В общем, Николай спас осуждённых, простил в конце концов и наместника, а со стратилатами, отобедав, расстался совершенно дружески. Коллизия вполне житейская. Однако она имеет продолжение.

Стратилаты выполнили задание и вернулись в столицу. И попали в водоворот политических интриг. Самому императору донёс на них префект претория Аблабий. Что, мол, они «составили заговор против твоей власти, чтобы восстать против пребывающей в мире империи». Типичный ложный донос. И, как почти всегда бывает в таких случаях, император поверил.

Надо сказать, что Константин Великий, как, впрочем, все его предшественники и преемники, верил доносам. Да и не мог не верить. В системе централизованной и обожествлённой личной власти, сложившейся к этому времени в империи, единственным эффективным политическим средством было убийство. Всякий, кто хотел власти, искал способ убить императора и поставить на его место своего человека. Всякий, кто уже наделён властью, чтобы сохранить её, должен был держать императора в страхе перед готовящимся убийством. Отсюда постоянно возникающие заговоры, военные мятежи, попытки узурпации и ещё более постоянные доносы и интриги с обвинениями в злоумышлении на священную особу государя. Если добавить, что в случае успеха заговора отправке на тот свет подлежали родные, близкие и просто верные сторонники властелина, становится понятно, почему Константин решил прислушаться к доносу Аблабия. Этот последний по должности отвечал за личную безопасность императора и, понятное дело, пользовался его доверием.

Итак, стратилаты Непотиан, Урс и Герпилион были брошены в темницу без всякого следствия, а затем без суда приговорены к тайной казни. Вот тут-то они вспомнили про епископа Миры Ликийской и взмолились к Богу: «Господи Боже раба Твоего Николая, пощади нас по великому Твоему благоутробию и по молитве достойного Твоего служителя Николая и, как сотворил Ты через него милость тем трём мужам, безвинно осуждённым, и избавил их от смерти, так и ныне спаси нас!»

Тою же ночью Николай явился императору:

«Константин, встань и освободи трёх стратилатов, которых ты держишь в темнице, потому что они брошены туда несправедливо. Если же ты ослушаешься меня, то разожгу я… войну против тебя, а тело твоё отдам в пищу зверям и птицам, устроив тебе встречу с Великим Царем Христом».

Тогда сказал император: «Кто ты такой и как вошёл сюда, в мой дворец, в этот час?»

И сказал ему голос: «Я Николай, грешный епископ, живущий в митрополии Мир Ликийских».

Тут же было явление и префекту претория: «Аблабий, повредившийся умом и рассудком, встань и отпусти трёх стратилатов, которых ты держишь в темнице и хочешь казнить из-за своего сребролюбия. Если же ты не захочешь отпустить их, то я устрою тебе встречу с Великим Царем Христом и, впав в тяжёлую болезнь, ты станешь пищей для червей, а весь дом твой погибнет злой смертью…»

Так сказав, он удалился.

Разумеется, стратилаты были освобождены и обласканы императором, а затем отправлены им к Николаю в Миру Ликийскую с благодарственным письмом и подарками.

«Деяние о стратилатах» написано не позднее середины VI века (цитаты из него встречаются у Евстратия Константинопольского, современника императора Юстиниана). Однако многое указывает на гораздо более раннее происхождение этого текста. В нём содержатся детали, которые вряд ли могли быть известны через два с лишним столетия после эпохи Константина Великого. Например, наместник провинции назван игемоном, каковой титул этот сановник носил лишь до середины V века. Имена Непотиана и Урса упоминаются в консульских списках (фастах) под 336 и 339 годами. Археологические исследования в Мире (Демре) и Андриаке показали, что автор «Деяния» хорошо знал топографию этих городов именно того времени. Так что современные исследователи склоняются к мнению, что история о стратилатах была составлена вскоре после времени жизни её персонажей, вероятнее всего во второй половине IV века.

То есть в тексте отразились воспоминания современников об удивительном епископе и непосредственные впечатления от общения с ним.

