– Море? – стражник сразу понял причину восхищения юноши. – Да, оно очень большое. То, что ты видишь – это Кадмийский залив. Он часть Ядарского моря. Если приглядишься внимательно, вон там, видишь, на самом горизонте? Как будто маленькое пятнышко? Это Раадос.

– Это дня два пути! – предположил Пескарь.

– Если пешком топать, то где-то да, – кивнул стражник. – А на корабле, при хорошем ветре, можно меньше чем за день добраться. На веслах в штиль, конечно, намного дольше.

Пескарь был совсем не знаком с мореходным делом, и что такое «на веслах» представлял себе лишь очень примерно, а слово «штиль» не вызвало вообще никакого отклика в памяти.

В Кадмийском заливе было разбросано немало островов, и Пескарь подумал, что ни за что бы не смог определить, сколько их всего. Кое-где на водной глади виднелись малюсенькие паруса рыбачьих лодок.

– Пить хочешь? – участливо спросил стражник и указал на деревянную лохань, стоящую у стены, с прикреплённым к ней цепью черпаком.

Только тогда Пескарь осознал, что гнетущее чувство во рту – сродни жажды, и зачерпнул из лохани черпаком. Вода показалась ему бесконечно вкусной, почти сладкой. Он сделал такой большой глоток, что даже закашлялся, чем вызвал добродушный смех стражника.

– Ты, я смотрю, к вину не привычен, воин? – спросил стражник.

– Я ещё не воин, – откашлявшись, ответил юноша. – Это мой первый поход. А значит, вино мне пока не полагается. Если, конечно, не удастся стянуть. Меня зовут Пескарь, – добавил он и протянул руку.

Они пожали друг другу локти.

– Я Копер, – представился стражник.

Сколько мог определить Пескарь, Коперу было вёсен двадцать пять. На нем был пластинчатый доспех, то ли старый, то ли изначально неряшливо изготовленный – слишком большие зазоры оставались между пластинками, ненадежно стянутыми кожаными петлями. На голове – уродливый медный шлем, больше всего походивший на перевернутую миску, в руке – короткое лёгкое копьё с железным наконечником. Щита при нём Пескарь не заметил.

– Значит, ты в бою ещё не был? – спросил Копер.

– Нет. Но, думаю, этот день уже близко, – с вызовом ответил Пескарь.

– Ты не думай, я не в упрек говорю, – примирительно поднял руку стражник. – Я ведь тоже пока ещё ни с кем не сражался.

Пескарь удивился:

– Правда? Но ты же воин?

– Я наслышан о порядках у вас, в Городе-в-Долине, – сказал Копер. – У нас, кадмийцев, не так. Воином называется не тот, кто воевал, а тот, кому царь дает в руки оружие. У нас есть старики, всю жизнь прослужившие стражниками и ни разу не проливавшие крови. Ну, если не считать пьяных драк с заморскими корабельщиками да с местными смутьянами.

– Неужели у Кадма так мало врагов? Я слышал иное.

– Врагов хватает, и битв бывает немало, – подтвердил Копер. – Но и воинов у царя Василия много. Одни ходят в походы, другие всё больше остаются здесь, на страже. Так же было и при его отце – царе Петере. Я начал служить ещё при нём, при старом царе, девять вёсен назад. Один раз ходил в поход на таглаков, но до битвы тогда так и не дошло – чернорукие просто разбежались, попрятались в горах. Мы хорошенько разграбили их селения и осенью вернулись в Кадм.

– А где твой щит? – спросил Пескарь.

– В караулке, – усмехнулся Копер. – Незачем таскать его без дела.

– А много вы тренируетесь?

– Не очень, – признался стражник. – Во всяком случае, меньше, чем вы – если правда то, что я слышал. Воины Города-в-Долине все учатся биться в едином строю. У нас же фалангитов не так много – в основном только царские гардерии, личная охрана Василия. У них и доспехи из толстой бронзы, и большие щиты, как у вас, и шлемы с гребнями из золочёного конского волоса. Они все богатеи, у каждого свой дом в городе.

– А ты? У тебя даже нет своего места в строю?

– Я учился биться в разреженном строю, с легким щитом и тремя копьями.

– И хорошо умеешь метать копьё?

