V
Апостольский посох или кинжал ассасина
Следующие шесть лет – самый спокойный, мирный период в жизни Германа Лопатина (не считая детства, конечно). Среди эмигрантов, среди «передовой» молодёжи на родине он – человек-легенда. Его друзья и покровители – корифеи мирового социалистического движения Карл Маркс и Пётр Лавров. Лавров с 1873 года стоит во главе издаваемого группой русских эмигрантов журнала «Вперёд!». Лопатин становится его сотрудником. Деньги на издание журнала, а с 1875 года и одноимённой газеты, дают жертвователи; один из главных жертвователей – Иван Сергеевич Тургенев.
Лавров познакомился с Тургеневым тогда, когда Лопатин считал дни заключения после второго иркутского побега. Теперь автор «Исторических писем» устроил знакомство своего избавителя от кадниковской ссылки с автором романа «Новь». Когда состоялась первая встреча Лопатина с Тургеневым – точно неизвестно, но не позднее февраля – марта 1874 года: в письмах, датированных 26 февраля и 17 марта, Лавров спрашивает Лопатина, виделся ли тот с Тургеневым в связи с делами журнала «Вперёд!»[16]. Возможно, уже тогда, при первых встречах, Лопатин поделился с Тургеневым замыслом создания в Париже русской общественной библиотеки, которая могла бы стать объединяющим центром для многочисленных русских, живущих во Франции. Идея, во всяком случае, принадлежала Лопатину, а осуществлена она была годом позже.
В Париже обитало немалое количество русских студентов и курсисток – на вполне легальных основаниях, с согласия русского правительства. Дабы придать своему начинанию образ политической нейтральности, инициаторы нарекли библиотеку вполне лояльно: «Русская читальня для неимущих студентов». В конце января 1875 года почтальоны разносили по адресам известных русских парижан пригласительные билеты от имени Тургенева на «литературно-музыкальное утро», цель коего – сбор средств для учреждения благотворительной читальни. 15 февраля в квартире Виардо собралось великолепное общество, цвет русско-парижской интеллигенции. Звучало чудесное пение Полины Виардо; Глеб Успенский читал фрагменты своих произведений; сам Тургенев артистично озвучил перед публикой рассказ «Стучит». Затаившись в углу, набрасывал летучие зарисовки с натуры Константин Маковский; Марк Антокольский сверкал огненными глазами; мелькала среди гостей тёмная шевелюра Ильи Репина. Собрание почтил своим присутствием посол Российской империи, ветеран Крымской войны, одноглазый князь Николай Орлов. Лопатина среди гостей не было: не мог беглый ссыльный оказаться в одном обществе с послом государя императора.
Средства – две тысячи франков – были собраны; помещение для библиотеки подыскано (разумеется, в студенческом Латинском квартале); книжное собрание составлял сам Тургенев. Занимался ли Лопатин в дальнейшем делами общественной читальни? Свидетельств этому найти не удаётся. Конечно, бывал там. Но его влекли другие начинания.
Если мысль об основании библиотеки Тургеневу подсказал Лопатин, то проект составления сборника стихотворений русских политических вольнодумцев, быть может, явился ответной подсказкой Тургенева Лопатину. Этот сборник вышел в 1877 году в Женеве. Полное его название – «Из-за решётки. Сборник стихотворений русских заключёнников по политическим причинам в период 1873–1877 гг., осуждённых и ожидающих “суда”». Представлены в нём были стихотворения Феликса Волховского, Николая Морозова, Митрофана Муравского, Сергея Синегуба и других известных и безвестных «врагов самодержавия», общим числом – четырнадцати. О художественных достоинствах этой поэзии мы распространяться не будем – они не особенно высоки. Впрочем, художественность не интересовала ни составителя, ни читателей сборника. Для них были важны судьбы авторов, а в этих судьбах – жертвенность.
В своём предисловии к сборнику Лопатин писал: «Им полагается другой крест – Христов. И они несут его усердно и честно, ибо знают, что этот крест был одним из могущественнейших орудий завоевания Христом половины мира». И далее: «В великие исторические моменты… поэт бросает лиру и хватается за меч, за кинжал, за перо памфлетиста, за апостольский посох и грядёт на служение идеалу, не только словом, но и делом. <…> Поэтому, если бы в русской революционной среде явился поэт даже с такими творческими силами, как Гёте или Шекспир, то и тогда, не переставая быть тем, что он есть, этот поэт предпочёл бы толковать с крестьянами о разных прозаических материях агитационного характера, или не менее прозаично страдать и умирать правды ради, чем волновать сердца “культурного” общества и гуманизировать их подцензурной поэзией»[17].
