В самом деле, рожь и ячмень были закуплены у этой же фирмы Спаде в Латвии по 420 руб. и по 180 руб., в то время как на рынке стояла цена по 700 руб. за пуд. Но уже через шесть дней – договор был заключен 10 февраля – 16 февраля – фирма Спаде ввиду изменившейся рыночной конъюнктуры повысила эти цены в 3–5 раз. Оказывается, что низкие цены были своего рода приманкой; Спаде нужно было лишь заключить договор, хотя бы по заведомо убыточным ценам, а там можно и пожить… И вот этакий-то договор и подписал Топильский, и за подписание этакого вот договора он и получил взятку. По этому вопросу мы имеем показания Минкина, данные им на предварительном следствии, где Минкин приподнял краешек этой стыдливой завесы и признал, что РКИ приостановила утверждение этого договора, требуя изменений, гарантирующих защиту интересов секции по спасению животноводства. А Топильский самолично подписал этот самый договор.

Ясно, конечно, что за эту самоличную подпись можно было заплатить 2 млрд. руб., тем более, что в обеспечение падающей валюты, которой мы расплачивались с этой фирмой, от всех поступающих грузов из Латвии отчислялось 15 % натурой. Топильский в полной мере защитил интересы фирмы за счет интересов нашего государства. Я полагаю, таким образом, что этот момент является также совершенно установленным и кладущим лишнюю гирю тяжести на чашу обвинения Топильского.

Топильский в своей деятельности характерен еще с одной стороны – как специалист по подлогам, которые нельзя оставить неотмеченными. Каждый шаг, который он делает, он делает, обязательно учиняя какой-нибудь подлог, какое-нибудь надувательство. Он учиняет подлог в сделке с Шестаковым, давая ему фиктивную расписку на продажу будто бы за один миллион рублей лошади «Киенчем», на самом же деле он ее не продал, а оставил за собой. Он совершает подлог с лаврухинским овсом на 800 млн. руб., он вручает Лаврухину подложную расписку, которую Лаврухин хотел приобщить и приобщил к делу, пока не разразилась гроза.

Топильский приобретал дома на имя Зверева по фиктивным запродажным, пользуясь при этом юридической помощью Торсуева, комиссионерскими услугами Зверева и, может быть, нуждой Михайлова. Наконец, у него фиктивно бегают на Московском ипподроме лошади, т. е. бегают самым реальным образом самые реальные лошади, – но опять-таки от имени подставных лиц, хотя эти лошади и принадлежат Топильскому.

Система Топильского – система подлогов, какая-то фантастическая система лжи и коварства. Что ни шаг, то рискуешь запутаться в этой страшной предательской паутине. Топильский всем руководил, все подчинял своему влиянию, но работой не интересовался и думал только о своей личной выгоде. Вот что говорил о нем Минкин: «Я писал, взывал к практической работе, – все-таки работа в секции не шла. Мой труд, видимо, в секции не ценился, мои предложения выслушивались, приказы читались, но не исполнялись».

И это верно. Мы знаем, что там вообще приказы не исполнялись. Там царило ликвидаторское настроение. Минкин говорит: «Я неоднократно говорил ему, что мы должны быть сплочены в работе, но Позигун соглашался и со мной и с Топильским. И, наконец, я стал себя чувствовать чужим в секции. Большинство работников сплотилось вокруг Топильского. С Поволжья раздавались бесконечные крики и мольбы: дайте лошадей! Весенняя кампания была в разгаре, и я настаивал на продолжении кампании, на продолжении работы, но секционных работников обуревало ликвидаторское настроение, и секция была ликвидирована»… Вы видите, что Топильский является здесь центральной фигурой: все около него, он руководит всем решительно. Он начал руководить и повел работу тогда, когда еще хотел работать, когда он еще не осуществил всех своих замыслов, когда был увлечен этими замыслами. Но вот он почувствовал, что его замыслы будут разбиты, и он опустил руки и все опустили руки, и секция была ликвидирована.

