Теперь о форме потребления Евангелий. Во времена их создателей и потом ещё несколько веков книги потреблялись совсем не так, как мы привыкли. Например, их, как правило, читали не в тишине кабинетов и не про себя. Обычно – вслух. Ещё в конце IV века Блаженный Августин удивлялся необычайной способности своего учителя Амвросия, епископа Медиоланского, читать книги беззвучно, так, что «только губы его при этом слегка шевелились». Чтение вообще было делом более общественным, чем личным, а уж чтение Евангелий – в особенности. Их читали звучно, небольшими фрагментами, во время евхаристических и молитвенных собраний. Подавляющее большинство потребителей евангельских книг, да и всего Писания были не читателями, а слушателями. Слушатель воспринимает текст не так, как читатель. Например, он не может вернуться глазами на строчку выше или заглянуть на следующую страницу, сопоставить, сравнить. Мелкие нестыковки, повторы или противоречия, не нарушающие общий ход чтения, проскакивают мимо его внимания. Зато ритмичность, эмоциональная выразительность, звучность, лапидарность имеют большое значение. Авторы Евангелий обращались именно к слушателям и не особенно заботились об устранении небольших смысловых шероховатостей. Какая, собственно, разница, откуда пришло Святое семейство в Назарет: из Египта (по Матфею) или из Иерусалима (по Луке)? Лука ведь не отрицает факт бегства в Египет от зверств Ирода – он просто не упоминает о нём, так как его эллинизированным слушателям неизвестны ни Ирод, ни ветхозаветные пророчества про Египет. А для иудеев, первых слушателей Матфея, Ирод и Египет весьма значимы, и автор ставит рассказ об этом на важное место между Рождеством и переселением в Назарет. При раздельном же богослужебном чтении соответствующих фрагментов Матфея и Луки противоречие вообще незаметно.

Раз уж мы употребили слово «авторы», то необходимо пару слов сказать и об авторстве. Древность не знала понятия «автор» в его современном индивидуалистическом и правовом значении. Слушатели и даже читатели древних книг не особенно интересовались тем, чья рука их писала. Менее всего это волновало потребителей Евангелий. Для них писание вообще – технический процесс, которым занимаются специально обученные люди. Причём техникой представлялось не только непосредственное нанесение знаков на писчий материал, но и приведение текста в соответствии с правилами грамматики и даже отчасти риторики. Важно не то, кем обработан текст, а от кого он исходит. В древности можно было быть писателем, не умея писать: тексты надиктовывались, а нередко записывались со слов по памяти. Юлий Цезарь, конечно, не своей собственной рукой писал «Записки о Галльской войне». Апостол Павел прямо указывает, в каких случаях он писал своеручно. Иоанн Богослов, возможно, даже не диктовал ничего Прохору, а произносил речь, которую Прохор фиксировал как мог, а потом как умел обрабатывал. Кого в этой ситуации считать автором? Современный человек задумается, а древний ответит: «Не того, кто составляет письменный текст, а того, кто гарантирует его достоверность». Поэтому совершенно не обязательно Евангелие от Матфея написано Матфеем и Евангелие от Луки написано Лукой (хотя во втором случае это более вероятно, чем в первом). Но для всех христиан, с апостольских времён начиная, гарантами истинности этих Евангелий являются Матфей и Лука. Кстати говоря, в греческих заголовках Евангелий употреблён предлог ката: – «по», «согласно»: Евангелие по Матфею, Евангелие согласно Луке.

Учтя всё это, попытаемся определить в нашей схеме место четвёртого, самого трудного и в то же время самого простого Евангелия – от Иоанна.

Будем придерживаться мнения, что оно составлено позже трёх остальных. Причём основная цель «автора» заключалась в том, чтобы свидетельствами очевидца и эмоциями участника событий дополнить существовавшие повествования. Кроме того, перед Иоанном уже стояла задача метафизического осмысления фиксируемого материала. Свидетельское слово, непосредственное переживание, богословская интерпретация – эта триада обусловливает разительную несхожесть четвёртого Евангелия с тремя другими. К тому же по своему настрою Евангелие от Иоанна ощутимо более драматично, чем синоптические (местами прямо кинодраматургично). Это речь человека, пережившего полный переворот в сознании, и, пожалуй, не один раз. Хотя о гибели Иерусалима и разрушении храма Иоанн напрямую не сообщает, но драматический накал его повествования наводит на мысль о создании текста после этих событий. Что, собственно, приводит нас к версии, принятой в древней Церкви, а именно: Иоанн, проживший дольше всех апостолов, незадолго до смерти (лет через тридцать-сорок после Матфея, Марка и Луки) составил своё Евангелие, дабы дополнить корпус писаний о Христе тем материалом, который никто, кроме него, не мог дать.

