Купить, продать, дать взятку, получить взятку – вот на чем строятся его отношения с Топильским и с «Оптовиком». Он получает от Топильского, по собственным словам последнего, три миллиарда рублей за то, что он позволяет хищничать Топильскому. Таким образом, Тимашкевич не только хищник, он, если позволено будет так выразиться, и организатор этих хищнических махинаций, организатор этой хищнической деятельности. Он здесь выступает, однако, не только в качестве уполномоченного по мануфактуре, но и уполномоченного по фуражу. Но что он сделал как заготовщик фуража, а главное и больше всего – как истративший на фураж огромные государственные средства? Ему было отпущено такое-то количество миллиардов, он представил отчет на 12,6 миллиарда. По его собственным словам, этот отчет был утвержден только на 8,6 миллиарда, а на всю остальную сумму он не был утвержден и не мог быть утвержден.

Правда, в этом отношении можно, приводя другие цифры, вести некоторый спор. На листе 85 тома VIII дела содержится более благоприятная для обвиняемого Тимашкевича картина по его отчетности. Но все же за Тимашкевичем остается в конечном итоге два миллиарда, которые никуда не денешь. Как он здесь ни считал, он все же ничего в свою пользу «высчитать» не смог, несмотря на то, что он включал в свои расчеты даже такие ничем не подтвержденные расходы, как выплату обвиняемому Ляшоку 450 млн. руб., потом еще какие-то 350 млн. руб., какой-то расход по сену в 35 млн. руб. и, наконец, 10 % организационных, а всего 800 млн. руб. И все же при всех этих, принятых на веру, его цифрах остаются 1381 млн. руб. непокрытыми. Можно было бы проверить расчет еще с карандашом в руках. Опыт показал, что ничего не изменится, так как у Тимашкевича документальных подтверждений его объяснений нет, и взять их неоткуда. Но я готов принять цифру, которую называет обвиняемый Тимашкевич, и все-таки за ним остаются 1381 млн. руб. государственных средств, остаются растраченными, расточенными, и это одно дает основание для квалификации его преступления по ч. 2 ст. 113 и по ст. 110, говорящих о растрате и расточении государственных средств.

Преступления обвиняемого Тимашкевича разоблачены и полностью доказаны. Я должен, однако, обратить ваше внимание, товарищи судьи, на то, что Тимашкевич до последней минуты делает вид, что не понимает того, что он делает. Человеку было много дано и с него должно быть много взыскано. Вот почему, говоря об обвиняемом Тимашкевиче, квалифицируя совершенное им преступление и указывая наказание, которое ему должно быть вынесено судом, я считаю себя вправе говорить о высшей мере наказания.

Перехожу к другому обвиняемому, к уполномоченному Ширяеву П. А. В сущности говоря, те преступления, которые совершены обвиняемым Ширяевым, не представляют собой ничего особенно индивидуального, если не считать его операции с сеном. И вот на этом вопросе нужно остановиться наиболее серьезно и внимательно. Ширяев является чрезвычайным уполномоченным по всей Саратовской губернии. Ширяев имеет помощников, которые ведут заготовку сена и скота. Одним из таких помощников Ширяева является Лукьяненко, другим помощником является его родной брат. Та операция, которая была проделана им по заготовке фуража с Вогуленко, как здесь подтверждал последний, для него была операцией не с Ширяевым, а с Лукьяненко. И это вполне естественно, ибо Вогуленко, который выбивался из сил, чтобы заготовить, погрузить, подвезти к железной дороге сено, не до того было, чтобы выяснять, кто является ответственным лицом по этому делу. Он непосредственно сталкивается с Лукьяненко, и у него такое представление, что Лукьяненко и ответственен за эту операцию. Впрочем, несмотря на то, что у него создалось такое впечатление на предварительном следствии, он говорил о том, что вся операция проводится Ширяевым, что комиссия есть» комиссия Ширяева, что компания, которая работает, это есть компания Ширяева, и более того, он прямо называл уполномоченного Ширяева. На предварительном следствии, я смею утверждать, он совершенно точно говорил об этом уполномоченном Ширяеве и изливал всю силу своего возмущения за проделку, которую учинил по отношению к нему вот этот «чрезвычайный» уполномоченный, спасавший на Волге голодающий скот. Его показания на предварительном следствии не оставляют в этом отношении никакого сомнения. Я полагаю, что только чувство тюремной солидарности могло заставить Вогуленко изменить свои показания. И я все-таки должен сказать, что все доверие должно быть отдано именно его показаниям на предварительном следствии, а не тем, которые явились следствием естественной связи между всеми подсудимыми благодаря их общей судьбе, приведшей их в зал судебного заседания.

