Глава 2

 Вспышка света. Незнакомые голоса что-то говорящие. Я спрашиваю кто они, сначала по-русски, потом по-английски.

Мне отвечают, но я не понимаю что. Спрашиваю по-немецки. Единственное, что я помню из фильмов: «Шпрехен зи дойч? Шнелле!». Явь и сон сплетаются в неимоверный клубок.

– На каких языках она говорит? – шепчет женский голос.

– Не знаю, – так же шепотом отвечает ей мужской, – надо доложить владыке.

Темнота.

– Надо уменьшить порцию зелья, – сердито выговаривал голос, – она говорит на своем языке и не понимает хотя бы имперского. А мне нужны ее знания, очень. И она сама. В сознании.

Второй голос дребезжал как крышка на закипающем чайнике:

– Поймите, Владыка, подбор дозы весьма сложен. А она, вдобавок ко всему, постоянно теряет вес, если я дам меньше зелья, чем нужно, она может вспомнить все, – он вдруг замолчал словно наткнувшись на что-то и торопливо добавил, – но я, конечно, постараюсь подобрать.

Я открывала глаза, как бы выныривая из темноты, и видела край окна с темной, вроде бы коричневой, шторой. Она была подвязана толстым золотым шнуром. Темнота наступала снова, подкрадывалась, гася лучики света на потолке. Медленно, приглушенно, как из-под толщи воды до меня доносились звуки. Кто-то гладил меня по голове и ласково просил:

– Милая, не мечись так, я знаю, что тебе больно. Не плачь. Прошу, потерпи немного.

Я, не открывая глаз, чувствовала как меня приподнимают, льют какую-то сладкую жидкость в рот и снова проваливалась в темноту.

Иногда становилось нестерпимо жарко и от этого было еще больше больно. Я дергала ногами стараясь отодвинуть источник тепла подальше.

– Поешь, милая, – просил тот же голос, – немножко. Тебе нужно набраться сил и выздоравливать.

Я отворачивалась, мою голову осторожно поворачивали в нужную сторону и вливали что – то остро пахнущее и соленое. Я отплевывалась. Жидкость была ужасно противной.

Голос рассказывал, что в этом году на удивление теплая осень и в саду огромный урожай яблок и сладких груш. Что я должна обязательно попробовать хоть одну. Иногда он пел, напевал что – то непонятное мне, длинное и заунывное, потом тихо смеялся и говорил, что это его колыбельная для меня, жаль, что я его не слышу. Но я слышала. И снова рассказывал про сад, про цветы, которые спрячутся потому, что скоро придет зима. Про фонтаны. Про птиц, которые поют о любви сидя на фруктовых деревьях. Рассказывал о ягодах атраа – ягодах любви. Когда двое счастливы, они кормят друг друга этими ягодами и целуются, говорил мне голос. Иногда голос был сердитым, он тихо ругался на какой-то совет, говорил, что лучше знает, но не слушать совет нельзя.

Мне нравился этот низкий с хрипотцой голос. Потому, что хоть немного, но он отгонял боль. Боль была постоянной, не острой, но сильной, выматывающей. Болел живот, болели ноги, почему-то в районе колен, болела спина и шея. Я открывала глаза, смотрела на странный потолок, откуда – то я знала, что правильный потолок белого цвета. А этот был неправильным: не белым. Разрисованным и позолоченным.

Потом уставала от боли, снова закрывала глаза проваливаясь в никуда, там, в теплой темноте было не больно.

Однажды мне стало холодно, так сильно холодно, как будто меня положили в ледяную воду. Я поняла, что умираю.

– Я умираю, – сказала я голосу, – жаль.

Голос возразил:

–Как ты можешь умереть, ведь ты такая сильная, и столько времени боролась. И я обещал, что не дам тебе умереть.

– Не, слабая, – возразила я, выдохнула последний воздух из легких, а вдыхать сил уже не было.

– Не смей! – закричал на меня голос, – дыши! Инга! Инга, прошу тебя!

Все верно, мысленно согласилась я с голосом. Инга это я.

Меня тряхнуло, боль снова ожила, обрадовалась, прострелила все тело сверху донизу. Я вдохнула и открыла глаза.

– Были бы у меня силы, я бы тебе врезала, – прошептала я, глядя в бирюзовые глаза моего собеседника.

Он осторожно опустил меня в подушки, нашарил под одеялом мою руку поднял к своим губам и нежно ее поцеловал.

– Ты очнулась, я рад.