Иоанн – наш проводник в Евангельскую страну.

Степень исторической достоверности Евангелия от Иоанна определяется, с одной стороны, тем, что он – единственный из евангелистов сам видел и слышал почти всё, о чём писал, с другой стороны, тем, что его воспоминания отстоят на много лет от событий и накладываются на сложившуюся философскую концепцию. Поэтому слова Христа он, возможно, передаёт менее точно, чем синоптики, но смысл этих слов раскрывает более глубоко и прозорливо. Что касается фактов, то их изложение и в мелочах выдаёт очевидца; однако же, фиксируя на склоне долгой жизни воспоминания своей юности, Иоанн мог в чём-то ошибиться и что-то перепутать, например – последовательность и сроки событий.

Завершаем необходимый манёвр в чащобу учёности и выруливаем на главную дорогу.

Апостол Андрей. Мозаика. Конец V – начало VI века. Архиепископская капелла, Равенна

Первозванный

Руки апостола Андрея пропахли рыбой. Рыбацкий запах в складках его одежды таился долго – дольше, чем у старшего брата Симона, хотя оба давно уже не закидывали сетей в Кинерет. Как случается между братьями, они были похожи и очень различны. Симон жарок, бегуч, порывист; то, что овладевало им, овладевало вмиг и целиком. Андрей тих, упорен; не скоро собирался в дорогу, но проходил её до конца, не оборачиваясь. Учитель, Который знал всё, знал про них и это. Потому и позвал за Собой первым Андрея. Тот посмотрел на Учителя внимательно, помолчал, подумал – и пошёл. Приостановился у братнина дома. Симон сидел у порога, чинил сети. Что-то сказал ему Андрей; что именно – мы не слышим: коротко и тихо. Услышав слова, Симон бросил игличку, вскочил, едва не запутавшись в сетях, побежал за человеком, движущимся в световом отдалении.

Симон опередил Андрея. Стал Кифой, Петром – камнем, на котором воздвигнута Церковь Христова. Андрей никогда не усматривал тут несправедливости: он знал, что путь Первоверховного лежит через муки троекратного отречения. Он шёл своим путём, дальним, немыслимо трудным путём Первозванного.

Так вот, руки апостола Андрея. Широкие ладони, крепкие пальцы. Руки, исколотые острой костью и плавниками, пропитанные рыбьей кровью, привыкшие к шершавым вёслам, к тяжёлой и грубой сети. Эти большие тёплые руки взяли мою маленькую душу, понесли куда-то вперёд и вверх – наверно, к огромному и таинственному дубовому книжному шкафу, в глубине которого, как сокровище в пещере, лежало Евангелие.

Об апостоле Андрее, как о большинстве апостолов, известно очень мало. Евангелие от Иоанна сообщает, что он был родом из Вифсаиды; имя отца (его и Симона) – Иона. Где находилась Вифсаида, точно неизвестно; где-то поблизости от северного устья Иордана, которым он впадает в Геннисаретское озеро («море Тивериадское» или «Галилейское», ныне Кинерет). Позднее (когда – неизвестно) Андрей и Симон перебрались в Капернаум и, как большинство жителей этого прибрежного городка, промышляли ловлей рыбы. Так и жили. В годы уже, по-видимому, не юные оба брата были увлечены проповедью Иоанна Крестителя. Евангелист Иоанн Богослов называет Андрея учеником Иоанна Крестителя.

