Повышение жизнеспособности общества

Выявленная с использованием композитного индекса динамика психологического состояния нашего общества согласуется с картиной, полученной на основе других показателей. Так, например, социологическое исследование динамики социального самочувствия наших сограждан с помощью соответствующего индекса, включавшего подиндексы: 1) статусной идентификации, 2) удовлетворенности и стабильности существования, позволило выявить отображенную в таблице 4 картину.

Сравнение индекса социального самочувствия россиян в 1994–2000 гг. – в период, за который он был вычислен социологами, – с индексом психологического состояния нашего общества демонстрирует, что они изменялись практически синхронно, показывая улучшение ситуации с 1994 по 1998 гг., ее ухудшение с 1998 г. по 2000 гг., после дефолта и, как считают социологи, вследствие него (Козырева и др., 2001), а после 2000 г. – вновь начавшееся улучшение. Вместе с тем имеется и различие, состоящее в том, что индекс социального самочувствия «пошел на подъем» к 2001 г., в то время как вычисляемый нами индекс сделал это позднее – в 2002 г. Очевидно, оба индекса улавливают схожие тенденции, однако использованный социологами более «мягкий» индекс, видимо, более чувствителен к ним, фиксируя изменения, которые проявляются на уровне статистических показателей, лежащих в основе нашего индекса, несколько позднее.

Таблица 4. Распределение респондентов по индексу их социального самочувствия (в%) (источник: Козырева и др., 2001, с. 248)

Примечание: N – количество опрошенных.

Проведенное социологами исследование одновременно продемонстрировало, что в 1998 г. был зафиксирован самый высокий за рассмотренный ими период уровень обеспокоенности наших сограждан неопределенностью своего существования, что высвечивает одно из главных социально-психологических последствий таких экономических событий, как дефолт. В частности, 83 % опрошенных тогда выразили беспокойство по поводу нестабильности жизни (Козырева и др., 2001). Впрочем, следует отметить, что и в относительно благополучном, т. е. не отмеченном дефолтом, 1996 г. таковых было 78 % (там же), а массовое ощущение нестабильности жизни является одним из главных атрибутов современного российского общества, что подтверждается и данными других опросов.

Отметим и то, что, хотя социологи в начале 2000-х годов констатировали «некоторое «просветление» общего эмоционального фона в обществе» (там же, с. 250), полученные ими данные демонстрировали, что надежду на изменения к лучшему выражали лишь 15–20 % наших сограждан. Сделанный этими исследователями вывод: «При всей неоднозначности истоков и содержания пессимистического мироощущения, окрасившего сознание довольно больших масс населения, их неудовлетворенность жизненными переменами является основой для социально-психологического дискомфорта и ухудшения социального самочувствия» (с. 252), – выглядел не менее пессимистично, чем описанное ими мироощущение.

Результаты других исследований также подтверждают, что в 1990-е годы неудовлетворенность наших сограждан своей жизнью превратилась в одну из главных характеристик современного российского общества. Так, в 1999 г. полностью удовлетворенные составляли лишь 3,8 %, а скорее неудовлетворенные и полностью неудовлетворенные – 53,4 %. При этом 67,8 % опрошенных были не уверены или совершенно не уверены в своем будущем (Шубкин, Иванова, 2001), что, естественно, сказывалось на их психологическом состоянии. Еще более пессимистично, если не алармистски, звучит общий вывод, который делают авторы описанного исследования: «Почти две трети населения России находится в состоянии сильной тревоги. Цифры характеризуют катастрофическое сознание населения» (там же, с. 358). В дальнейшем, правда, количество россиян, удовлетворенных жизнью, возросло (что соответствует улучшению психологического состояния нашего общества, оцененного с помощью композитного индекса), по некоторым расчетам достигая 53 % (Балацкий, 2005б), а несколько позднее наблюдалась ситуация, когда «самочувствие россиян правильнее оценить как пограничное – „50×50“» (там же, с. 48), однако количество неудовлетворенных по-прежнему оставалось очень значительным^[9].