Лицо и голос казались знакомыми. Но сколько я не пыталась сообразить, кто этот красивый мужчина, заботливо поглаживающий меня по руке, так и не могла. Вспомнить не получалось. В голове было пусто как в хорошо отчищенной кастрюле.

– Кто вы? – поинтересовалась я, все так же шепотом, говорить в полный голос сил не было.

– Ты меня не помнишь? – в тоне моего собеседника проскользнули довольные нотки, он с кошачьей грацией растянулся рядом со мной поверх одеяла.

Я отрицательно качнула головой.

– Мы собирались пожениться, милая. А потом ты поехала кататься на лошади и упала.

Пошарилась по закоулкам своей памяти, ничего, пусто.

– Кто такие лошади? – уточнила на всякий случай.

Мой собеседник растерялся,

– Это …это животные, на четырех ногах, на них ездят верхом или запрягают в повозки, в телеги. Милая, а ты хоть что-нибудь помнишь?

Я, прикусив губу, сосредоточилась анализируя, что же я помню.

– Меня зовут Инга, – неуверенно выжала я, и он радостно закивал, – это вы мне сказали, когда кричали, чтоб я дышала.

Улыбка сползла с его лица.

– Я устала, – сказала я красивому мужчине и закрыла глаза,

– Ох, милая, – услышала я, перед тем как провалиться в темноту.

В другой раз меня из темноты вынул громкий шепот:

– Он притащил эту дрянь неизвестно откуда, Лоет! И объявляет это…ЭТО своей невестой?! Жениться собрался вот на этой бледной немочи? За все время пока она здесь она даже не очнулась! – Я приоткрыла один глаз и стала наблюдать сквозь ресницы. У двери в комнату стояла высокая девушка, с золотистыми локонами забранными в красивую прическу с заколками из драгоценных камней. «А-ме-тист» вспомнила я название, но здесь их называют как-то иначе. Камни сверкали в лучах солнца падающих через окно. Платье на девушке было из многих слоев тонкой струящейся ткани. Так и хотелось дотянуться рукой и потрогать это нежное цветное великолепие. Рядом с девушкой стояла еще одна, одетая не так ярко и красиво, и без украшений.

Яркая девушка тем временем продолжила:

– И я надеюсь, что она не очнется, Лоет. Зайди ко мне вечером я дам тебе кое-что.

– Да эрра Эдея, – вторая девушка покорно склонила голову и чуть улыбнулась.

Эрра Эдея величественно выплыла из комнаты. Оставшаяся в комнате Лоет опасливо глянула в мою сторону. Из-за подушек ей не было видно мое лицо. И достав из кармана пузырек, стала капать в кувшин с водой, зеленоватого цвета капли. Я прикрыла глаза.

«Если выпьешь слишком много из бутылки, на которой нарисованы череп и кости и написано "Яд!", то почти наверняка, тебе не поздоровится» вдруг всплыла в памяти странная фраза.

Нужно будет спросить у того красивого мужчины, когда он придет, что такое «яд». Я снова закрыла глаза.

В следующий раз, когда темнота закончилась, передо мной замаячило заботливое, миловидное личико с изящной кружевной наколочкой по темным волосам. Ее имя Лоет. Это я помнила.

Край чашки ткнулся мне в губы, я сжала их и мотнула головой.

– Вам нужно это выпить, не упрямьтесь, – Лоет настойчиво покачала чашку прижимая к моим губам, – прошу вас, эрра.

Я опять мотнула головой, не разжимая губ. Она капала что-то в кувшин. Я помню.

Я рукой отодвинула чашку от своего лица, и половина содержимого выплеснулась на одеяло.

– Ох, эрра что вы наделали, – запричитала она, – теперь придется менять постель.

– Хочу в сад, – прошептала я, – там воздух и яблоки.

– Но, эрра, – возразила Лоет, – вам нельзя вставать, вы еще больны.

– Хочу, – я капризно ударила рукой по одеялу.

– Как обстоят дела, Лоет? – в комнату вошел тот мужчина.

– Хочу в сад, смотреть на яблоки, – упрямо повторила я глядя на него, – хочу! Там воздух.

– Милая, ты недостаточно хорошо себя чувствуешь, – он взял меня за руку, – что тут произошло, почему постель мокрая?

– Я толкнула Лоет, – призналась я, – не хотела пить. Слишком резко отказалась, так получилось. Я все равно хочу в сад. Хотя бы пока она меняет постель.

