и расшнуровывал ботинки, из кухни вышла жена.

– Какие грибы пошли? – спросил он машинально, будто у постороннего человека.

Впрочем, именно у постороннего человека наверняка он спросил бы об этом так же – тема эта для него сейчас была особенно интересна.

– Маслята пошли, обабки и белые, – сквозь зубы процедила женщина, будучи видимо сильно не в духе.

– Белые это хорошо, – будто сам с собой проговорил Аким Аркадьевич.

– Будто ты и сам не знаешь, какие сейчас грибы, – фыркнула женщина, переходя на крик. – Сам вон наобещал какой-то там Ларисе белых грибов, хоть раз бы и нам принёс на гостинец, ведь вроде не чужой, в семье живёшь.

«В какой такой семье?» – промелькнуло в мыслях у него, однако большим потрясением было услышать имя дорогой женщины из уст этой соседки по коммуналке, к тому же он недоумевал, чего ради должен приносить что-либо этим совсем посторонним людям, хоть и живущим с ним под одной крышей. В детстве ни к нему, ни к его матери соседи не предъявляли никаких особых претензий и уж подавно ничего не требовали. Избегали, не любили – да. Но грибов не просили.

Он стоял как вкопанный, не зная, что ему на это ответить, моргал. Чувствовал, что эта ситуация какая-то странная, будто прошлое каким-то неожиданным образом переплетаясь с настоящим, теперь всё время мешает ему здраво воспринимать происходящее. И какой-то рычажок вдруг щёлкнул в его сознании.

– Схожу, – сказал он, дивясь самому себе.

– Вот-вот, сходи, – закивала женщина. – И бочок в туалете надо бы починить.

«Так сантехника вызовите», – хотел было сказать он, однако ничего не сказал, и без того устал от разговоров на работе, а теперь хотел просто побыть один, помолчать, и может быть почитать что-нибудь из старых любовных романов.

В комнате на глаза ему попалась большая консервная банка – из-под солёных огурцов бочкового посола. Взял он эту банку в магазине некоторое время назад сам не зная зачем, просто увидел – пустая, и решил – пригодится. Теперь даже обрадовался, потому что подумал, что в общем-то очень легко выкрутится из этой ситуации и утрясёт всё с туалетным бочком. Быстро проделал шилом отверстия с двух противоположных сторон, продел через них бельевую верёвку – получилось правда нелепо и по-дурацки, однако на ведро было вполне похоже и пользоваться им можно было запросто.

– Вот, – протянул он жене, выйдя из комнаты.

Она всё ещё стояла в коридоре, о чём-то переговаривалась с дочерью, причём очень громко. Аким Аркадьевич усмехнулся – порой вели они себя вот так, будто и правда считали его членом своей семьи, так что даже любопытно было их послушать. Но сейчас они говорили о грибах и в общем-то это было ему совсем не интересно.

– Что это? – спросила жена с усмешкой.

– Ведро, – ответил он совершенно холодно.

– Зачем?

– Это… Вместо бочка – в туалет.

– Ты совсем свихнулся, что ли? Устроил тут чёрт знает что!

– Да нормально всё… Если не работает… Воду перекрыть, и всё – сгодится.

– Ага, сгодится ему. Скажи ещё, что на твой век хватит.

– Ну, может и сказал бы. Да, впрочем, и на твой хватит, – пробурчал он уже себе под нос, думая о том, что зря вообще вызвался помочь, ведь с работы пришёл усталый и есть хотел, вот и отдыхал бы, и ел.

Сто раз зарекался и думал обходить все подобные ситуации стороной. Теперь прислушался. Судя по звукам, доносившимся из-за двери, жена сейчас пинала его ведро и направлялась в кухню – значит туда сейчас точно нельзя идти, вся эта ругань продолжится, и он прикинул, чем можно сейчас перекусить всухомятку. Достал консерву «Килька в томатном соусе», отрезал хлеба. Ещё у него была родниковая вода и её он размешал с вареньем – вместо чая. Поел и как-то спокойней стало на душе. Был у него и целый мешок карамели – в последнее время вообще хотелось только сладкого и спать. Шоколадные конфеты он никогда не покупал – они стоили дороже и заканчивались быстрее.

Теперь вспомнил про «Красную шапочку». Не знал даже, с чего начать и как подобраться к дочери, чтобы узнать у неё всё, о чём просила Лариса – с дочерью он не разговаривал не то что последнее время, он не разговаривал вообще никогда, не заметил даже сам, как вот так сложилось у него в жизни.

…Началось всё давным-давно, ещё с самого её рождения, тогда жива была его мать – она и выбрала имя для будущей внучки. Однако ребёнка назвали по-другому, и такую внучку она не приняла, всячески старалась повлиять на Акима, чтобы тот тоже относился к новорожденной сдержанно. Да он и так особо не нуждался в детях, и жена его не слишком обременяла отцовскими обязанностями.