Имеет смысл сопоставить психологическое состояние нашего общества и с таким показателем, как количество случайных отравлений алкоголем (см. рисунок 6).

Сопоставление соответствующих показателей демонстрирует, что они тоже изменяются практически синхронно, т. е. ухудшение психологического состояния общества сопровождается увеличением количества алкогольных отравлений, имеющих летальных исход. Огромное количество смертей от фальсифицированного алкоголя, конечно, можно объяснить такими причинами, как его плохо контролируемое производство, аморальность значительной части отечественных предпринимателей, которым все равно, каким путем зарабатывать деньги, низкий уровень жизни наших сограждан, потребляющих наиболее дешевые и заведомо суррогатные спиртные напитки, и т. п. Однако сходная динамика количества отравлений спиртным и психологического состояния общества позволяет предположить, что свой вклад в эту печальную статистику вносит и психологическая безысходность, сопровождающаяся отсутствием заботы о своем здоровье. Улучшение же психологического состояния общества имеет следствием более бережное отношение наших сограждан к своему здоровью, что подтверждается и выявленной нами высокой отрицательной корреляцией между индексом психологического состояния российского общества и статистикой заболевания алкоголизмом (r=–0,963) (см. таблицу 3).

Рис. 6. Смертность от случайных отравлений алкоголем на 100000 человек населения в 1991–2005 гг. (источник: Заиграев, 2001)

В пользу подобной интерпретации отравлений алкоголем говорит и тот факт, что в 1991 г. выбор спиртных напитков был куда более ограниченным, нежели, скажем, в 2000 г., цены на «благородные» напитки казались подавляющей части населения заоблачными, а в домах многих наших сограждан стояли самогонные аппараты, явившиеся закономерным порождением всеобщего дефицита и горбачевской антиалкогольной кампании. Однако травились спиртным тогда в два раза меньше, чем в 2000 г., когда дефицит алкогольных напитков уже стал преданием. Соответственно, основной причиной представляется не доступность спиртного, а отношение населения к своему здоровью, изменяющееся пропорционально психологическому состоянию общества.

Аналогичные закономерности проявляются при сопоставлении индекса психологического состояния общества с заболеваемостью алкоголизмом и наркоманией (см. таблицу 3). Таким образом, вывод о том, что «особенности современных социально-экономических процессов в России способствует интенсивному развитию маргинальности и соответственно – росту наркотизации» (Позднякова, 2001, с. 543), может быть дополнен утверждением, что наркотизации, равно как и возрастанию потребления спиртного, содействуют не только отмеченные социально-экономические процессы, но и психологическое состояние нашего общества. В данной связи уместно упомянуть также данные социологов о том, что алкоголизму, наркомании и суицидам во многом способствует такая характеристика общества, как низкий уровень социальной защищенности граждан (Мозговая, 2001), а также социальное недовольство. Как пишет Ю. А. Красин, «протест выражается в уходе из общественной жизни в сферу криминала, в наркоманию, алкоголизм, мистику и религиозный фанатизм. Подобная форма протеста не менее губительна, чем та, которую поэт назвал „бунтом бессмысленным и беспощадным“» (Красин, 2006, с. 974).

Разумеется, неудовлетворительное психологическое состояние современного российского общества имеет и политические последствия. Так, например, в 1994 г., на первом пике его ухудшения, 43 % россиян считали, что в нашей стране нет условий для демократии, поскольку принципы западной демократии не совместимы с российскими традициями. С 1989 г., когда страна переживала «демократическую эйфорию», по 1996 г., когда «демократический подъем сменился усталостью и апатией» (Красин, 2006, с. 975), доля сторонников сосредоточения власти в сильных руках возросла с 42 % до 68 %, т. е. до явного большинства населения (Вебер, Галкин, Красин, 2001). В 1998 г., на втором пике ухудшения психологического состояния россиян, более четверти опрошенных (26,5 %) высказались за диктатуру (там же). Аналогичные результаты демонстрируют и другие опросы, систематически проводимые отечественными социологическими центрами, а также психологические исследования (Шестопал, 2002; и др.). А в середине 1990-х годов недовольные общим курсом развития страны («сбились с пути» и т. п.) составляли абсолютное большинство (Кинсбурский, 2001). При этом и после избрания Президентом В. В. Путина, с которым была связана во многом оправдавшаяся надежда на стабилизацию в стране, доля недовольных, считавших, что «события ведут нас не туда, в тупик», стабильно превышала 50 % (там же). Вплоть до 2000 г. нарастал и т. н. «политический абсентеизм», выражавшийся в росте количества воздерживающихся от участия в выборах и являющийся одним из главных показателей массовой апатии, недоверия к власти и политическим институтам (Вебер, Галкин, Красин, 2001).