Какие данные, кроме показаний Вогуленко, имеются для того, чтобы считать ответственным за эту операцию именно Ширяева? Я обращаю ваше внимание на показания Михайлова, которому Вогуленко говорил, что, получив 28 тысяч руб. с пуда, он, к сожалению, для себя мог оставить только 18 тысяч, а 10 тысяч или 11 тысяч руб. он должен был отдать уполномоченному Ширяеву и Лукьяненко. Михайлов это показал на предварительном следствии со слов Вогуленко. Вогуленко к этому отнесся сейчас так, как он мог отнестись, сидя на скамье подсудимых. Но есть другие данные о Вогуленко, идущие в значительной степени от самого Ширяева П. А., этого бывшего эсера-максималиста.

Я обращаю ваше внимание на то обстоятельство, что Ширяев не отрицает факта, заключающегося в следующем: является к Ширяеву некий Брагин – пусть опороченная впоследствии фигура – и предлагает поставить сено по 15 тысяч руб. за пуд. Ширяев у него это сено не берет, а берет сено у Вогуленко, которому платит якобы по 28 тысяч руб. за пуд. Но Вогуленко показывает, что это сено он, Вогуленко, поставляющий Ширяеву по 28 тысяч руб., сам покупает у того же Брагина по 14 тысяч руб. за пуд. А Ширяев показывает, что он у Брагина не брал сена потому, что Брагин торгует якобы ворованным сеном.

И получается так, что Лукьяненко получает расписку на 28 тысяч руб., но платит 14 тысяч руб., оставляя разницу у себя в кармане. Конечно, Ширяев может сказать, что он об этих проделках Лукьяненко ничего не знал. Тогда я обращаюсь к листу этой важной ведомости, где значится, что он купил 15 тысяч пудов сена за 420 млн. руб., т. е. по 28 тысяч руб. за пуд. Ширяев, таким образом, выдавал эту ведомость, зная, конечно, что Вогуленко будто бы платится 28 тысячами руб. Но мог ли Ширяев думать, что 28 тысяч руб. действительно стоит пуд, когда ему было известно о цене Брагина по 15 тысяч за пуд? Конечно, при таких условиях Ширяев добросовестно вписывать в ведомость 28 тысяч руб. за сено не мог, ибо если бы мне подали такую ведомость, а между тем мне предлагали неделю тому назад сено за 15 тысяч руб., я бы сказал: позвольте, на каком основании вы покупаете у этого Вогуленко за 28 тысяч руб., когда мне Брагин предлагал по 15 тысяч руб.? Версия о том, что Брагин предлагал якобы краденое сено, отпадает, – ведь тем же самым сеном торгует и Вогуленко.

Получается так, что сам Брагин предлагает сено по 15 тысяч руб. за пуд, а через неделю Ширяев составляет ведомость по 28 тысяч руб. Это отчетливо изобличает Ширяева в совместных проделках с Лукьяненко, о чем на предварительном следствии так и говорил Вогуленко. Он говорил: «Вся эта компания – Лукьяненко и уполномоченные – занимались теми же операциями в отношении ко всем поставщикам этого сена, к Брагину, Обжорину и т. д.». Таким образом, здесь нет оговора. Но не показания Вогуленко, не показания Михайлова, а сама логика фактов говорит против Ширяева, и против этой логики ничего не поделаешь. Вы слышали сегодня заявление обвиняемого Вогуленко, которому место в Саратовской губернии землю пахать, попавшего во всю эту историю, как кур во щи, вы слышали, как он сказал, что в то время, когда он шел договариваться с Лукьяненко, Ширяевым и прочими эсерами барышнического типа, покупная цена была у поставщиков по 14 тысяч руб. пуд и даже по 8 тысяч и 10 тысяч руб. И можно ли поверить при таких обстоятельствах, что Ширяев в то же самое время честно и добросовестно записывал в своей ведомости по 28 тысяч руб. пуд, когда кругом кричат 8–10–14 тысяч руб. пуд? Может ли при таких условиях Ширяев не знать, что эти 28 тысяч – подлог, фикция? Сегодня обвиняемый Вогуленко сказал: «Цена сена 8–10 тысяч руб., максимум 14 тысяч», а Ширяев подписывает 28 тысяч руб. и говорит: «Я не виноват, я ничего не сделал, я ведомость писал потому, что Лукьяненко так говорил». Но ведь это же курам на смех…