Теперь лишь было обидно, что относились в нему не так, как он того хотел, не уважали… Впрочем, вот чёрт, от того, как в последнее время мешалось прошлое с настоящим, он порой чувствовал себя глупо и ещё может быть беспомощно, как старый покалеченный жизнью лесной зверь, намеренно забившийся в самую глушь лесной чащи, и после роптавший перед этим лесом, перед его величием, потому что на самом деле по сути и звери, и люди – существа одного порядка: и те, и другие в жизни берегут свою шкуру и заботятся о своём желудке, а молодняку до поры перепадает больше, чем старикам.

Он снова подумал про «Красную шапочку» – давненько не ел эти конфеты. Теперь, сытый, он рассудил, что зря записывает себя в старые маразматики и что-то из прошлого возвращается в его жизнь вовсе не просто так. Вот зашла речь о конфетах, а следом он вспомнил как раз про ведро. Хотя прежде ничего из своих детских лет не вспоминал вовсе, а многое даже совсем забыл – просто ещё с надеждой смотрел вперёд, в будущее, рассчитывая, что там как-то основательно изменится его жизнь.

Немного попутешествовал и всегда приезжал воодушевлённый. В какой-то момент осмелился даже поменять работу и уволился с завода – в последствии ничуть не жалел, потому что везде оказывается жизнь протекала совсем по-разному, и стоило лишь сделать шаг в сторону, как всё могло основательно поменяться. У него и поменялось, он вот встретил Ларису, и ходил теперь на работе не в грязной спецодежде, а в дорогих пиджаках, подаренных заезжими звёздами сцены.

– Аким Аркадьевич, пряники берите, они свежие, для вас купила, – слышит он дорогой сердце голос, поднимает голову – Лариса.

Сам уже даже не заметил, как вот так вдруг оказался на работе, и ночь прошла.

Вспоминает, что после холодного чая из варенья закрылся в комнате, зачитался и уснул. Утром, ещё сонный, встал пораньше, чтобы никто до него не занял ни ванну, ни туалет, да и на кухню уже хотелось попасть в конце концов, чтобы в одиночестве приготовить там себе горячий завтрак.

Всё это проделать успел, однако на работу пришёл совсем сонный и ноги заплетались.

– Рано ты сегодня пришла, – говорит он Ларисе и берёт пряник.

– Да вроде как обычно, полдень уже скоро, – отзывается она и достаёт ещё из сумочки упаковку дешёвого чая. – Скоро вот стану знаменитой, разбогатею, и уже буду пить только дорогой.

Она мечтательно улыбается и он тоже.

Думает, что и сам когда-то грезил чем-то особенным и верил – уж его-то судьба не обделит ничем. Вполне ему хватило детства в коммуналке и бутербродов с маргарином, так что начиная прямо с юности день ото дня пребывал он в каком-то ожидании грядущего чуда. Хотя, впрочем, как и у остальных людей, чудесное это маячило на горизонте банально – прямо как мираж, но приблизиться не давало. Это леший да кикимора к нему подбирались запросто, хотя, впрочем, они тоже были из разряда чудес.

Сейчас разговор с Ларисой как-то не клеится… Он чувствует – от него что-то ждут. Однако рассказывать небылицы не спешит – ничего просто-напросто сейчас не приходит в голову. Обсуждать сплетни коллектива тоже не хочется лишний раз, и сейчас, как ему кажется, его застали врасплох в тот момент, когда очень хотелось побыть одному, наедине может быть даже со своей старостью и по-своему не сложившейся жизнью. И чай он бы попил даже без этих вот пряников, однако Лариса прямо-таки настаивала и он догадывался, почему.

– С дочерью ещё не говорили? – спрашивает она.

Он радуется даже этой теме, потому что предполагает – она заговорит про грибы, ведь наверняка видела их уже на рынке, так он её обрадует, скажет, мол, собираюсь…

– Не виделись ещё, – отвечает он, имея ввиду дочь.

– Как так? Разве вы не вместе живёте? – спрашивает Лариса.

По-дружески конечно он мог бы ей довериться вполне, однако иногда, как ни странно, у него пробуждался здравый смысл, и готов он был посторонним жаловаться на какие угодно семейные неурядицы, только не рассказывал, что жили они все по разным комнатам. Хотя не потому, что это было стыдно. Просто коммуналки в их времена уже давно ушли в прошлое.

Он молчит, не зная, что придумать, чтобы соврать, да и оправдываться не хочет.

– Обещал, значит сделаю, – только и говорит, а пока его собеседница не успела ничего спросить, добавляет. – Ты не смотри, что я плохо одет, зато я хорошо воспитан.