В секции, которая держалась главным образом на плечах Топильского, процветала, помимо всех тех безобразий, о которых я здесь говорил, еще и безотчетность. Вам говорили здесь в течение всего процесса: такой-то представил отчет, такой-то представил отчет. Вам даже указали на то, что если отчеты эти оказались не принятыми, не просмотренными, то это, в сущности говоря, не по вине уполномоченных, не по вине тех, кто представлял эти отчеты.

Это, конечно, совершенно необоснованная отговорка, и для того, чтобы показать это, я приведу одну лишь маленькую справку; Лаврухин здесь показывал, что он 1 февраля представил свой отчет, который ему вернули 9 мая, а 1 июня он был арестован. Срок, конечно, достаточный для того, чтобы добиться приведения отчетов в необходимую ясность, чтобы не нужно было их возвращать еще раз для всяких исправлений. Однако он не сделал этого и с 9 мая до 1 июня не позаботился о том, чтобы эти отчеты привести в порядок. Когда я буду говорить о Лаврухине, я скажу специально об этом отчете, скажу, чем он порочен и чем порочна та «выборка», которую он представил суду.

Я сейчас указываю на этот момент лишь для того, чтобы показать, что уполномоченные не считали себя особенно ответственными за эти отчеты. Ответственность за эти безответственные действия я возлагаю целиком на лиц, возглавляющих секцию, и, в первую очередь, на Позигуна, особенно имея в виду, что он коммунист.

В самом деле, вы посмотрите, какой получается порядок вещей. 18 февраля заседание президиума ЦК помощи голодающим. Доклад Минкина утверждает Позигун, а не Топильский. Пусть так. Президиум ЦК Помгола признает цифровой материал по эвакуации племенного скота неудовлетворительным. Ясно и четко. Это было 18 февраля, товарищи судьи. Топильский подтвердил, что в декабре работа была уже свернута и, следовательно, был достаточный срок для того, чтобы с момента сворачивания работы, в конце декабря, до 18 февраля позаботиться об этих отчетах. – Ведь Позигун прибегал даже к таким мерам воздействия, как истребование Лаврухина и других уполномоченных чуть ли не по этапу. Лаврухину было приказано явиться, иначе он будет доставлен в административном порядке. Приехал Лаврухин. Что вы сдёлали с ним, Позигун? Вы приняли его отчеты, вы приняли меры к тому, чтобы Лаврухин, так скоропалительно бросивший свою работу, свою большую и важную работу, вернулся к ней как можно скорей, вы поинтересовались тем, чтобы он сдал отчеты? Нет, вы ограничились резолюцией о проверке, а об исполнении никто и не думает. Представить отчеты в недельный срок требует ЦК Помгола, требует государство, отпустившее 132 млрд руб., собранных из отчислений по фабрикам и заводам, по волостям и деревушкам, по казармам и лагерям красноармейцев. А вы позаботились о том, чтобы эти 132 млрд. руб. были учтены, – я уже не говорю по копейке, а хотя бы по миллиону?

И вот 31 марта издается приказ № 7. Я особенно обращаю ваше внимание, товарищи судьи, на эти даты: 18 февраля требуется представить отчет в недельный срок, а приказ № 7 появляется 31 марта. В этом приказе из трех пунктов предлагается всем уполномоченным представить отчеты, под руководством Топильского обработать и представить в бухгалтерию Цузема. Обрадовались все подсудимые и кричат (и Топильский больше всех): вот бухгалтерия Цузема, вот болото, вот трясина. Но была ли эта бухгалтерия действительно «трясиной»? Это не доказано, это не установлено.