Основываясь на этих данных, можно установить наиболее вероятное время жизни Николая. Согласно агиографической традиции святитель умер семидесяти с лишним лет от роду; при этом побывавший в Мире в год своего консульства Непотиан уже не застал его в живых. Значит, жил он между 260-ми и серединой 330-х годов. Был, судя по всему, уроженцем Ликии. Епископом стал около 300 года. Наверняка пострадал в годы Великого гонения (по преданию, несколько лет провёл в темнице, претерпел телесные наказания). Возможно, был участником Никейского (Первого вселенского) собора в 325 году. Правда, документальных подтверждений этому нет. Рассказ о прении Николая на этом соборе с ересиархом Арием и о пощёчине, которую святой якобы сгоряча нанёс врагу православия, – поздний и доверия (особенно в отношении пощёчины) не вызывает.

По-видимому, в Ликии существовали и другие житийные предания, писанные или передаваемые из уст в уста. Например, история о том, как епископ тайком подбрасывал деньги дочерям обедневшего горожанина, дабы спасти их от блуда и дать возможность честно выйти замуж. Или про спасение его же молитвами терпящих бедствие моряков. Некоторые из них вошли в житие святителя Николая, составленное не ранее IX века. К этому времени давние события покрылись такой плотной завесой забвения, что агиографы спутали и соединили вместе жизнеописания двух ликийских святых, носивших одно и то же имя: Николая, епископа Миры, и Николая Сионского (Пинарского), жившего двумя столетиями позже.

Впрочем, всё это не так уж и важно.

Если бы мы ничего не знали про Николая, кроме «Деяния о стратилатах», то и этого было бы вполне достаточно. Тут сказано о нём самое главное.

А именно вот что.

В нём несокрушимая вера Христова соединена с безоглядной любовью ко всякому человеку.

(Любовь – не мягонькая тряпка, а горячее, иногда и суровое, но спасительное действие.)

И он приходит на помощь всякому терпящему бедствие так же не раздумывая, как Пётр бросается по водам к Учителю.

Даже не приходит, а бежит. Этот глагол несколько раз использован в рассказе о спасении приговорённых к казни. И стратилаты, солидные начальственные дяденьки, вприпрыжку поспешают за ним. И наместник, как дурачок, выбегает ему навстречу – чтобы услышать страшные слова и покаяться.

Николай увлекает всех за собой. Подобно факелу, брошенному в кучу хвороста, зажигает и страдальцев, и злодеев своим живительным огнём.

Поэтому, попав в беду, стратилаты вспоминают о нём и молятся Богу, чтобы послал весточку человеку из Миры Ликийской. И он, услышав от Бога, вскакивает и, не раздумывая, ночью, бежит тысячу вёрст – и одновременно вбегает в опочивальню к императору и к префекту. Как Дед Мороз одновременно приходит ко всем детям. И страшно грозит императору и вельможе – как нашкодившим мальчишкам. И восстанавливает правду Божию.

«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное».

По дорожке к источнику

Какие могут быть сомнения? Одна истина вырастает из другой.

Мир сотворён из небытия, потому что ему больше неоткуда взяться. Мир выведен из небытия целенаправленным действием, то есть волей. Где воля – там не «что», а «Кто». Тот, кто сотворил мир, – называется Бог. Бог – «Тот, Кто». Бог любит мир, ибо невозможно сотворить не любя, и сама любовь есть творящее действие; и творение есть действие любви. Бог – абсолютно совершен (иначе не был бы Богом); значит, Его величие никогда не убывает и всегда растёт. И Его творящая любовь не убывает, а растёт. Финальное Свое творение – человека – Бог полюбил больше всех, до того, что вложил в человека нечто от Себя – образ и подобие. По подобию Божию человек сотворён свободным – без границ. Потому и есть у него свобода выбирать: вечная жизнь с Богом или небытие. Используя в полной мере свою свободу, человек искусился возможностью быть без Бога и шагнул в небытие. Но, испытав великий страх, не сделал второго шага. Так человеческая природа разделилась надвое: к жизни и к смерти.