Я осторожно сползла с кровати, если не делать резких движений, то вполне терпимо, боль спряталась где-то внутри и выжидала подходящего момента. На стене висело большое, в полный рост, зеркало. В нем отражалась, как раз, как сказала эрра Эдея, «бледная немочь». Ночная рубашка до пола с длинными рукавами, серые волосы похожие на мочалку. Заостренные черты лица, острый, немного длинный нос, небольшой рот с плотно сжатыми бесцветными губами.

Я сделала шаг к зеркалу стараясь рассмотреть незнакомую женщину в нем в подробностях.

– Милая, нет, – мужчина подхватил меня под руку, – раз уж ты встала, давай я отнесу тебя в кресло.

– К зеркалу сначала, – я осторожно шагнула в нужном направлении, – я хочу на себя посмотреть.

– Женщины! – с чувством произнес мужчина, помогая мне добраться к намеченной цели. «Синдром самурая», услужливо подкинул мне мозг определение моего поведения. Что бы это ни значило, я была уверена, что это оно самое и есть.

Я разглядывала свое лицо, странные серые глаза, не такие как у мужчины. Чуть более темные, чем волосы, брови и ресницы. Наверное, будь я здорова, то выглядела бы даже красивой.

– У меня глаза не такие яркие как у вас, – вынесла вердикт я, – и уши тоже другие. Почему?

Как мне показалось, мужчина немного помедлил, прежде чем ответить

– Ты просто немного другая, не алорнка.

– Не алорнка, – повторила я и подняла руку к лицу, на левом плече вдоль спины почувствовалось что-то чужеродное, болезненное. Я, распустив шнуровку у шеи, скинула рубашку и повернулась спиной к зеркалу, разглядывая длинный, толстый, шрам, спускающийся по спине вниз, от левого плеча до бедра.

Лоет за моей спиной охнула и бросилась поднимать рубашку приговаривая:

– Эрра, вы как несмышленое дитя. Нельзя же так.

Мужчина растерянно кашлянул и повернулся к окну.

– Гадость какая, – я провела пальцами по рубцу отчего кожа болезненно натянулась, – это все лошадь?

– Да, – хрипло сказал мужчина, все так же глядя в окно, – это все лошадь, милая, мне очень жаль.

– Почему он такой уродливый, я на арматуру налетела? – память выдала очередной финт. Слово «арматура» я сказала, а что оно значит не помнила.

Мужчина снова откашлялся.

– Ты долго была без помощи, прежде чем тебя нашли, потеряла много крови. Когда тебя привезли сюда, лекарь попытался сшить рану, но не получалось, края рвались. Заражение было.

– И сколько я провела в беспамятстве?

– Больше пятидесяти дней.

Пятьдесят дней это много, даже слишком. Я же куда-то торопилась. Только вот куда? Я нахмурила брови тщетно пытаясь что-то вспомнить.

Лоет, тем временем надела на меня рубашку, и закутала сверху пушистой белой шалью.

– Все-таки я хочу в сад, покажи мне, как туда дойти, – я стараясь не шататься, шагнула к двери, – хочу увидеть яблоки и фонтаны.

Губы мужчины дернулись в намеке на улыбку.

– Хорошо, раз ты так настаиваешь, – он повернулся к служанке, – Лоет, распорядись, пусть принесут кресло и подушки в малую беседку. Если меня будут искать, то я там с моей невестой.

Он подхватил меня на руки и попросил.

– Обними меня за шею. Пожалуйста.

Я сцепила руки в замок за его головой и уткнулась носом в мускулистую шею.

От него пахло чем-то сладким и свежим: медом, цветами, чуть-чуть ванилью, яблоками, вкусный, но неправильный запах.

– От тебя пахнет, – сообщила я, – как в гробу уважаемого человека.

– Что? – мужчина споткнулся.

– Цветами от тебя пахнет, – пояснила я, – и яблоками.

Ответом мне была теплая улыбка.

Он довольно долго шел, несколько раз спускаясь по длинным лестницам.

Двери перед нами услужливо распахивал человек, торопливо идущий впереди и бесконечное число раз оглядывающийся на нас, одетый в странный зеленый пиджак и белые обтягивающие брюки.

 Встречающиеся нам в коридорах алорнцы с любопытством разглядывали мужчину и его ношу, то есть меня.

– Кто это? – спросила я после очередной услужливо открытой двери.

– Слуга, милая.

– А те люди, которых мы видели, тоже слуги?

– Не все.

– Они тут живут?

– Некоторые, – отрывисто ответил он.

Мужчине было тяжело, хотя он не показывал виду, на висках проступал мелким бисером пот.