В этом предисловии, которое можно рассматривать как кредо автора (ему, заметим, идёт тридцать третий год), удивляет сочетание классических формул революционного народничества с образами церковными. Крест Христов, апостольский посох… И в этих же руках – меч и кинжал. Поневоле задумаешься: был ли Герман Лопатин на самом деле столь последовательным атеистом, каким старался себя представить? Всё-таки в нём жила некая своеобразная религиозность – не церковная, конечно, не православная, не апостольская, но связанная с именем Христовым…
Общественная деятельность шла своим чередом, но в эти парижские годы в жизни Лопатина впервые начали проступать контуры устойчивого семейного бытия. С Зинаидой Степановной Апсеитовой (урождённой Корали) он мимолётно был знаком по петербургскому кругу «передовой» молодёжи – друзей Даниельсона, Любавина, Негрескула. Зинаида была именно передовой женщиной – образованной, самостоятельной, при этом обладала эффектной внешностью. В брак с поручиком Апсеитовым она вступила лишь для обретения независимости, то есть фиктивно, и жила отдельно от мужа. Вновь повстречался с ней Лопатин после побега из Сибири, в Петербурге, а затем в Париже, в окружении Лаврова. К этому времени Зинаида Степановна уже овдовела. Они сошлись – мужественный герой и красавица. На четвёртом году совместного жительства, в феврале 1877 года, у Германа и Зинаиды родился сын. Дабы узаконить его рождение, пришлось оформить брак. Лопатин проживал тогда во Франции по британскому паспорту под фамилией Барт. Сын месье и мадам Барт был наречён на нерусский манер: Бруно. Уже тогда можно было предположить, что Бруно Германович Барт, когда вырастет, станет участником освободительного движения в России. Трудно было предположить другое: революция в России победит и вот как раз по воле этой революционной власти сын Германа Лопатина будет убит, расстрелян в 1938 году…
Поиск воли трудно совместить с благополучием. Семейной устойчивости в жизни четы Барт не получилось. Для налаживания благоустроенного буржуазного быта не было денег, а самое главное – желания. В эмигрантской среде они чувствовали себя всё более неуютно. Прежняя слава Лопатина начинала тускнеть, журнал «Вперёд!» угасал из-за отсутствия средств, среди социалистов царили раздоры. И Лопатин принимает решение – ехать в Россию, с семьёй.
VI
Отсроченный приговор
Это, конечно, было безумное решение. 1879 год. Россия взбудоражена политическими покушениями, стачками, недавней русско-турецкой войной. В Петербурге уже прогремел выстрел Веры Засулич; кинжалом Кравчинского поражён шеф жандармов Мезенцев; готовятся новые покушения. Террористическое крыло «Земли и воли» уже собирается на съезд в Липецке, где будет вынесен смертный приговор Александру II и прозвучит грозное имя: «Народная воля». Жандармы сбиваются с ног: теперь для них хватает реальной, невыдуманной работы.
Через несколько дней по приезде в Петербург Лопатин был арестован. После очередной полугодовой тюремной отсидки – очередная ссылка, на сей раз в Ташкент, на сей раз с семейством. Через год по ходатайству Зинаиды Апсеитовой (в российских документах она именовалась сожительницей Лопатина) ссыльный был переведён в Вологду.
Вологодское сидение было для него нетрудным, неопасным, но куда более мучительным, чем все предыдущие. Это было мучение бездействия. В Петербурге, всего в шестистах верстах от Вологды, происходили великие события. 1 марта 1881 года народовольцы осуществили то, что пытался сделать Каракозов и ради чего Нечаев погубил множество жизней, в том числе и свою собственную. Александр II был смертельно ранен бомбой, брошенной народовольцем Гриневицким. Революции не произошло, но отзвук петербургского взрыва был слышен по всей России, по всей Европе. Через месяц шесть первомартовцев были осуждены и пять из них казнены. Самый старший – Желябов – был на шесть лет моложе Лопатина. Лопатин не мог не чувствовать: его время уходит. В какой мере он сочувствовал замыслам народовольцев – сказать трудно: всё-таки они шли по пути, проложенному Нечаевым, они сотворили заговор и убийство. Тем не менее именно они нанесли самый сильный удар политическому режиму, с которым Лопатин уже привык состоять в непримиримой вражде. Может быть, впервые в жизни он почувствовал непреодолимый внутренний разлад. К оному добавился и разлад семейный. О причинах этого разлада и он, и Зинаида хранили молчание все последующие годы. Брак распался. Зинаида с сыном уехали в Париж, Герман остался в Вологде.