Отторгнув себя от Бога, но оставаясь по природе свободным, человек обрёл страшную возможность – уничтожать сотворённое Богом. Разрушение и убийство – прямое следствие смертного страха, ибо смертный страх сладок. Уничтожение сотворённого Богом есть грех. Но любовь, которую Бог вдохнул в человека, сотворяя его, не могла исчезнуть, потому что любовь неуничтожима.

Грехом пришла в сотворённый мир смерть; любовью дано спасение.

Смерть не сотворена Богом, но допущена им, потому что смерть – следствие свободы человека. И смерть стала законом жизни. Каждый человек должен пройти смертью, чтобы захотеть жить – всем сердцем, всем помышлением, всем существом своим (в смерти, как в огне, выгорает всё лишнее, и остаётся чистое вещество). Захотеть жить и чтобы все жили – это и есть любовь, которую вдохнул в человека Бог. Но, разделившись в себе, человек сам не может осуществить своё хотение. Он может только кричать о спасении Творцу. И на этот крик приходит Сам Творец – и спасает.

Спаситель пришёл в мир. Бог стал человеком, во всём подобным нам.

Принял лютую смерть и воскрес.

Открыл дверь в настоящее, совершенное, окончательное бытие.

Иначе и быть не может.

Так ли, не так ли, теми или другими словами, но обо всём этом я напряжённо думал, когда шёл от остановки троллейбуса № 3 по улице Виру, по улице Вене к церкви Николая Чудотворца.

19 декабря там престольный праздник: память о преставлении святителя Николая.

Я даже под каким-то медицинским предлогом добился в институте академического отпуска. И приехал в Таллин.

На 19 декабря назначено моё миропомазание и воцерковление.

Я поведал отцу Олегу о смутных обстоятельствах моего крещения. Он подумал и сказал примерно так:

– Крещение два раза не совершается. Если вы веруете и причащались, то значит, для Господа вы крещёный. В таких случаях совершается таинство миропомазания и чин воцерковления. Давайте сделаем это, не особенно откладывая.

Так всё и совершилось: днём, после литургии, молебна и панихиды.

Вот первое причащение своё не помню, а это помню.

Помню тёплое прикосновение благоуханного мира к моим векам, лбу, носу, губам, ушам, груди, кистям рук, стопам. И как батюшка повёл меня в алтарь и я первый раз в жизни земно поклонился престолу. И новое, необъяснимое состояние души и тела, когда выходил из церкви на слякотную декабрьскую улицу. Потягивало дымком: в Старом Таллине дома топили горючим сланцем. Отдалённо похожее состояние бывает после основательной, крепкой бани: чувство новизны в теле и запах дымка.

А через два или три дня приключилось вот что.

Отец Олег и матушка Зинаида собрались ехать в Пюхтицкий монастырь. И позвали меня с собой. И я, конечно, воскликнул «да!» с великим энтузиазмом. Два дня готовился и мечтал, как это будет. И в назначенный день опоздал на поезд.

Не по разгильдяйству опоздал, а просто не знал, что расписание изменилось. Прибежав на вокзал, увидел свободные пути и хвост уходящего состава.

Ещё раз напомню, что это было время советского безбожия и добраться до монастыря и даже спросить к нему дорогу такому юнцу, как я, было не очень уж просто. Я знал, что нужно доехать до городка Йыхви, а там искать. Побежал на автовокзал, запрыгнул в первый годящийся автобус. Где-то по дороге, кажется в Раквере, у автобуса была стоянка десять минут. Я вышел размяться и в небольшой очереди ожидающих мест увидел человека в шапке-скуфейке и в тулупчике, накинутом поверх рясы. Небольшого роста, простое лицо, высокий лоб, светлая борода, голубые глаза. Я посмотрел на него, а он дружелюбно посмотрел на меня. Когда нас запустили в автобус, мы снова встретились взглядами. Я показал на свободное место, и он сел рядом со мной. Я спросил что-то вроде:

– Вы не в Пюхтицы едете?