В данной связи уместно вспомнить многократно подтвержденный и описанный в учебниках политологии факт, состоящий в том, что даже для жителей западных стран демократия не является абсолютной ценностью, а воспринимается в зависимости от того, что она дает каждому из них (The handbook of political action, 1981; Political psychology, 1986; и др.). Если человек не ощущает позитивных последствий демократии для себя лично или если ее негативные проявления в его личной жизни перевешивают позитивные, то она постепенно утрачивает свои позитивные ассоциации – со свободой, человеческим достоинством и др. – и начинает восприниматься в негативном свете. Это происходит и в нашей стране, где взывание политиков к самоценности демократии и попытки оживить в народной памяти ужасы тоталитаризма все чаще звучат как глас вопиющего в пустыне.

Таким образом, несмотря на проявляющиеся в последние годы позитивные тенденции, психологическое состояние нашего общества, оцениваемое с помощью композитного индекса, остается неудовлетворительным, что подтверждается и другими данными. Улучшение экономических показателей и такие предпринимаемые властными органами меры, как национальные проекты, пока мало сказываются на нем. Отсутствие радикального улучшения психологического состояния наших сограждан неизбежно повлечет за собой возрастание массовой аномии, социально-политической пассивности, недоверия к власти, а также нарастание алкоголизма, наркомании, дальнейшее сокращение численности населения и т. п. Для того чтобы переломить подобные тенденции, самого по себе экономического роста явно недостаточно, необходимы радикальные и эффективные меры по улучшению психологического состояния россиян и целенаправленное воздействие на факторы, его ухудшающие. Очевидно, пришло время признать неадекватность «экономического детерминизма», существенно изменить лежавшие в основе наших реформ представления об обществе и разворачивающихся в нем социальных процессах. Опыт развития нашей страны в течение 15 лет реформ убедительно продемонстрировал, что «кажущиеся выгоды курса на достижение экономической эффективности любой ценой закладывают мины замедленного действия под долгосрочные перспективы развития» (Вебер, Галкин, Красин, 2001, с. 196). Более адекватная стратегическая цель – «создание жизнеспособного общества в жизнеспособной, экологически устойчивой среде» (там же, с. 196) – предполагает признание важности психологического состояния общества.

Следует также отметить, что экономические меры по стимуляции рождаемости (пособия матерям и др.), как показывают расчеты, увеличивают ее не более чем на 15 %. При этом «заметно, что в целом власть понимает, что общественные и личностные ценности тоже важны, но в части решений и выбора управленческих действий в основном все вновь и вновь сводится к социально-материальному фактору. Однако ответа на вопрос, почему не проектируются государственно-управленческие действия по воздействию на все, в том числе иные, факторы, – до настоящего времени не находится» (Сулакшин, 2006, с. 23).

Намерение родить ребенка предполагает психологически сложное решение, как правило, принимаемое в условиях психологического благополучия семьи (Бойко, 1985). Психологическое состояние нашего общества обнаруживает очень высокие корреляции с естественным приростом населения (r=0,96) и со средней продолжительностью жизни (r=0,943) (см. таблицу 3). Таким образом, одной из главных причин сокращения численности населения России является психологическое состояние нашего общества. Пока оно радикально не улучшится, трудно ожидать преодоления этой тенденции.