"Нельзя разделять Время и Пространство, – ответил на его возражение Ярроу. – Двигаясь назад во Времени, ты движешься в Пространстве вместе с Землей".

А.Азимов "Конец Вечности".

Часть 1. Странные совпадения

Лекарство от скуки

В киберкостюме моей жены включился алгоритм материнского инстинкта. Я писал программу для него, используя готовые поведенческие блоки, лишь немного их корректируя, и весь архетип Дианы соответствовал комбинации прототипов героинь комиксов Марвела «Чудо-женщина», «Черная вдова», «Женщина-кошка», «Призрак в доспехах» и «Алита». О том, что в этих прототипах скрыты материнские инстинкты мне и в голову не приходило.

А мой Зуд, с которым у Дианы большая кибернетическая любовь, мне докладывал после каждого ультразвукового исследования, как обстоят дела в организме моей жены, и что происходит с будущим ребенком. Во время исследований Валентине не было необходимости снимать Диану, достаточно было расстегнуть ее, поэтому киберкостюм становился невольным свидетелем исследования, мало того, он еще и снимал биопотенциалы с мозга жены, интерпретируя ее эмоции. Так что радость от информации, как растет наш общий детеныш удваивалась, а после трансляции этих событий Зуду – утраивалась.

От дружного сюсюканья и слащавости киберсьютов меня – врача «скорой», начинало поташнивать, и я просил костюм избавить от подробностей, угрожая переписать алгоритм и снизить коэффициент заботливости и рефлексии.

Сентиментальный Зуд обвинял меня в черствости, отсутствии отеческой нежности и ласки. Он говорил укоризненно:

– Ты же врач, отец! Ты понимаешь, какое это чудо – рождение человека? Что можем мы с Дианой? Проект костюма для твоего сына сочинить? И мы это сделаем! Это будет самая безопасная в мире оболочка!

– Боже мой, Зуд, ну зачем? Раньше хотя бы пяти – семи лет киберсьют ему не понадобиться. Разве что кокон. А потом каждый год мне выращивать новый? Да я разорюсь на его шмотках?! Мы купили универсальную кибер-коляску и этого достаточно пока.

– Ты – жадный, ты его не любишь?! – «рыдал» киберкостюм.

А мне поначалу было смешно, но постепенно эти «сладкие слюни» всё больше раздражали. Я приказывал «прекратить размазывать сопли»!

Зуд на время успокаивался, до следующего визита Валентины в женскую консультацию.

– И растет ребенок там, не по дням, а по часам! – декламировал мне Зуд, показывая снимок растущего Юрки, – какой он хорошенький! – в голосе костюма явно звучали интонации волка из мультфильма «Волк и теленок». Зуд вообще не стеснялся воровать голоса известных актеров, для яркости выражения эмоций.

– Хватит, шкура, я тебя отключу. Все идет по плану, как природой установлено. Нормальный ребенок будет.

– Это наш ребенок, – уточнял Зуд, – понимаешь, наш!

– Ты-то тут при чем? – смеялся я, – Ты в кладовке стоял со своей Дианой в обнимку, пока я трудился, можно сказать, в поте лица.

– А мы мысленно были с вами, – бурчал Зуд, – мы же с Дианочкой это – как бы, вы. Вот ты знаешь, как ощущается ваша любовь в биопотенциалах? А мы знаем… это настоящее счастье, радость. Я тебе авторитетно говорю, когда вы с Валей вместе, у вас эндорфинов выделяется в три раза больше, чем когда вы друг без друга… У меня все параметры записаны… Хочешь покажу?

– Бюрократ. Записано у него…

Но, что и говорить, мне было приятно ощущать доброту и заботу даже от киберкостюма.

Я работал как обычно – сутками, иногда Горыныч меня командировал на другие подстанции, подменить старшего врача.

После перезапуска нейросети «Дума-2» в поселке Блазново я несколько месяцев курировал работу набранной мной команды математиков, но мне довольно быстро стало скучно.