Поэтому я говорю: Ширяев участвовал в этой истории, совершил подлог, расхищал государственное достояние, втягивал в эту преступную аферу Вогуленко и теперь пользуется всеми средствами, чтобы взвалить всю вину на него. Я полагаю, что виновность Ширяева в этом деле с сеном целиком доказана и не потому, что против него есть показания Михайлова или Вогуленко; можно отбросить и показания Михайлова и показания Вогуленко, но вы не можете выбросить из своего сознания того, что цена была в это время от 8 до 14 тысяч руб., а в ведомости значится 28 тысяч руб. Сам Ширяев доказал это, внеся в ведомость эту сумму, и это служит лучшей уликой против него.

Защита подняла вопрос о количестве заготовленного фуража. Но это другой вопрос. Кроме того, отчеты были сданы, РКИ проверяет отчеты, видит расписки, ведомости. Но ревизия, сидящая в Москве, не знает, по какой цене действительно там было сено, а может быть, и знает, но скрывает. Но если ревизию проводят такие ревизоры, как Рунов, ювелир, с Тверской улицы, покупающий слитками золото и т. п., то ревизовать можно как угодно и удостоверить, что все обстоит вполне благополучно.

Объяснениям Ширяева поколебать предъявленного ему обвинения не удалось и не удастся.

Возьмем историю с лошадьми. Посмотрите, как невинно разыгрывается это приключение. Он заинтересовался лошадьми, он из своего жалованья по 2 миллиона откладывает на покупку лошади и покупает «Випия» и в конце концов «Аиду», которую потом продает Топильскому. Торгуются даже друг с другом. Это интереснейшая черточка, штришок, характеризующий нравы и подчиненных и начальства. Хороший авторитет должны иметь начальники, если они барышничают со своими подчиненными. Разве это не разложение аппарата, когда уполномоченный Ширяев продает лошадь управляющему делами Топильскому и каждый из них знает, что другой расплачивается за эту лошадь казенными деньгами?

Ширяев сумел приобрести этих лошадей в первый же месяц поступления на службу. 24 августа он приехал на место, а в сентябре он уже покупает «Аиду» за два миллиона. На мой вопрос: «Сколько вы были вправе удерживать на организационные расходы?» – он ответил: «Два миллиона». – «На какие же деньги вы сразу, не получив жалованья, смогли купить «Аиду»? – «На организационные». – «А на какие же деньги вы жили это время?» – «На казенные деньги». – «Выходит, что вы купили лошадь на казенные деньги, так как для того, чтобы жить, вы взяли казенные деньги?». Припертый к стене Ширяев делает невинные глаза и детски удивленное личико: «Какое же это присвоение казенных денег?» Да, это чистейшее, типичнейшее присвоение казенных денег: 1) никаких «организационных» он не получал, они ему и не причитались, 2) если допустить, что «организационные» Ширяев и получил, то ему их платили для того, чтобы он на них что-то организовал, чтобы он не тратил на личные нужды казенные деньги. Здесь налицо прямые хищения казенных сумм. Воровским образом приобретаются эти «Випий», «Обыденный», «Аида», «Аврора». Так воскрешают в Москве ипподром с его специфическими нравами, где фигурируют новые «коннозаводчики». Тут и Ширяев и другие.

Тут мы видим систематическое, организованное расхищение государственного имущества.