– С десяти шагов попаду в голову. Если повезёт, – улыбнулся Копер. – Боюсь, не вышло из меня Геллака, великого героя древности.

Он подошел к бочке, зачерпнул воды и сделал несколько глотков.

– А хорошо вчера погудели, – заметил стражник. Пескарь ничего не ответил на это и снова посмотрел на море. Оно всё было испещрено небольшими холмиками волн, которые блестели в солнечном свете, как тщательно начищенное серебро.

– Море – оно всегда такое бурное? – спросил Пескарь. – Эти волны могут перевернуть корабль?

– Ты что, сейчас считай тишь! – рассмеялся Копер. – Такие волны совсем неопасны. Вот осенью и зимой бывают шторма – волны размером с дом, и даже больше. Их брызги долетают даже досюда, до стен царского замка.

Пескарь раньше не слышал слово «замок», и оно ему понравилось.

– Надо же! Я почти ничего не знаю, – полувслух удивился Пескарь.

– А почему тебя зовут Пескарь? – спросил кадмиец.

– Меня так прозвали, когда я увернулся сразу от двух камней, которые Левша и Финик кинули одновременно с двух сторон, – ответил юноша. – Я очень ловкий и быстрый.

– Да, я заметил, – вполне серьёзно кивнул Копер. – Ты ходишь, как кошка.

Пескарь снова ненадолго замолчал, глядя на море, а потом спросил:

– У тебя есть рабы?

– У меня пока и дома-то нет! – махнул рукой стражник. – Я живу в казарме рядом с портом. Но как скоплю денег, обзаведусь своим углом… открою лавочку или вложусь в корабль на паях. Только это рискованно, уж лучше финиками и бананами торговать.

Пескарь не совсем понял, что имел в виду собеседник, но решил не переспрашивать – и так он уже выглядел перед Копером, словно не царский сын, а козопас-деревенщина; хотя его новый знакомец, пожалуй, и не догадывается, что разговаривает с сыном царя Тверда.

– Ну, бывай, Копер, – сказал он словоохотливому стражнику, спускаясь во двор, где потихоньку просыпались от тяжёлого пьяного сна его соплеменники.

– Бывай, Пескарь, – кивнул кадмиец.

8

Целый день ничего не происходило. Воинов Города-в-Долине ещё раз покормили и предоставили самим себе. Некоторые улизнули через ворота в город, но большинство остались в замке и принялись разминаться и тренироваться в обращении с оружием, хоть места во внутреннем дворе было и маловато.

Вскоре к ним присоединились старейшины Силач и Копьё, но толком тоже ничего не рассказали. Понятно было, что вскоре предстоит выступать в поход, но когда именно, и как всё будет – оставалось непонятным.

Увалень тренировал удар под щит с пожилым воином по имени Резак. Ящерка присоединился к тем, кто потихоньку сбежал в город. Козлик нашёл где-то кусок дерева и принялся с помощью ножа вытачивать из него собственную ложку. Ложка получалась не такой изящной, как её бронзовые сестры, но всё равно выглядела довольно сносно.

Пескарь набрал камушков и стал метать их из пращи со стены в море, тренируя силу и дальность броска.

Копер, всё ещё стоявший на часах, заинтересовался меткостью Пескаря, и тот на спор со второй попытки убил парившую над волнами чайку. Пескарь выиграл медную монетку, на которой был отчеканен профиль царя. Ни её реальной ценности, ни что с ней в принципе можно сделать, юноша не знал – в Городе-в-Долине деньги были не в ходу, люди обменивались вещами без них. Копер сказал, что на медного Василия на базаре в порту можно купить две ладони фиников или одну ладонь жареных орехов.

Пескарь спрятал монету в карман на поясе, среди запасных камней для пращи.

Когда солнце перевалило за полдень, и воины спрятались от его гнетущего зноя в трапезной, Пескаря поймал за руку Козлик.

– Тебя Рубач зовет, – шепотом сказал он. – Пойдём.

Козлик провел Пескаря через внутренний двор к незаметной дверке, за которой оказалась короткая лестница, окончившаяся коридорчиком с деревянным полом.

Козлик уверенно толкнул одну из выходивших сюда дверей, запустил внутрь Пескаря и ушел.