Лариса смеётся – натянутым неестественным смехом. Не знает видимо, как реагировать на эти слова – то ли они сказаны в шутку, то ли человек, их сказавший, и правда столь наивен. Кокетливо достаёт из сумочки две конфеты. Аким Аркадьевич бросает взгляд и сразу узнаёт этот жёлтый фантик «Красной шапочки».

– Авансом, – говорит Лариса.

Теперь уже решено – она ни за что не отстанет от этого человека, потому что шаманка сказала ей главное: исключительная судьба как раз у его дочери, а если с ней у него настолько плохие отношения, что он так запросто готов предать эту свою родную кровь, всё это Ларисе очень на руку и теперь она ещё больше уверена в своём грядущем успехе.

– Да вы уж постарайтесь, коль воспитание позволяет, – смеётся она ещё громче.

Однако Аким Аркадьевич её уже не слушает – разворачивает заветную конфету.

В общем-то сейчас эти конфеты вовсе не какой-то там дефицит и он вполне может покупать их сам, но не покупает – они для него будто что-то священное, какая-то особая награда, которую можно заслужить и получить бесплатно.

Лариса в этот момент прямо умиляется им и рада, что судьба послала ей такого человека. Ведь любые встречи и знакомства, как она считает, случаются в жизни неспроста. И человек должен, словно полый бамбук, впитывать в себя всё, что встречает на своём пути. Об этом даже во всех русских сказках рассказывается: катился колобок, катился… Сказки эти она знала хорошо, часто читала и инсценировала со своими младшими театральными группами. И часто сама повторяла, пытаясь воплотить их наяву. Вот встретила шаманку – послушала. Теперь ей поможет Аким Аркадьевич. Хотя для неё самой семья была святым явлением, а родители и дети просто не могли быть плохими, и не важно, какой они образ жизни вели и к кому как относились. В любом случае – это своё, родное.

…Свою мать и своего отца она почитала особенно, несмотря на то, что ещё в детстве они поставили ей неприятный диагноз – психопатия. Хотя может и не диагноз это был вовсе, а просто обзывали её так по невежеству своему. Сына единственного Лариса любила сильнее всего в жизни, сейчас ему было четырнадцать и вырос он ужасно избалованным лоботрясом. Но всё это были её родные люди и сама она не позволила бы себе предательства по отношению к ним. Да и они в общем-то относились к ней тоже порядочно. Это вот у Акима Аркадьевича не было семьи, но именно такие вот недалёкие и недальновидные неудачники всегда способствуют чужому счастью.

– А в школе вы умели решать уравнения? – спрашивает она у него неожиданно.

Он теряется, не знает, что и думать – к чему этот вопрос.

– У меня была пятёрка по математике, – говорит задумчиво, разворачивая вторую конфету.

– А я не любила учиться и прогуливала уроки, мне было скучно. Хотя твёрдую тройку всегда удавалось получить.

Предполагает он, что ей интересно будет узнать о его школьных годах, начинает что-то рассказывать, но она перебивает.

– Вы были счастливы, когда получили аттестат хорошиста? – спрашивает вкрадчиво.

«Разве можно быть от этого счастливым или несчастливым, – думает он, – это ведь просто оценки и по сути они не решают в жизни ничего, не делают человека более или менее благополучным».

– После выпускного я немного поработал киномехаником, потом ушёл в армию, вернулся, устроился на завод, а про школьные годы и вовсе забыл, – вкратце рассказывает он.

– Получается, цель не стоила того? – спрашивает она то ли этого своего недалёкого собеседника, то ли кого-то ещё, кто мог незримо присутствовать здесь.

Вопрос этот давно её волновал – она то и дело задавала его разным людям. Но ответа либо не получала, либо вовсе её не устраивало то, что ей говорили.

– Да это в общем-то не было целью, – отзывается он. – Так, само шло. Это у тебя вот есть цель, ты хочешь стать знаменитой. Не пойму только, почему ты до сих пор тут, в этом городе, что здесь держит?

– Дурацкое стечение обстоятельств, – фыркает она и думает, что совсем не просто на самом деле сбежать из этого Захолустья.

– В самом деле – Захолустье, – будто читая её мысли, повторяет за ней Аким Аркадьевич, и она вздрагивает.

Порой её кажется, что устами разных людей с ней говорит сам Будда, однако в основном она старательно отгоняет это наваждение…

– А решите для меня уравнение, – просит теперь.

Аким Аркадьевич покорно кивает, протягивает ей листок бумаги, подразумевая, что она напишет задание – ведь у неё сын-школьник, скорее всего это он не может что-то решить.

– Это житейская задачка, не из учебника, – отодвигает она листок.

Он увлечённо поднимает брови.

– Да, да, её загадала мне сама жизнь.

– Интересно…

– Чему равна цена успеха?