На суде Топильский пытался в этом вопросе славировать, заявив, что по приказу № 7 нужно было составить статистический отчет, а не бухгалтерский. Но я предъявил Топильскому этот приказ и доказал, что он говорил именно о бухгалтерском отчете. Я теперь спрашиваю руководителей секции: если отчетов нет (а их нет, ибо даже те, которые есть, неудовлетворительны, так как в тепловском отчете трех миллиардов все-таки не хватает), то должны ли вы отвечать за это? И если лаврухинского отчета мы не видим, и если ширяевского отчета мы не видим, то мы смело можем поставить вопрос об ответственности руководителей секции, которые безответственно действовали, которые, вопреки постановлению президиума ЦК от 18 февраля, вопреки своему собственному распоряжению от 31 марта, не позаботились о том, чтобы эти отчеты в конце концов были представлены.

А вот 25 апреля в заседании ЦК Помгола с участием Рескина, Топильского и Позигуна подводили итоги этой работы и, между прочим, констатировали, что полностью отчетов уполномоченные не представили. 25 апреля опять нет отчетов, но интересна маленькая ремарка к этому протоколу, в которой говорится, что члены этой секции деятельно участвовали в заседании. Они деятельно участвовали в заседании!

Вот почему, товарищи судьи, при этой системе взяточничества, подлогов, хищений, расточительства, безотчетности через некоторое время ЦК Помгола убедился, что с этим гнилым аппаратом нельзя выполнить задания по вывозке и эвакуации 40 тысяч голов скота, и пришлось сократить эту цифру до 11 тысяч, а из 11 тысяч пришлось выполнить едва пять с лишним тысяч, около шести. Отчет ревизующих органов констатирует, что весь план работы по спасению скота был, таким образом, выполнен лишь на 14 %, а вывозка этого скота была выполнена силами секции по спасению животноводства лишь на 9,7 %. Эту цифру, правда, оспаривает Топильский, говоря о 18 % и даже о 38 %, если учесть кооперацию и всякие другие организации, вывозившие скот. Но этот же отчет ревизующих органов говорит, что содействие, которое оказывала секция по спасению животноводства, выражалось главным образом, если не исключительно, в предоставлении транспортных средств, т. е. давались бумажки в НКПС на получение вагонов.

Во всяком случае план вывоза в 40 тысяч голов свелся к 5,5 тысячам, т. е. к 12–13 %, а деньги, отпущенные первоначально, были все израсходованы, все 132 млрд. руб. Какова была система работы, видно хотя бы из того, товарищи судьи, что ведь тогда, когда Теплов, например, кричал, что у него нет денег, деньги были. В то же время ему приказывали – если это верно – производить ненужные закупки. Позигун утверждает, что Теплов по собственной инициативе закупил валенки и дамские ботинки, назвав их из стыдливости «крестьянскими». Вместо фуража закупали… валенки и дамские ботинки! Это общая система работы этой самой секции, где засели люди бесхозяйственные, люди корыстные. Во главе этих людей стоял Топильский, который в отношении корысти побил рекорд. Я утверждаю, что обвинение, предъявленное по обвинительному заключению Топильскому, предъявлено совершенно правильно. Это преступление предусмотрено ст. 188, говорящей о мошенничестве. В действиях Топильского я усматриваю и наличие ст. 113 – присвоение, ибо лошади, которые закупались им, закупались на государственные средства, на кровные рабоче-крестьянские деньги. Тут есть и ст. 114, ибо система взяточничества входит в ст. 114, и достаточно одной операции с «Оптовиком», чтобы признать правильным предъявление этой статьи, и, наконец, тут налицо и ст. 110 УК.