Именно из повествования евангелиста Иоанна и следует, что Андрей был первым позван идти за Христом:

«На другой день опять стоял Иоанн (Креститель. – А. И.–Г.) и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом. Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: “Что вам надобно?” Они сказали Ему: “Равви (что значит “учитель”), где живёшь?” Говорит им: “Пойдите и увидите”. Они пошли и увидели, где Он живёт; и пробыли у Него день тот… Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за Ним, был Андрей, брат Симона Петра» (Ин. 1:35–40).

Кто второй, позванный вместе с Андреем? Видимо, сам повествователь, Иоанн, сын Зеведеев. Он обычно прибегает к анонимности, имея в виду себя. Третьим званным в его рассказе становится Симон (будущий Пётр), которого на следующий день привёл к Учителю Андрей. Причём получается, что именно Андрей первым назвал Иисуса Спасителем, Христом:

«Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: “Мы нашли Мессию, что значит: Христос”; и привёл его к Иисусу» (Ин. 1:41–42).

Евангелисты Матфей и, согласно с ним, Марк рассказывают о призвании несколько иначе, коротко и обобщённо:

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы, и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков (Мф. 4:18–19; Мк. 1:16).

Надо полагать, версия Иоанна точнее: он повествует как очевидец и участник событий; Матфей и Марк, судя по всему, при этих событиях не присутствовали. Для них, как и для всей Церкви, Андрей находится в тени брата Петра. И всё-таки, по Иоанну, он – Первозванный – не только потому, что первым зван, но и потому, что первым назвал.

Одна из исконных, Богом данных обязанностей человека – называть. Давать имена. Соединять бестелесное с телесным посредством слова.

Далее в Новом Завете Андрей упоминается всего семь раз. У Матфея и Луки он назван вторым в перечне двенадцати избранных учеников Христовых (Мф. 10:2; Лк 6:14), у Марка и в «Деяниях апостолов» – четвёртым (Мк 3:18; Де. 1:13). Согласно Иоанну перед чудом насыщения пяти тысяч именно он говорит Иисусу: «Здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки; но что это для такого множества?» (Ин 6:8–9). Тот же очевидец повествует, как Андрей и его земляк Филипп (тоже уроженец Вифсаиды) сообщают Учителю об эллинах, пришедших в Иерусалим на Пасху и желающих Его видеть (Ин. 12:21–22). Согласно Марку, Андрей вместе с тремя ближайшими учениками Христа, Петром, Иаковом и Иоанном, слушал на Масличной горе слова Спасителя о конце мира, и о Втором пришествии (Марк 13:3). И без упоминаний ясно, что в числе двенадцати Андрей участвовал в Тайной вечере. Вместе с другими апостолами был свидетелем явлений воскресшего Христа. Присутствовал при Вознесении. Участвовал в избрании двенадцатого апостола вместо Иуды Искариота. В день Пятидесятницы на него сошёл Святой Дух в образе огненном, и он заговорил на неведомых языках.

Более об апостоле Андрее мы из новозаветных текстов ничего почерпнуть не можем. Но с весьма раннего времени в христианском мире существует уверенность, что он проповедовал веру Христову в Причерноморье – в Понте, Боспоре Киммерийском, Скифии, Абазгии и Лазике. О Скифии как об апостольском уделе Андрея пишет авторитетнейший церковный историк древности Евсевий Кесарийский в первой главе третьей книги своей «Церковной истории» (начало IV века), ссылаясь на Оригена, жившего столетием раньше. Источник ещё более ранний, хотя и апокрифический – «Деяния Андрея», – датируемый серединой II века, называет местами его проповеди Понт и Вифинию, то есть южное Причерноморье. Стало быть, уже во II – начале III века сложилась традиция, связывающая деятельность Первозванного апостола с окрестностями Чёрного моря.

Географические границы названных областей довольно-таки расплывчаты. Наиболее понятны: Понт – северо-восточная область Малой Азии с городами Синопой, Амасией и Трапезунтом; Боспор Киммерийский – Керченский полуостров и Тамань. Под Абазгией и Лазикой надо, скорее всего, понимать юго-восточное побережье Чёрного моря от Трапезунта до Диоскуриады (Сухума). Поднимался ли апостол от побережья вверх, в глубь нынешней Грузии – неизвестно. Автор «Жития Андрея» Епифаний утверждает, что Андрей во время второго своего миссионерского странствия посетил Иверию (Восточную Грузию). Однако Епифаний жил в IX веке и в своей работе широко использовал малодостоверные легендарные и апокрифические материалы. Грузинская церковь чтит предание о проповеди апостола Андрея, чему и мы готовы верить, но научно обосновать этот факт невозможно.