Он ответил, что именно туда. Я сообщил, что тоже. Только не знаю, как добраться. Он сказал:

– Поедем вместе. Тебя как зовут?

– Андрей.

– А я – отец Николай.

Автобус тронулся; он выпрямил спину и вдумчиво перекрестился.

Мы ехали, я что-то расспрашивал, он отвечал – конечно, о церковной жизни. В Йыхви пересели на местный автобусик. У какого-то поворота вышли, потопали по снежку в сторону тёмного сосняка. Под деревьями скрывалась маленькая часовенка над источником. Кажется, это место явления иконы Успения Богородицы, с которой началась история монастыря.

Отец Николай показал мне источник, потом промолвил примерно так:

– Дальше пойдёшь сам: в монастырь вот туда и туда. А мне надо по делам. Вечером увидимся.

И исчез, как будто растворился в воздухе. Так мне показалось.

Вечером я действительно увидел его во время богослужения, рядом с отцом Олегом. Мы встретились взглядами, и он заговорщицки мне улыбнулся.

Я понимаю, конечно: некий батюшка ехал из дальнего прихода в единственную тогда на всём советском северо-западе обитель. Но я также совершенно точно знаю, что спутником моим в той дороге был Николай Чудотворец. Мне нужна была его помощь, и он – вот он. Провёл путём от Никольского храма до Успенского монастыря.

Скажу сразу: в монастыре мне не пришлось по душе. Точнее – я испугался. Я был юн и боязлив. В монастыре нет удобства и жизнь заряжена особой силой, недоступной боязливым юнцам. Но я увидел этот заряд, образующий молнии на небе, и прикоснулся к нему.

«Как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого».

На следующий день я шёл по грунтовой дороге от ворот монастыря в сторону Йыхви, неся в себе нечто тёплое, и трепещущее, и совершенно мне непонятное.

У часовенки под деревьями

Пригорок, сосновый лесок (не средиземноморский, а наш, балтийский). Перед соснами, как дирижёр перед оркестром, – старый корявый дуб. В его тени – маленькая избушка-часовенка. К ней от большой дороги ответвляется влажная тропинка. У часовни – скамеечка. На ней сидит человек, склонившись и упрятав лицо в ладони. Рядом – сотканная из света, проходящего сквозь листву, женская фигура.

Тихо. Ветви чуть-чуть пошёптывают. Птица попрыгала и улетела. По тропинке подходит человек в тёмной рясе. Высокий лоб, светлая борода, голубые глаза. Мы узнаём его, конечно.

Николай. Радуйся, Благодатная!

Мария (совершенно незаметно женская фигура обрела знакомые нам черты). И тебе радоваться, родной мой.

Николай. Благодать здесь.

Мария. Благодать.

Николай. Вот, я привёл к тебе Андрея.

Мария. Да, милый. Я знаю его, он приходил ко мне.

Николай. Ему долго ещё идти, а он слабенький. Пусть попьёт из твоего источника.

Мария. Я бы напоила его из своих рук, но он не может ещё.

Николай. Ему ещё долго идти, и путь его не будет прямым.

Мария. Как жаль его! Трудно ему придётся.

Николай. Я буду просить о нём у твоего Сына. Попроси и ты.

Мария. Конечно, я же люблю его.

Николай (обращается к сидящему). Просыпайся, пора!

Мария. Так мой Сын говорит: «Претерпевший до конца спасён будет».

Мария и Николай уходят в световую даль. Сидящий поднимает голову, встаёт В нём мы узнаём автора. Автор обращается к нам со следующей ритмической речью:

К НАЧАЛУ

Жизнь ушла, как вода в песок.

Ну и ладно.

Утром высветлится восток.

Станет прохладно.

Главное – есть куда идти.

На Божью волю.

Нам с водой в песок по пути.

С ветром по полю.

Где-то же ведь есть мой дом.

Сосенки, речка.

Мостик горбатый. Тень над прудом.

Свет у крылечка.

Там встречают, любят и ждут.

Только бы ждали.

Главное – есть. Я уж дойду.

Ветром, дождями.