Товарищи судьи, за те преступления, которые совершил Топильский против республики, в законе назначено самое суровое наказание. Топильский хотел предвосхитить события. Свой приговор над собой он сам произнес, он сам хотел и привести его в исполнение. Ему это не удалось. Теперь он предстал перед судом, и во имя блага республики я требую для него высшей меры наказания. Пусть справедливый приговор свершится…

Один из помощников Топильского – Рождественский, заместитель начальника конфонда, человек, про которого один из его товарищей сказал: «Это он зажулил «Арагву». Это удачно сказано. В этих словах дана полная характеристика Рождественского. Человек, зажуливший лошадь даже у своего товарища, – чего ожидать от него? Вот этот Рождественский тоже приехал в Симбирск «спасать животноводство». Как показывает Теплов и как показывал здесь сам Рождественский, он все время тратил на разъезды по Симбирской губернии с целью отыскать лучших лошадей. И нужно отдать должное его опытности и настойчивости. Он нашел «Арагву», которую здесь на суде люди, достаточно знающие толк в лошадях, признавали редкостной лошадью, которая, правда, в провинции была замухрышкой, но, появившись в Москве, сразу развернулась и сделала блестящую карьеру. «Арагва» действительно оказалась лошадью замечательной. Поэтому-то она и оказалась в руках у Рождественского. Конечно, было бы более законно, если бы она очутилась в руках у государства. Существует декрет от 22 июля 1921 года, обязывающий такой племенной материал, в особенности такой редкостный, как «Арагва», передавать в распоряжение государства.

Интересно еще и то обстоятельство, что Рождественский приехал в Симбирск покупать лошадей по поручению и прямому указанию Топильского и должен был получить, хотя эта сделка производилась за счет государства, от этой операции 10 % комиссионных, как это он сам показывал на предварительном следствии. Этот самый Рождественский, как вы помните, учинил шантаж с лошадьми, пришедшими из Симбирска, вписав их в казенную ведомость как якобы запроданных государству, а затем при помощи подлога, учиненного Тепловым по наущению Рождественского, этих лошадей присвоил. Рождественский так нам рассказывал: «Я объяснил Чербакову и Кратко, как нужно сделать, чтобы получить этих лошадей». Он их научил. Они это выполнили. И в конце концов лошади оказались у того же самого Рождественского, у Теплова, в знаменитом совхозе «Селект».

Я должен еще напомнить суду, что когда Позигун разрешил выдать лошадей частным владельцам и привезти их с казенным эшелоном, он поставил условием оплату фуража и расходов с тем, чтобы эти лошади были переданы в распоряжение секции. В действительности, они оказались переданными не в секцию, а. забраны работниками секции. «Арагва» оказалась у Рождественского вместе с «Кралей», «Крепышом» и «Потопом», которые попали потом в «Селект».

Суд убедился из имеющихся в деле документов, что эти лошади были отпущены на время в «Селект». И вот Рождественский пригрозил, накричал, нашумел, выдал этих лошадей владельцам, научил их составить задним числом соответствующие оправдательные документы и лучших из этих лошадей получил обратно в свое распоряжение. Результатом он, конечно, был очень доволен.

Я обращаю ваше внимание, товарищи судьи, на то, что Рождественский, который занимал такую ответственную должность, как должность заместителя начальника конфонда в Гуконе, сам себя здесь не постеснялся охарактеризовать как барышника, употребив именно это самое выражение. Не могу не обратить вашего внимания еще на одно обстоятельство. Давая объяснения о способах приобретения этой «Арагвы», Рождественский признал, что он купил ее за 250 млн. руб., и на вопрос, откуда же он взял для этого деньги, в то время как он получал только 35 млн. руб. жалованья в месяц и, следовательно, должен был потратить семимесячное свое жалованье на эту операцию, он легко нашел ответ, который находят все преступники. Он сказал, что истратил на эту лошадь средства… своей жены. Средства жены мы, к сожалению, учесть не имели возможности, и на это-то и рассчитывал Рождественский.

Я должен также напомнить вам, характеризуя Рождественского, и инцидент с Бендером и Сушкиным. Нельзя забыть об этой «мелочи». Это, конечно, мелочь, но чрезвычайно колоритная, и если бы ее не было, то, пожалуй, портрет Рождественского кое-что потерял бы в своей красочности.