В комнатке было небольшое стройное окно, узкая деревянная кровать, показавшаяся Пескарю роскошной из-за резных набалдашников в форме каких-то диковинных рыб. Стены были увешаны оружием. На кровати сидел Рубач и крутил в руках меч, явно незадолго до этого снятый со стены.

– Пескарь? – мрачно спросил Рубач. – Заходи, мальчик, сядь рядом, – позвал он. Юноша подчинился.

– Видишь этот клинок? – спросил воевода. – Железо.

Старый воин взвесил в руке махайру, как называют её в Патамосе и Оксосе – изогнутый меч длиной в локоть, с заточкой по внутреннему краю – таким нужно было не резать или колоть, а рубить, причем хорошим ударом вполне можно было бы отсечь руку или ногу.

Пескарь сразу заметил, что меч грубой работы и не очень хорошо заточен, а также покрыт рыжими пятнами ржавчины.

– Когда я был твоих вёсен, этой дряни вообще ещё не было, – продолжил старейшина. – А теперь – хоть пруд ими пруди! Такую вот штуковину можно обменять на три десятка козьих шкур, даже на два десятка, если не очень рваных. И ещё меньше, если скопом брать. Скоро каждый дикарь, который сейчас ходит с костяной дубиной, такую сможет себе соорудить. Две весны назад один кадмийский торговец приезжал в Город-в-Долине и сказал, что у нас тоже есть подходящая земля, из которой можно выплавлять железо. Знаешь болотный угол, за озером, с другой стороны от Холма?

– Да. Там топко, туда козы не любят ходить. Но можно наловить лягушек, – сказал Пескарь.

– Вот-вот… Лягушачьи мечи! – с отвращением произнес Рубач и изо всех сил воткнул клинок в доску пола. Оружие здорово погнулось вдоль ржавого пятна. – Не могу я понять этого железа. Одно – дрянь дрянью, как медь, хоть прямо руками его мни, другое – крепкое, не гнется, но того и гляди сломается. А ещё гниёт, особенно если намочить. То ли дело добрая бронза! Никакая ржа её не берёт. Каждый меч, каждый наконечник копья – настоящее сокровище, и цену ему знает любой бродяга. Благородный металл для благородных воинов!

– Мне тоже бронза больше нравится, – вежливо поддакнул Пескарь.

– Ну да ладно, – сказал Рубач, немного помолчав. – Я не затем же тебя звал. Завтра с рассветом мы отплываем на Раадос, потом передашь воинам. А пока нам надо поговорить.

Старейшина снова замолчал. Редкий для него выплеск эмоций, сопровождавшийся многословием, завершился. Теперь Рубач вновь говорил скупо.

– Ты будущий царь. Твой отец просил приглядеть за тобой. В фаланге встанешь от меня слева, а слева от тебя будет Копьё.

– В первом ряду?! – задохнулся от изумления Пескарь. Молодые воины в первом бою всегда вставали во второй ряд строя, а то и в третий, если фаланга строилась более плотно.

– Да. Ты должен сразу показать себя. А мы поможем. Неизвестно еще, решатся ли раадосцы выставить против нас фалангу. Вообще-то они неплохие бойцы – если загнать их в угол. Но это не главное. Это дело завтрашнего дня. А у тебя будут дела ещё и сегодня. Царь Кадма хочет тебя видеть. Я сказал, что ты ещё не воин. Чтобы подождал окончания войны. Но он хочет. Он царь. Ты – будущий царь. Так что жди, ближе к закату. Тебя найдут и проведут в его покои.

– Я… я должен знать что-то особенное? О том, как с ним общаться?

– Откуда я знаю?! – немного разозлился Рубач, но тут же взял себя в руки. – Не груби. Не дерись… Не плюй и не сморкайся на пол.

– Я и так никогда не плюю и не сморкаюсь на людях, – немного оторопел Пескарь.

– А я вот плюю, проклятый Ад, – тихо выругался Рубач, явно имея в виду какую-то конкретную неприятную историю.

Пескарь непроизвольно сделал правой рукой защитный знак, отгоняющий злых духов – вне храма нельзя было произносить запретное имя бога мертвых. Да и в храме лучше было от этого воздерживаться.