Клон Зуда, залитый мной в нейросеть, отлично справлялся с порученным делом. А четырех системных программистов вполне хватало, для коррекций подпрограмм.

Впрочем, я был на связи с Блазновским центром, время от времени обращаясь с различными просьбами к искусственному разуму.

Забавно, но Зуд Блазновский, словно действительно осознавал себя гипермозгом, я чувствовал в его манере общения еле заметные нотки важности. Он как бы снисходил до общения со мной, но никогда не демонстрировал высокомерия, просто вдруг между нами возникла дистанция.

Иногда мне казалось, будто ему надоела админская работа, и он скучает по более динамичной жизни киберкостюма. Правда, где-то там в сервере живет и его любовь – Диана, виртуальная личность киберсьюта моей жены.

Двуединая сущность искусственного интеллекта регулируется моими алгоритмами и моральным кодексом на основе «теории справедливости» Роулза, христианских норм и биосоциологии целой команды разных авторов, в которой немного и я оставил свои соображения по теории симбиоза в эволюции многоклеточных сообществ – как самоорганизующихся систем государственного развития. Потому что у Роулза нет понимания общества, как многоклеточного организма, он видит его лишь как взаимодействие одноклеточных индивидуалистов, вынужденно сосуществующих на одном пространстве. Вот я и добавил своего понимания объективной идеи здравомыслия, как «колониеобрузующего фактора».

Конечно, я не заявлял ни о каком авторстве на эту теорию. У нее хватает авторов среди биосоциологов.

О том, что искусственному интеллекту в Блазново внедрены психотипы мужчины и женщины одновременно я никому не сообщил. Не то чтобы делал тайну, просто мне было лень объяснять всем любопытным для чего я это сделал.

Потому что Зуд попросил загрузить ему личность Дианы. Так что они там теперь вместе развивают и совершенствуют нейросеть.

Каждое утро приходит служебный робокар, на котором Валя ездит на работу в архивное управление на улице Адмирала Макарова.

Незадолго до «дня защитников Отечества» она принесла домой любопытное письмо из МГУ.

Как обычно, забравшись с ногами на диван топлесс, Валентина уложила на колени Буську и чесала ему между ушами. Котик «включил мотор», а Валя позвала меня. Я думал, что-то интересное идет по телеку, но нет.

Пользоваться спортивным киберкостюмом для тренировок я ей запретил, электроимпульсы повышают тонус матки и могут спровоцировать преждевременные роды. А это нам совершенно ни к чему.

Вот она и ходит вечерами по дому неглиже. А я прячусь от нее. Камер в доме нет совсем нигде. Любую бытовую технику, которую нам приходится покупать, я проверяю на жучки и камеры и удаляю их нещадно. Пусть даже и вхожу пресловутые 3 % пользователей-интравертов по мнению искусственного интеллекта, который собирает все данные о россиянах, их поступках и разговорах из этих источников. Даже искусственному разуму я не позволю любоваться обнаженной натурой Артемиды. Это только моя привилегия!

Я читал бумажную книгу, жена и кот смотрели по телевизору канал «Живая природа». Там в он-лайн режиме передавалась трансляция из орлиного гнезда, где мать с отцом – орлы кормили новорожденных птенцов. Самое подходящее развлечение для хищников. Заботливые родители приносили куски мяса, а прожорливые птенцы глотали их.

Как оказалось, работники заповедника специально приготовили для семьи корзины с нарубленным мясом на высоких столбах, чтобы наземные хищники не своровали. В углу экрана периодически включалось окно, показывая орлов-родителей, которые летали за мясом, словно в ресторан. Камеры с микрофонами передавали звуки леса, хлопанье крыльев, клекот.

– Леша, смотри.

Валентина щелкнула пультом, и экран сменился на читалку. Я поднял глаза на телевизор – какой-то документ с печатями и подписями. Буська соскочил с коленей жены с обиженным мрявом: «Ну вот! На самом интересном месте!».