Кто такой Ширяев? Это человек со старыми революционными традициями, это человек, который не является по своему прошлому обывателем, мелким торговцем, ползающим по обывательской земле жучком. Ведь какими он тут бросался рекомендациями! Он был там, он был здесь, он был членом революционного совета фронта, членом военно-революционного комитета. Да, было, все это было… Высокие когда-то, доблестные должности он занимал. А что он сейчас представляет собой? Я не знаю, я теряюсь в подыскании слова, которое бы не звучало оскорбительно, так как это нам вовсе не нужно. Что он теперь для жизни, что он для нашего строительства, что он для нашей революции? Для революции он мародер в тылу революции, для нашего строительства он взрыватель. Он умер для нашей творческой жизни, он умер для нашего будущего…

Другой уполномоченный – обвиняемый Лаврухин. Подобно Ширяеву, он тоже интересуется сельскохозяйственной культурой, он интересуется организацией Юго-восточного общества. Правда, оно казалось ему мертворожденным детищем, однако он действовал в согласии с директивой, которую, подобно Ширяеву, воспринял от Топильского. Лаврухин переболел той же болезнью, что и Ширяев и другие, – это операция с племенным скотом.

Итак, Лаврухин тоже «горел любовью» к сельскому хозяйству. Подоспевает, как он это называет, затея Топильского, дается задание, и Лаврухин бросается с головой осуществлять его. Что же он делает? Во-первых, он действует строго формально и на основании распоряжений центра. Он говорит: Вы меня обвиняете в том, что я взял совхоз? Но я хотел это сделать по заданиям центра, взять его для секции. Что же здесь преступного?

Я пойду дальше. Что преступного в Юго-восточном обществе? Нам хотели доставить устав этого общества, но не доставили. Но разве в этом уставе дело? Я утверждаю, что даже «законное» Юго-восточное общество, при всех ваших оговорках и указаниях, что оно утверждалось Наркомюстом, решительно ничего не меняет в той позиции, которую в этом вопросе заняли подсудимые во главе с Топильским, ибо весь скрытый механизм операций подсудимых заключался в том, чтобы под видом легального общества протащить в жизнь нелегально действующую организацию, с внешней стороны не представляющую ничего странного и подозрительного, и, так повести дело, чтобы в нужный момент сделать ее опорным пунктом контрреволюции.

Это не осуществилось, но не осуществилось не по вине подсудимых, а по объективным обстоятельствам, от подсудимых не зависевшим. Поэтому, когда обвинение по этому вопросу выдвигает ст. 110 УК, то оно, конечно, имеет в виду и ст. 14 УК, т. е. покушение, которое не осуществилось по независящим от подсудимых обстоятельствам.

И в этом отношении Лаврухин действует также в согласии с директивами своего центра, как было положено действовать, но как не сумел действовать Теплов. Он подает заявление на имя губисполкома, убеждает там в искренности своих замыслов. Трудно и не поверить, когда не знаешь, с кем имеешь дело, а вероятно, никому не было известно, что у Лаврухина за спиной болтаются 15 лет концентрационного лагеря, что он разделял участь целого ряда матерых контрреволюционеров. Конечно, на местах это все остается неизвестным. И вот получается постановление: закрепить за секцией эти самые совхозы, и летит в центр телеграмма, а для того, чтобы дело было вернее, Лаврухин, кроме того, еще получает и доверенность на управление этими самыми совхозами. Вот какая картина. Лаврухин действует вовсю. Он организовал Сельтрест, куда опять-таки перекачиваются средств, отпущенные государством на борьбу с гибелью скота.

В своих операциях обвиняемый Лаврухин полностью не отчитался. Напомню, кроме того, историю с распиской на 800 млн. руб. и историю с фиктивным счетом, состряпанным по соглашению опять-таки с обвиняемым Топильским. Я не могу не обратить внимания суда на то обстоятельство, что этот счет был составлен как раз в ту минуту, как это установлено показаниями Топильского на предварительном следствии, когда нагрянула ревизия, когда она начала, как говорил Топильский, травить и его, и секцию и когда нужно было как-нибудь прикрыть недостающие в секции средства. Вот в эту минуту и явился спаситель по этой части – Лаврухин.

