Фон Вернер

Старик откинул с подлокотника кресла плед, и я увидел небольшой пульт с кнопками и трекбуллом. Покрутив шарик и нажав кнопку, Карл запустил руку в открывшийся ящик стола, рядом с которым он сидел и протянул мне пачку бумажных фотографий.

– Смотрите. Сразу предупреждаю, фотографировал я сам, фотоаппарат Никон Д-40 икс с фиксацией места съемки по джи-пи-эс. Дата съемки и координаты тоже указаны в цифровой фотографии. Файлы у меня есть. Никакого фотошопа, это вам подтвердит любой эксперт. Смотрите. Все поймете сами.

На первой фотографии яма в земле и бок какого-то круглого предмета, похожего на большой слегка приплюснутый арбуз, часть земли смыта с гладкой явно не металлической поверхности, виден скол пластиковой обшивки, под ним медная обмотка. Двигатель? Генератор? На второй этот предмет почти полностью откопан – это уплощенный цилиндр, рядом выдвинутая рулетка и видно, что в диаметре этот предмет восемьдесят сантиметров, а в высоту не больше полуметра, видна ось с креплениями. Земля с предмета почти смыта, и на следующей фотографии я увидел табличку на русском: КРЭТ^[10], модель ЭД-5000 № 6789056-01. Я подождал, пока Зуд отсканирует фотографию и обработает данные с таблички:

– Это электродвигатель грузового квадракоптера модели «Лесовоз», его грузоподьемность пять тонн. Квадракоптер типа эф-пи-ви плюс навигатор. Серийный номер этого двигателя привязан к дрону, закупленному в две тысячи сорок пятом году лесопромышленником Збруевым из Залучья. Досье на Збруева скачивается, – доложил мне Зуд.

– Что скажете, Зорин? – проскрипел Карл, – этот мотор я выкопал сам, дату находки вы видите на фотографии.

– Вы говорите, что нашли этот двигатель в земле в две тысячи седьмом году?

– Да. Мы перенесли его в Починок и спрятали в подвале одного из домов. Потом, после переезда в Россию я его забрал и сейчас он хранится у меня в сарае. Как вы понимаете, сейчас он уже не уникален, кроме этих фотографий. Они – настоящие документы.

– Почему вы его тогда не показали на суде?

– А зачем? Я убедился, что мой дед не сочинял, и хотя я не имею объяснения, как этот предмет попал из двадцать первого века в двадцатый, в сорок второй год, я его вижу, я знаю, что это факт. А объяснять свою находку мне бы пришлось, или признать, будто она подделка.

– Вы встречались со Збруевым?

– Нет, а что я ему скажу? Как его дрон попал в тысяча девятьсот сорок второй год? Я недавно узнал, что дрон этот сейчас у него, используется для вывоза леса с разработок.

– Что вам еще удалось узнать?

– Много чего, – уклончиво ответил старик, – давайте по порядку.

– Хорошая идея. Если вы не устали.

– Устал немного. Я буду отдыхать, Зорин. Но рассказ не будет долгим. Я прошу вас не задавать вопросов, пока я не закончу.

– Хорошо, – я устроился в кресле и приготовился слушать.

Рассказ Карла Вернера

– Все началось первого июля сорок второго года. Сто двадцать третий саперный батальон сводного полка с таким же номером, в котором служил мой дед, занимался минированием правого берега реки Полометь, выше по течению, между деревнями Починок и Калиты. Мой дед – связист. В те дни приехал в Починок для прокладки дополнительной линии связи на тот берег реки к огневым позициям ПВО. Советские войска регулярно отправляли разведчиков, потому еще реку перегораживали сетями с колокольчиками, на левом берегу стояли прожекторы и зенитные батареи скорострельных автоматических пушек Флакфирлинг тридцать восемь^[11] и флак восемнадцать^[12].

Взвод, которым командовал мой дед закончил протяжку линии к первому июля и отошел к расположению боевого охранения севернее деревни Починок и концентрационного лагеря, который охраняли шуцманы^[13] из Тотен копф. Там в основном содержались пленные из сто восемьдесят третьей дивизии красной армии, а также пленные десантники, которые еще зимой пытались пройти нам в тыл, но они были обнаружены по следам на снегу. Всего там было около семисот человек в бараках. Они каждый день выносили за территорию умерших от голода и ран и сбрасывали в большую яму за деревней. Тех, что покрепче заставляли ловить рыбу в реке, потому что течение бурное и вода ледяная, даже летом не была теплее пятнадцати градусов. Тотен копф расстреливали всех, кто не мог выйти утром на построение и оставался в бараках. Если кто-то совершал побег, расстреливали каждого десятого в отрядах. Вы понимаете, когда целый армейский корпус в окружении, кому нужны пленные? Есть такой термин «децимация» – каждый десятый.

Первого июля примерно в девять часов вечера началось светопреставление. Южнее, там, где река делает зигзаг началось что-то странное, небо осветилось, и появились вертикальные световые разноцветные столбы. Их было очень много, они наслаивались друг на друга, перемещались среди деревьев, и так длилось всю ночь до восьми утра. Уже после рассвета столбы исчезли. Дед говорил, что это было жутко. Кое-то из его солдат говорил, что это было похоже на полярное сияние, которое спустилось до земли. Майор Крамер из охраны лагеря послал трех шуцманов на разведку, те вернулись под утро, они были красные, будто обваренные кипятком, их рвало и они ничего толком не могли рассказать, еле дошли и потеряли сознание, а через три часа умерли. А когда их хоронили, то тела их расползались, так, будто были сварены. Больше никого в то место не посылали. Прошло три дня. Дед ждал приказа командира полка вернуться в расположение под Демянском за пополнением и едой. Всех уже тошнило от запаха вареной рыбы, а грибы собирать начальство категорически запретило. Бывали случаи отравлений ядовитыми.