– Ладно, иди, Пескарь. Не забудь сказать воинам, чтобы завтра на рассвете были готовы. И чтоб сегодня не напиваться! И скажи, что я сам потом выйду, проверю, и если кто двух слов связать не сможет – не поздоровится.

Козлик ждал Пескаря у двери во внутренний двор.

– Что, к царю позвали? – спросил он.

– Откуда ты знаешь? – удивился Пескарь.

– Тоже мне, тайна богов, – усмехнулся Козлик. – Странно еще, что тебя вчера не позвали на пир к Василию. Ты же царский сын! Это называется политика.

– Слушай, Козлик, – с надеждой спросил Пескарь. – Может, ты знаешь о том, как с этим царем себя вести? Он, похоже, жутко важный тип, не то что мой отец.

– Ну, вообще-то цари с царями разговаривают запросто, они же друг другу равные. Но пока ты сам не царь, и даже ещё не воин. Поэтому тебе, конечно, лучше правила соблюдать.

– Какие правила?

– Самое главное, что я знаю: с царем Кадма нельзя первому заговаривать. Только если он тебя спросит – отвечай. А если сам хочешь что-то сказать, то нужно обязательно спросить позволения. Причем желательно не вслух, а просто сделать такой вид, что хочешь спросить, а он должен сам догадаться… Или ну я не знаю. А, и обращаться к нему надо ни в коем случае не по имени, а «владыка». Ну, или хотя бы просто «царь», но с каким-нибудь приятным славословием при этом.

– Ну ты даешь, Козлик! – восхитился Пескарь. – И откуда ты всего этого набрался? Ты же столько всего знаешь, как жрец!

– Жрец! – кисло усмехнулся Козлик. – Сыну козопаса не по карману стать жрецом, особенно такого ленивого, как мой папаша.

– Так ты правда хотел бы быть жрецом? – Пескарю только сейчас пришла в голову эта простая мысль – настолько несвойственно ему до сих пор было проникать в чувства и желания других людей; он привык по-детски мерить всех по себе.

Козлик в ответ только обреченно махнул рукой.

К ним подошел Увалень.

– Ты где был, Пескарь? Есть новости?

– Есть, – кивнул царский сын. – Передай воинам приказ Рубача: завтра на рассвете выступаем. И чтобы сегодня не напивались поэтому.

– А что, кто-то и сегодня стал бы?! – удивился Увалень. – Мне до сих пор плохо, я даже думать об этом адском вине не могу.

Пескарь сделал отгоняющий знак рукой; Козлик не обратил на слова Увальня никакого внимания.

– Что это вы все сегодня заругались? – спросил Пескарь. – Дома я от тебя такого ни разу не слышал.

– А? Да здешние воины – они все время так. Некоторые только проклятиями и разговаривают. Я вот тоже уже от них набрался, – искренне ответил Увалень.

– Брось, не надо. Нехорошая это привычка, – посоветовал Пескарь.

– Боишься гнева богов? – в вопросе Увальня просквозил суеверный страх.

– Да не столько… есть ли богам до этого дело? Просто противные какие-то у них здесь порядки. Если и учиться чему у кадмийцев, то чему-нибудь хорошему. А не распущенности и безразличию ко всему на свете.

– Ага! – протянул Увалень, и Пескарь увидел, что тот вряд ли вполне его понял.

– Ладно, не загружай голову. Иди скажи воинам про завтра. И добавь, что Рубач сам будет вечером проверять, не напился ли кто.

– Хорошо. А ты куда?

– Поднимусь на стену. Надо мысли проветрить.

9

Сначала Пескарю показалось, что трон Василия целиком сделан из золота. Только чуть позже он догадался, что это дерево, покрашенное золотой краской. Подлокотники трона скалились львиными головами.

Сам тронный зал был не такой уж большой, размерами поменьше трапезной для воинов внизу. Но был богато украшен. Стены драпированы гобеленами, раскрашенными фигурами людей и животных, причем каждый представлял какую-то сцену. Особенно запомнилась Пескарю охота на большого зверя – юноша подумал, что это должен быть тигр. В него тыкали копьями сразу с десяток воинов, а он злобно щерился, подняв одну лапу.

Повсюду по залу были расставлены тумбочки, шкафчики и этажерки, усыпанные драгоценностями, фигурками и мудрёными приспособлениями: гребни для волос и бороды, заколки, лампы, браслеты, свитки… С ними соседствовали мягкие стулья и скамьи, на которые тут и там были накинуты дорогие ткани и разноцветные шкуры.