Весной 1883 года он решился на очередной побег. И вновь всё прошло удачно. Вновь он в Париже. Но ситуация вокруг – совсем не та, что десять лет назад. Среди эмиграции уже не просто разброд и шатания, но и измена, и провокация. Непонятно, кому верить. Из России приходят вести о разгроме «Народной воли», о бесчисленных арестах, за которыми угадывается тень некоего много знающего предателя. На этом фоне уходят из жизни два человека, исключительно значимых для Лопатина: в марте Маркс, в августе Тургенев. Уход людей – разрыв связей; далее – одиночество, бессилие, старость… Надо что-то делать. Совершить новый рывок.
Не исключено, что именно встреча со смертельно больным Тургеневым – та встреча, с которой мы начали наш очерк, – подтолкнула Лопатина к решению, предзнаменовавшему финал его первой, громкой, боевой биографии (потом начнётся биография вторая – глухонемая). Осенью 1883 года он вступает в тесный контакт с народовольцами-эмигрантами – Львом Тихомировым и Марией Оловенниковой (Ошаниной). И затем едет в Россию.
Зачем?
Последний нелегальный приезд Лопатина на родину окружён туманом мемуарных легенд, достоверно установленных данных о нём мало. Несомненны два факта: приезд этот был связан с судьбой «Народной воли» и закончился арестом Лопатина. Обстоятельства на сей раз складывались не в пользу нашего героя. Прежде всего – люди, с которыми он взаимодействовал, оказались не теми, на кого можно было безоговорочно положиться. Лев Тихомиров: член Исполнительного комитета «Народной воли», чудесно спасшийся от ареста, некогда фанатичный сторонник цареубийства, в будущем – перебежчик в лагерь самодержавия. Василий Караулов: на следствии он будет, спасая свою жизнь, топить товарищей по подполью откровенными показаниями. Пётр Якубович: экзальтированный молодой графоман, автор «затерянных стихотворений Лермонтова» – литературной подделки, наполненной натужным революционным пафосом.
И ещё одно мрачное обстоятельство. Появление Лопатина в Петербурге (под именем британского подданного Норриса, коммерсанта) совпало с убийством жандармского подполковника Судейкина и так называемой «дегаевской историей». История эта – второе рождение нечаевщины, только в ещё более кровавом и циничном варианте. Сергей Дегаев – народоволец, арестованный в 1882 году, – добровольно сделался секретным агентом Судейкина. После организованного полицией «побега» он внедрился в руководство «Народной воли», а затем, устранив конкурентов, возглавил революционное подполье. Организуя новые покушения в тесном взаимодействии с Судейкиным (у коего были свои хитроумные и амбициозные планы), он одновременно выдавал полиции десятки своих товарищей. Клубок провокаций и предательств был разрублен 16 декабря 1883 года: при участии Дегаева Судейкин был убит на конспиративной квартире. Многие обстоятельства убийства так и остались невыясненными, в частности непонятна роль заграничного ядра «Народной воли», от имени которого должен был действовать в России Лопатин.
Широко распространена версия, в соответствии с которой Дегаев покаялся в своей провокаторской деятельности перед Тихомировым и от него получил задание искупить вину убийством жандарма. Лопатин же должен был проконтролировать исполнение сего плана. Эта версия опирается главным образом на мемуары ренегата Тихомирова и предателя Караулова и содержит в себе много несообразностей. Одна из них заключается в несоответствии характера Лопатина той роли, которая ему приписывается. Трудно представить Германа Александровича действующим лицом сюжета, в финале которого труп жандармского подполковника с размозжённым ломами черепом валяется в ватерклозете. Во всяком случае, на суде в 1887 году он отвергнет все обвинения, связанные с убийством Судейкина, и будет отрицать участие в террористической деятельности «Народной воли».
О проекте
О подписке