Я считаю обвинение, выдвинутое против Лаврухина, полностью доказанным. Я хотел бы только обратить внимание суда на то обстоятельство, что фиктивный мандат, выданный Зуеву, обвинительным заключением не инкриминируется Лаврухину. Между тем здесь явный подлог, квалифицируемый по ст. 116 УК. Ст. 116 признает подлогом внесение заведомо ложных сведении в официальный документ. А ложные сведения в данном случае заключались в том, что Зуеву поручалось отвезти деньги на ст. Сасово к какому-то мифическому заготовщику фуража и передать их ему, а если он его там не встретит, передать эти деньги в Москве секции. Это – заведомая фикция, которая подходит целиком под смысл ст. 116.

Поэтому я во изменение квалификации предъявленного Лаврухину обвинения полагаю необходимым добавить также ст. 116. Так как предъявление этого дополнительного обвинения не усиливает наказания, то я не предвижу каких-либо возражений защиты с формальной стороны. С другой стороны, я должен обратить внимание на то обстоятельство, что Лаврухин, на мой взгляд, в отношении репрессии, которая должна быть к нему применена, находится в особых условиях. Я считаю по ходу всего нашего дела, что Лаврухин достаточно серьезно скомпрометирован, но его преступление менее значительно. Он, в отличие от многих других подсудимых, будучи болен, все же сейчас выполняет важную работу. Поэтому в отношении Лаврухина я не настаиваю на серьезном наказании.

Я должен перейти теперь к обвиняемому Звереву. Зверев обвиняется в том, что он дал Топильскому взятку. На эту тему достаточно много говорилось, и тут, конечно, возможно только возвращение к одному и тому же положению: сколько, в конце концов, Зверев отчислил? Все ли он отчислил в пользу Топильского или только те 1800 млн. руб., которые он не провел по книгам и по которым не получил расписки, или он отчислил большую сумму, которая самим Топильским исчисляется в 6–6^1^/^2^ миллиардов? Положение не меняется ни в том, ни в другом случае.

Обвинение стоит на той точке зрения, что он отчислил 6–6^1^/^2^ млрд. руб., и считает ее не поколебленной. Вероятно обвиняемый Зверев будет стоять на иной точке зрения, на какой он стоял и ранее. Но вот одно соображение, которое выдвигалось уже в процессе судебного следствия: как мог обвиняемый Зверев дать шестимиллиардную взятку, когда вся прибыль от мануфактуры исчислялась в 400 млн. рублей? Действительно, как будто бы здесь противоречие неразъяснимое или разъяснимое в положительную для обвиняемого сторону.

Я уже в процессе судебного следствия обратил внимание суда на то обстоятельство, что деловые коммерческие взаимоотношения между Топильским и так называемым «Оптовиком» не исчерпывались одной только мануфактурой. Даже исходя из показаний Чиглинцева, «Оптовик» получил, кроме мануфактуры, еще 1000 штук кос. Конечно, нет никакого сомнения в том, что тот натурфонд, который отпускался секции, попадал в «Оптовик». Таким образом, не исключается предположение, что шесть миллиардов были даны, как неточно выражается обвинительное заключение, – не за счет прибыли за мануфактуру, а из сумм по мануфактуре, и притом за все то содействие, которое постоянно оказывал Топильский «Оптовику». Таким установится понятной эта согласованность с утверждением самого Топильского. Но если бы даже отвергнуть эту мысль, то во всяком случае эти 1800 млн. руб. останутся неоправданными. Зверев не такой наивный делец, чтобы он мог выпустить из своих рук 1800 млн руб., не взяв с Топильского даже расписки. Он знал, с кем имеет дело, и знал, что, выпустив из своих рук деньги, он потом уже, пожалуй, дела не поправит.

Но я особенно подчеркиваю свое первое соображение: Топильский давал «Оптовику» и мануфактуру, и косы, и многое еще другое, что значится по книгам «Оптовика» без указания источника происхождения. Это-то и дает право думать, что эти 1800 млн. руб. были выданы не случайно.