Правда, естественный свет сюда почти не проникал – окон было всего два, оба в одной стене, и слишком узкие. Поэтому большую часть сокровищ разглядеть было нелегко.

В одном углу стояла мраморная статуя голой женщины в натуральную величину, очень красивой. Женщина одной рукой стыдливо прикрывала свое лоно, другую же, наоборот, игриво запустила в волосы.

Напротив нее, в противоположном углу, высилось чучело медведя с жуткими живыми глазами.

У стен располагались алтари божеств. Пескарь заприметил Быстроногого – бога мудрости, гонцов и торговли, Дарующего – бога домашнего очага и уюта, и Росу – богиню любви и красоты. Возможно, были ещё, но в общем пышном убранстве комнатные святилища терялись.

Больше всего внимание Пескаря привлекло странное приспособление – высокая ажурная конструкция, в которой зачем-то журчала вода – словно ручей прямо в комнате! Правда, вместо обычного русла в этой штуке была сделана целая лесенка из качающихся, разукрашенных медных чашечек, которые висели одна над другой, и вода перетекала через них в хитрой последовательности. «Что это, интересно? – заинтригованно подумал Пескарь. – Алтарь Текущего – бога морей и рек?»

Царь не ждал Пескаря в зале, а появился некоторое время спустя, когда юноша хоть немного освоился и перестал бояться каждым движением задеть и уронить какую-нибудь безделушку.

Это был пожилой мужчина с огромной вьющейся бородой, в которую были вплетены несколько золотых и серебряных колец. На нем была длинная просторная туника до пола, которая, однако же, не скрывала солидного живота. На голове царя возлежала золотая диадема с тремя большими разноцветными камнями в центре.

Пескарь был уверен, что царь воссядет на свой трон, стоявший на небольшом возвышении, и начнет свысока вещать мудрёные пророчества. Вместо этого тот направился прямиком к юноше.

– Ты Пескарь? – спросил он, ласково улыбнувшись. Пескарь неуверенно кивнул, а царь вполне дружески обеими руками пожал его локоть. – Я Василий, царь Кадма. Присядем же, друг мой!

Василий широким жестом указал на одну из широких скамей с резной спинкой и мягким сиденьем. Он взял юношу за руку, утянул его и усадил подле себя.

– Ведь правда же, храбрый Пескарь, мы будем друзьями? – продолжил он. Голос у царя был глубокий и проникновенный. Торжественную ауру величественности этого человека портило только бесформенное брюхо.

– Ты ведь сын Тверда, не так ли?

– Да, владыка, – почтительно ответил Пескарь. После такого радушного приема он ждал уже было, что совет Козлика не понадобится, что сейчас царь замашет руками и воскликнет что-нибудь вроде: «Зови меня просто папой», – но ничего подобного не произошло.

– Разве это не чудесно, мой мальчик? – улыбка не сходила с уст Василия. Тут только Пескарь обратил внимание, что на шее у него висит тяжелое ожерелье из золотых прямоугольных плашек, на каждой из которых – своя сложная гравировка. – Как поживает твой отец, царь Города-в-Долине? Здорова ли матушка?

– Спасибо, владыка, всё прекрасно, и все здоровы.

– Как чувствуют себя ваши стада? Хороший ли собрали урожай? – царь спрашивал с таким участием, словно действительно искренне волновался за достаток своих соседей.

– Великолепный урожай, многозаботливый царь, – дипломатично продолжал Пескарь. – И осенний, думается, будет не хуже. Думаю, в этом году мы отправим в сребробогатую гавань благословенного Кадма не меньше товаров, чем в предыдущем.

– Это ли не учтивейший из ответов? – похвалил юношу царь. – Я полагаю, нынешний поход наших объединенных армий окончится блистательной победой, как было и прежде. Не сомневаюсь, что ты покроешь себя славой и совершишь немало подвигов, подобно Адму и Геллаку, великим героям древности. А значит, как следует по законам вашего города, ты получишь взрослое имя и займёшь причитающееся тебе по праву место в фаланге воинов. А вместе с тем и станешь полноправным наследником царя Тверда.