Третьего июля в сумерках началось, то, что дед описал адом на яву. Перед рассветом, в темноте, были убиты все охранники лагеря, оборвана связь со штабом в Алешонке. К утру на окраине деревни были сложены больше ста шуцманов и средних чинов, у всех были перерезаны шеи, а офицеров развесили за руки еще живыми на деревьях с вспоротыми животами и их крики и стоны наводили ужас, на тех, кто пытался спрятаться от убийц.

Пленные русские солдаты вырвались на свободу, захватили арсенал, они добивали уцелевших охранников, а деду в темноте прострелили ногу. Он успел отползти за кусты в яму с трупами расстрелянных еще прошлым днем русских и его не нашли. К рассвету все, без исключения, солдаты и офицеры вермахта были убиты. Спасся только мой дед. Он слышал голоса русских солдат, но, не зная языка, не понимал, что они говорят. Он видел, что на краю деревни появился летающий вагон, в который погрузили раненых из пленных, потом этот вагон забрал оружие, потом в него затащили зенитки по одной и тоже куда-то увезли по воздуху.

Дед говорил, что летающих устройств было два, один похож на ящик размерами примерно десять метров на три и три, а другой имел что-то вроде лебедки с крюком. Он его описал, как шестивинтовой вертолет – летающий кран. Но, что самое удивительное, эти летающие средства не имели пилотов. В них не было кабин с человеком внутри. В целом он видел очень немного. Те, кто напал на лагерь, были черно-зеленого цвета, они не стреляли и практически ничего не говорили. Их было совсем немного, трое или пятеро. Они появлялись и исчезали в траве и кустах словно призраки.

Дед пролежал весь день, не имея сил и желания выбираться. Он был уверен, что его убьют, как остальных, если найдут. К вечеру следующего дня, он пришел в себя, от того, что кто-то лил ему в рот воду. Открыв глаза, дед увидел человека, мужчину средних лет в странной одежде. Он не сразу понял, что она странная, внешне была похожа на маскировочный комбинезон с широким воротником. В руке этот мужчина держал пластиковую бутылку и из нее лил деду на лицо, тогда дед назвал ее «мягкое стекло» и лишь потом уже после войны он узнал пластиковую прозрачную бутылку, какие появились в магазинах в семидесятые годы. Напоивший его закрыл бутылку и спрятал за спину. Потом он забрал из кобуры деда вальтер и сказал по-немецки: «Макс фон Вернер, лейтенант батальона связи, нужно чтобы тебя демобилизовали с легким ранением в ногу. Я еще прострелю твою левую руку, но помогу тебе доползти до деревни Мелеча. Я бы не советовал никому говорить о нашей встрече. После войны ты передашь привет от меня, Владимира, своему внуку Карлу. Он будет хорошим человеком. Ты это запомнишь?». Дед ответил – Да. Он был в шоке. Этот Владимир погрузил деда в кюбельваген^[14], на котором связисты привозили свои инструменты и провода в Починок, выгрузил на середине дороги, приказав: Kriechen! – Ползи! И выстрелил ему в левую руку, не повредив плечевую кость. Пистолет он забрал.

Утром Макса Вернера в бессознательном состоянии нашел патруль из Мелечи и донес до госпиталя. Так как этот Владимир не запретил ему доложить о захвате деревни и лагеря, дед, когда смог, написал подробный рапорт. Он написал и про летающие устройства. Потом он мне сказал, что вспоминая этого Владимира он был уверен, что звук у него шел не изо рта, а из его воротника или груди и в словах было что-то странное, немцы так никогда бы не говорили. Я теперь полагаю, что это был машинный перевод, а голос синтезированный. Деду моему было двадцать лет, он не был женат и не имел детей… но этот Вольдемар знал, что я буду рожден и меня назовут Карлом. Особенно радует фраза, которую запомнил дед: «Он будет хорошим человеком». Значит, этот Владимир знает обо мне нынешнем.

Пока дед лежал в госпитале и ждал эвакуации, он слышал, что Починок оказался в руках партизан. Командование собиралось штурмовать деревню двумя ротами танков. Но не успели, через две недели после светопреставления случилась чудовищная диверсия: были подорваны больше двадцати танков Т2, Т3 и броневиков, кроме этого сами собой взорвались приготовленные к отправке на передовую линию крупнокалиберные мортиры, несколько складов с боеприпасами, а также несколько самолетов, стоявших на ремонте аэродрома в Демянске. Деда отправили транспортным самолетом в Псков, и там, в госпитале он услышал от других раненых, что партизаны Бати ночами вырезали солдат вермахта целыми батальонами, оставляя одного живого с посланием, что за каждого убитого солдата красной армии будет убито десять немецких солдат, а за каждого гражданского – сто. Я выяснял потом, что вермахт пять раз пытался штурмовать Починок, но тот был превращен в крепость, а при попытке разбомбить – вылетел тот самый вагон, в котором были установлены Флак 38, с каждого борта этого ящика била пушка. За один бой он уничтожил, по-моему, девять самолетов.

Карл замолчал и принялся пить остывший чай.

– Дед еще говорил, что этот дрон разбомбил Демянский аэродром вместе с самолетами, складами, ПВО, точность попаданий – фантастическая. Ни одного промаха, каждая бомба – в цель.

Я осмысливал рассказанное. Старик пытался ни чем не выдать волнения, говорить, как можно спокойнее, равнодушнее, но ему это плохо удавалось. Впрочем, как и мне его слушать. Больше ста лет прошло после той войны, но она не отпускает никого, кто хоть краешком своей семьи имел к ней отношение, кто побывал в тех местах, где она прокатилась своим катком.