– Отпусти, я хочу пойти ногами, немного, – попросила я. Надо все-таки облегчить ему задачу, то есть ношу, пусть отдохнет немного.

– Уверена? – он с тревогой посмотрел мне в глаза.

– Да.

Он осторожно опустил меня на пол из блестящего белого камня с золотыми искорками. Ноги моментально заледенели, но я упрямо шагнула один шаг, другой, третий.

У окна стояли две, очень красивые, пестро одетые женщины, они с любопытством рассматривали нас, о чем-то очень тихо переговариваясь.

– Что это за место? – я чуть приподняла рубашку, чтоб не запнуться о длинный подол.

– Холл дворца Владыки Алорны, – он перевел взгляд на мои ноги, – вечность, ты же босая, как же так.

Он шагнул ко мне снова собираясь подхватить на руки.

– А ты, тоже слуга? – я, отодвинув его рукой, прошла еще пару шагов.

– Нет, – спокойно ответил мужчина, – я Владыка Алорны.

– А, – поняла я, – так это твой дом.

– Тебе не нравится? – он снова подхватил меня на руки.

– Народу много, и все смотрят, неловко, – пожаловалась, прижимаясь к нему ближе.

– Ничего. В саду сейчас нет никого, думаю, немного солнца пойдет тебе на пользу, чтобы не говорил Агараф. Это лекарь, – пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд.

– Лекарь – лечит?

– Да.

– Меня тоже?

Мужчина вздохнул

– Да, милая, тебя тоже.

Он спустился по ступенькам на яркую, изумрудного цвета лужайку.

– Гадость какая, – непроизвольно вырвалось у меня. Где-то я уже видела подобную пастораль. Идеальная лужайка и белые дорожки. Голова закружилась.

– Почему гадость? – удивился мужчина.

– Она идеальная, – объяснила я, – и дорожки тут из белых камушков.

– А должны быть из чего?

Я посмотрела на здание из которого мы вышли. Дом отвращения не вызывал, весь белый, воздушный.

– К дому подходят, тоже белые.

Мужчина озадаченно нахмурился. Да не удивляйся, мне и самой не понятно, почему лужайка вдруг стала «гадостью». Попробуй объясни ассоциативный ряд, где есть зеленая лужайка, белые дорожки и серый мрачный дом. И такое сочетание кажется мне опасным.

– Ты хотела посмотреть на яблоки? Вот яблоневый сад.

Мужчина занес меня в беседку увитую зелеными листьями. Там стояла небольшая софа с большим количеством подушек разнообразной формы и кресло, с пуфиком под ноги.

– А груши где? – спросила я, оглядываясь.

Мужчина указал рукой в сторону.

На стеклянном столике стояла ваза с разноцветными фруктами.

– Ты устал.

Красивые губы изогнулись в улыбке.

– Немного.

Я похлопала ладонью по софе.

– Присаживайся рядышком, отдохнешь.

Он опасливо покосился на софу, но рядом все-таки сел. Взял зеленую ягоду с блюда.

– Это атраа? – спросила я, вспомнив, как он мне рассказывал о них.

– Да, – он поспешно прожевал, – сейчас осень, как раз собирают.

– А нам обязательно целоваться когда мы их едим? Или можно просто их есть? – уточнила я.

Целоваться не хотелось, а вот голод ощущала вполне приличный.

Мужчина закашлялся.

– Можно просто есть, конечно, – в перерывах между кашлем сказал он.

– Бедный мой, – я похлопала его по спине, – а мы уже их ели, ну, с поцелуями?

– Нет, – сдавленно прошипел он, кончики острых ушей покраснели.

Я удивилась.

– А почему? Раз я ваша невеста, мы же наверняка уже ели эти ягоды.

Он налил в стакан воды из кувшина, отпил. Отдышался.

– Да как-то… не сложилось.

– Ну, – неуверенно предложила я, – я, конечно, кушать больше хочу, чем целоваться, но мы можем сейчас попробовать.

– Давай лучше тебя накормим, – улыбнулся он, слегка сдвигаясь к краю софы.

– Ну, спасибо, – я уткнулась носом ему в плечо.

– За что?

– За заботу.

Я, дурачась, прошлась пальцами по его ребрам, он охнул и удивленно уставился на меня.

– Ты чего?

– Извини, – я снова прошлась по его ребрам, – не знала, что ты такой недотрога.

Он сдвинулся снова, едва не свалившись с софы.

– Мне нельзя тебя трогать? – уточнила я, – тебе это неприятно?

– Можно, – он повернулся ко мне, – просто я не совсем понимаю, что ты делаешь.