Самый неопределённый из названных географических терминов – Скифия. Разные античные и средневековые авторы от Геродота (V век до н. э.) до Константина Багрянородного (X век н. э.) размещали её по-разному, порой путаясь в собственных описаниях (а мы к тому же путаемся в отождествлениях древних названий с современными). По Геродоту её центр вроде бы между Истром (Дунаем) и Борисфеном (Днепром); по Плинию – между Борисфеном и Танаисом (Доном); Клавдий Птолемей даёт направление от Меотиды (Азовского моря) к реке Ра (Волге) и далее на восток чуть ли не до Китая; Страбон говорит о Большой, или Азиатской Скифии, Малую же Скифию помещает в Крыму и Добрудже… В широком смысле Скифией можно считать область расселения древних кочевников, то есть всю Евразийскую степь от Дуная до Амура и Хуанхэ. В узком смысле – земли между северным побережьем Чёрного моря и лесной зоной Восточно-Европейской равнины. В смысле узкоспециальном, в качестве римских провинций, это могут быть Крым, Добруджа и Восточная Болгария.

Разумеется, апостольская деятельность Андрея Первозванного не могла распространяться на Скифию в широком смысле и едва ли на всю Скифию в узком смысле. Вероятнее всего, Андрей проповедовал в приморских городах, в которых население было пёстрым и смешанным (греки, евреи, скифы, лазы, абазги, колхи, синды, меоты…), а в качестве общепонятного языка бытовал греческий. Однако вполне возможно, что он совершал странствия вверх по великим рекам вглубь скифских степей. Поэтому не лишена вероятия, хотя и недоказуема, версия Нестора Летописца о путешествии Андрея по Днепру и о благословении места, на котором позднее вырастет Киев.

«…Андрѣю учащю в Синопии, пришедшю ему в Корсунь … и приде въ устье Днепръское, и оттолѣ поиде по Днѣпру горѣ. И по приключаю приде и ста подъ горами на березѣ. И заутра, въставъ, рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: “Видите горы сия? Яко на сихъ горахъ въсияеть благодать Божия: имать и городъ великъ быти и церкви мьногы имат Богъ въздвигнути”»^[3].

(Разумеется, дальнейший рассказ о том, как Андрей прибыл в землю словен ильменских и удивился их парным баням – уже чистая легенда: словене пришли на берега Ильменя почти семью столетиями позже.)

На бескрайних просторах Скифии следы Первозванного апостола теряются. Все сведения о месте и обстоятельствах его кончины легендарны и апокрифичны, к тому же порой противоречат друг другу. Одни предания утверждают, что он принял мученическую кончину в Патрах (Греция), другие указывают на понтийскую Синопу, третьи вообще переносят финал его проповеди в Персидскую Армению или Месопотамию. Косой крест как орудие его мученичества – тоже элемент поздних преданий.

Впрочем, стоит сказать нечто в защиту преданий, под которыми мы здесь понимаем недокументированные и не поддающиеся научной верификации устойчивые и широко бытующие версии исторического прошлого. Они могут быть весьма достоверны – в тех случаях, когда не вытекают прямо из идеологических схем и не содержат откровенно фантастического материала. В XIX – начале XX века, в эпоху позитивизма и науковерия, сложилось высокомерное отношение к преданиям. Источником истины считался аутентичный документ или предмет материальной культуры: с их помощью научная критика беспощадно драконила сценарии прошлого, сложившиеся на основе традиций, бабушкиных памятей и прадедушкиных сказаний. Вера в объективный источник явилась стимулом развития археологии, ибо что может быть объективнее артефакта, обнаруженного в древнем культурном слое? Однако по мере накопления археологических материалов стала выявляться любопытная тенденция. Они, эти материалы, зачастую разрушали концепции, выстроенные с применением самого совершенного научно-критического анализа письменных источников, и очень редко входили в прямое противоречие с преданиями, основанными на древней устной традиции.