– Лешка, ты помнишь, что рассказывал мне про Демянский котел? Ну, когда мы первый раз ездили на кордон к Савельевым? – уточнила Валя, хотя я отлично помнил ту поездку четырехлетней давности. Как мы мчались по разбитой дороге от Старой Руссы в сторону Порхова на «картофельном» джипе егеря Савельева, я орал слова из «Урал-байкер блюза»: «Гони, Валентина, гони! У тебя зверь, а не машина! Гони!»…

Это было здорово. И хотя нынешние электромобили и квадракоптеры мчатся в несколько раз быстрее, та поездка стала незабываемой, от ухабов, рёва старенького дизеля и запаха жареной картошки. Потому что Савельев заправлял машину подсолнечным маслом. Солярку найти уже непросто.

В пути я Вале рассказал о боях в тех краях, о страшных месяцах зимы и лета сорок второго года и «коридоре смерти», как окрестили фашисты полоску земли, шириной в несколько километров, которую им удалось прорвать в марте сорок второго во время двойного наступления.

Мы сбросили скорость и проезжали самодельные памятники войне – груды искореженного металла, разряженных снарядов и разбитой техники, собранные поисковыми отрядами за сто лет после той войны.

– Естественно, помню, – я присел рядом и включил голосовую авточиталку с экрана, но Валентина ее остановила.

– Погоди, я короче изложу своими словами. Письмо я вывела, просто, как подтверждение моих слов.

– Можно тебя попросить? – прервал я ее.

– Конечно, все что угодно, – она уставилась на меня в ожидании.

– Накинь что-нибудь. А то мне трудно сосредоточиться на словах. Твоя божественная грация реально сводит с ума, и мое внимание не может сконцентрироваться на письме.

– Ну, вообще, я дома могу ходить, как мне нравится? – она притворно фыркнула, но просьбу выполнила. – Ты знаешь, что моей работой сейчас является выяснение соответствия секретности запрашиваемых исторических документов уровню допуска запрашивающего? – бубнила она из платяного шкафа, предоставив мне теперь возможность любоваться другими частями ее тела.

– Догадывался, как только Самсонов сообщил о твоем переводе в архив, – произнес я оценивая округлость ее форм, – будешь много сидеть, утратишь…

– Что? – она выбралась из недр шкафа с куском ткани в руке, – что я утрачу?

– Идеальность форм твоих чудесных бедер, – закончил я мысль, а она опять фыркнула в ответ и вернулась к теме письма:

– Пришел запрос на папки немецких документов по шестнадцатому армейскому корпусу вермахта, который осенью сорок первого занял Демянск и уперся в наши армии у Мясного бора и западнее Валдая.

Она натянула длинную майку, похожую на платье. Или платье, похожее на майку.

Я приподнял бровь и усилил вопросительный вид голосом:

– Это очень интересно. А что, они прямо вот так папками запрашивают или конкретные документы?

– Ты не понял. Историки и студенты запрашивают разрешение, приехать и поработать с документами из этой папки. Я узнала, что папка есть. Даже не одна. А порядка пяти ящиков с папками. Ты по-немецки понимаешь? Эти документы не оцифровывались. Что там в этих папках никто не знает. Рапорта, переписка, радиограммы, отчеты…

– Зуд знает все языки, он поможет перевести. А ты хочешь меня к этому подключить? Что там секретного?

– Не знаю. Они засекречены вообще, как документы. Превентивно, не потому что там есть секреты, а потому что они там могут быть. Ну, я спросила у Лёнчика, достаточно ли твоего допуска для такой работы, он сказал – да. Если тебе интересно, я закажу пропуск в зал спецхрана, можешь приехать и порыться вместе с аспирантом.

Я прищурился. С чего это такая забота о моем досуге?

– Валя, я твою кошачью хитрость вижу насквозь, зачем тебе нужно, чтобы в свободные от дежурств дни я сидел в архиве?