– Заигрываю, – хитро улыбаясь пояснила я, обняв и прижавшись к его спине грудью.

Нет, все-таки что-то тут не то. Чего он от моих прикосновений так шарахается? Чуть с софы задом на пол не свалился.

– Я хотела тебя спросить, – я потерлась щекой о его плечо и легонько подула на шею. В ответ на мои действия по золотистой коже поши мурашки

– Спрашивай, – я чувствовала, как под моими прикосновениями напрягаются, каменеют мышцы на его спине.

– Что такое яд?

Он вздрогнул и стремительно повернулся ко мне. Пришлось отсесть на некоторое расстояние.

– Где ты это услышала?

– Я видела как Лоет добавляет в кувшин с водой зеленые капли, и вспомнила странную фразу: «Если выпьешь слишком много из бутылки, на которой нарисованы череп и кости и написано "Яд!", то почти наверняка, тебе не поздоровится»

– Что ты видела?! – он подскочил на ноги.

– Думаю, ей эрра Эдея дала пузырек.

Он шумно вдохнул-выдохнул, сжимая кулаки. Я на всякий случай отодвинулась подальше, мой маневр от него не ускользнул и он, разжав руки, улыбнулся и показал мне раскрытые ладони, сел обратно.

– Милая, ты что, напугалась? Расскажи мне подробно, если, конечно, хорошо помнишь, – мягко попросил он.

Я пересказала ему про визит эрры Эдеи в подробностях, вплоть до того, где та стояла, пока была у меня в комнате.

– Вот вы где! – сбоку от беседки раздался веселый голос и по ступенькам поднялся золотоволосый и синеглазый мужчина, статный, с золотистой кожей, – рад видеть вас здоровой, Ингарра.

Я молча кивнула, рассматривая его. «Имириэль, костер, отвар» услужливо подкинул мозг очередной ассоциативный ряд. Так. И что я делала с Имириэлем и отваром у костра?

«Чистый ангел, крылышек только нет», – хмыкнул внутри меня невесть откуда взявшийся внутренний голос. Вот и еще один вопрос, что значит «ангел»?

Пока мужчины здоровались, я озадаченно потерла лоб. Откуда все-таки берутся все эти странные слова и стоит ли спрашивать об этом владыку.

Тем временем, они отошли в угол беседки и тихо там шептались. Изредка оттуда доносились приглушенные возмущенные восклицания то одного, то другого.

Я улеглась на подушки и, тихо напевая, кажется, знакомую мелодию, разглядывала бегущие по небу облака.

– Милая, – оторвал меня от созерцания воздушных замков владыка Алорны, – расскажи, пожалуйста, Имириэлю, то, что ты видела и слышала у себя в комнате.

Я слово в слово повторила рассказанное владыке и снова плюхнулась на софу рассматривать облака.

– Вот это да, – Имириэль присел на кресло, – Лоет надо убирать оттуда.

– Может все-таки последить? – неуверенно предложил владыка

– Дождаться пока она Ингарру отравит? – прошептал Имириэль.

– Новую тоже могут купить или заставить, – так же, шепотом, возразил владыка.

У меня в голове крутилась все та же мелодия и я, уже не особо прислушиваясь к их разговору, стала напевать, пытаясь вспомнить слова, хотя бы припева.

«Жили-были мы на краю, с нами был теплый июль …с тобой играли в жизнь …это песня простая» Увлекшись, закинула ногу на ногу и стала похлопывать руками по колену, отбивая ритм. «Во дворе чтоб играли пацаны на гитаре».

В паузе между словами уловила тишину и повернувшись увидела, что эти двое во все глаза смотрят на меня.

Я смутилась

– Извините, я кажется, помешала вам разговаривать.

Имириэль расплылся в улыбке и пересел на край софы.

– Что вы, эрра, вы так мило…кхм. . . пели. И мелодия приятная, переведете?

Он осторожным жестом поправил подол моей рубашки вниз.

Я, открыв рот, посмотрела на Владыку, а потом на Имириэля. До меня дошло, что пела я на своем родном русском, а тут разговаривают совсем на другом языке. И я его неплохо знаю.

– …изображали жизнь, мы с тобой играли в жизнь, которой будем жить, – слегка запинаясь перевела я.

Владыка смотрел на меня внезапно потемневшими, будто наполненными непонятной болью, глазами. Имириэль сидел с отвисшей челюстью. И чего это они вдруг? Я снова смутилась и отвернувшись, сосредоточилась на облаках, они спокойно плыли по небу и им не было до нас никакого дела.