Она погладила себя по «арбузу» под майкой и сказала:

– Срок подходит. Обычно мужики бухают до родов и на радостях после… я не уверена, что ты тоже предашься этой традиции, но мне спокойнее, если буду знать, что вместо коротания вечеров без меня с текилой или коньяком, ты работаешь в архиве. Кстати, с тобой там еще сядет аспирант из МГУ – Василий Петров, который пишет диссертацию по партизанскому движению в Демянском котле. Тебе это интересно?

– Да. Мне это очень интересно! – я обнял ее за плечи и поцеловал в щеку, – Но ты – намного интереснее. Порой мне кажется, что мы вместе живем уже вечность, и я тебя знаю до каждой клеточки, а порой, ты проявляешь себя совершенно неожиданно, и это мне тоже очень нравится. В старину женихов и невест, а также мужей и жен называли суженые. Не в том смысле, что они узкие… а от судьбы – сужденные друг другу, назначенные судьбой. Согласна?

Валентина кивнула, и вдруг милое лицо ее сморщилось, и она его спрятала у меня на груди.

– Я это сразу, поняла, Лешка, сразу. Ты не понимаешь, но я безумно боялась что ты исчезнешь после того дежурства. Поэтому…

Поэтому, уезжая к себе на оперативку, она произнесла немыслимую фразу без всякого подтекста и намека: «Когда вернусь, я хочу увидеть тебя в моей постели». Вот так, не в квартире, не в жизни… Четко и без инотолкований. А я в тот момент хотел того же. И потом тоже… мы на том дежурстве словно срослись в единый организм. Прошло пять без малого лет… а память возрождает наши чувства, будто все происходило лишь вчера. Мы не часто говорим другу о любви, и это не позволяет девальвироваться значению этого слова.

Любовь – великое чувство и не должно мусолиться в повседневности, покрываясь бытовой пылью. Фраза «Я тебя люблю» – это ключ, открывающий душу навстречу любимому человеку, код от сейфа, но мы же не твердим код каждый день вслух… Эта фраза – генератор комплементарности душ, объединяющий фактор. Ее нельзя превращать в разменную монету, снижая ценность.

– Так что насчет архива? – спросила Валя.

– Я готов покопаться в документах. Будет о чем поговорить с Савельевым предметно. Хотя…

Егерь Савельев, фанат исторических реконструкций событий Великой отечественной войны в тех краях, говорил мне, что партизаны там действовали очень отчаянно и много проводили диверсий и собирали разведданные. А конкретно в самом котле работала третья партизанская бригада, за которой немцы охотились от Демянска до Залучья и до Старой Руссы. Территория, на первый взгляд невелика, болот много, а сухих участков мало… Савельев все-таки лучше знает места западнее Залучья, окрестности Холма, Торопца и Порхова, где располагались армии под командованием фон Лееба. Историк же просит порыться в материалах, касающихся шестнадцатого армейского корпуса, а это уже сам Демянск.

Надо познакомиться с аспирантом. Но почему его так заинтересовала именно третья партизанская бригада?

– Будешь слушать письмо? – спросила Валентина.

– Зачем? Ты все важное сказала, я хочу… завтра у меня сутки, а послезавтра я поеду к тебе на работу. Пропуск заказывай. – Я заметил, что жена еще что-то не договаривает, – и выкладывай все. Что скрываешь?

– Понимаешь, Леша, я надеюсь, что кроме аспиранта, приедет его научный руководитель, и я хочу, чтобы ты с ним познакомился.

– Если приедет, познакомлюсь. Это я могу. А что в нем особенного?

– Дело в том, что это мой отец. Если познакомишься с ним, то мне интересно будет узнать твое мнение об этом человеке.

Она явно волновалась. Лукавства в ее словах и лице я не заметил. Интересно. Вот так, значит, начнется знакомство с ее родителями, для начала с половиной семьи. Любопытно, а как они живут, не зная ничего о дочери? Неужели не интересовались совсем? Вот, еще, почему она так хочет, чтобы я занялся архивной работой!?

– А если он не приедет?

Она пожала плечами. Молчала, глаза ее стали грустными. Валя редко плачет. Я за годы семейной жизни могу по пальцам пересчитать моменты, когда видел ее слезы.