В самом деле, люди хотят купить лошадей для своих учреждений; им дается наряд на Тверь, даже не на губернию, а на город Тверь, где лошадей купить нельзя. Конечно, это полнейшее издевательство, если бы можно было думать, что Рождественский занимался издевательством. Но Рождественский прекрасный мастер своего дела. Он знает, что делает. Сначала он тормозит покупку лошадей, потом получает «смазку», и дело благополучно завершается. Правда, государственные интересы страдают, но преступная цель осуществляется, и человек, дающий «смазку», радуется и говорит, как Бендер: «Слава богу!».

Идиллическая картина. Рождественский дает наряд на Тверь, где достать лошадей нельзя, и не дает наряда на Самарскую губернию, где можно купить лошадей. Получив «смазку», Рождественский меняет фронт и, действуя через таких людей, как Рунов, который говорит, что все можно, что кушать все хотят, делает так, как ему кажется выгодным и удобным. Вот каков этот Рождественский, заместитель начальника конфонда.

Но он не только, так сказать, не совсем в чистой воде плавающая рыба. Он, как рыба, ищет, где глубже, и вот тут-то и начинается история с Юго-восточным обществом. Ведь у него на квартире собираются по дороге откуда-то куда-то Позигун, Топильский и Теплов. Эта тройка вместе с Рождественским обмозговывает, как облагодетельствовать нашу страну учреждением Юго-восточного сельскохозяйственного акционерного общества. Начинается дело с подлогов, и здесь Рождественский играет не последнюю роль. Формы подлогов, конечно, выдумываются самые разнообразные, смотря по обстоятельствам. Когда нужно было отправить из Симбирска лошадей, Рождественский предложил написать удостоверение, что они отправляются в Москву для работы, хотя он знал, что они направляются не на работу, но нужно было солгать в документе, чтобы придать этой операции больше законности. Когда были привезены из Симбирска лошади и когда контрагенты, как рассказывает нам Теплов, убедились, что лошади предназначены не секции, а частному лицу, они заломили большие цены. Рождественский не хотел покупать по большой цене, и тут, среди бела дня, произошел беззастенчивый торг, в результате, которого Рождественский уступил, сойдясь, в частности, на 200 млн. руб. за «Арагву».

Плодотворная деятельность Рождественского вся здесь перед вами. Вам предстоит задача оценить эти его заслуги. По той роли, которую он играл в этом преступном деле, к нему применимы ст. 110, ч. 2 ст. 113 и ст. 114 УК. Если вы оцените общую роль его в секции как лица сравнительно небольшого, не «души» дела, а одного из подручных, вы должны будете определить ему менее строгое наказание, чем, например, Топильскому, и ограничиться срочным лишением свободы.

Переходя к подсудимому Тимашкевичу, я должен сказать, что та система отношений, которая создалась в недрах секции спасения животноводства, не случайна и что не случайной является деятельность уполномоченного Тимашкевича. Уполномоченному Тимашкевичу тоже было дано чрезвычайно ответственное задание по заготовке фуража для голодающего в Поволжье скота.

Как же он справился с этим заданием? Он больше занимался коммерцией, а не фуражом, причем система его коммерческой деятельности сводилась к тому, что он аккуратно отчислял в свою пользу 10 % с оборачивающихся в его руках товаров. Это очень хорошо было показано на тех операциях, которые он проделывал с мануфактурой. Мануфактурная эпопея была очень проста. Нужно было сахар обменять на мануфактуру, и Позигун совершил эту операцию, а Тимашкевич извлек из этого для себя немалую выгоду. Сахар менялся на мануфактуру таким образом, что за каждый фунт сахара получалось два аршина мануфактуры. Он не забыл себя и прибавил по пол-аршина «в свою пользу». Здесь, на судебном следствии, он пытался доказать, что выражение «в свою пользу» – это не значит «себе», в свою личную пользу, что он понимал это шире, и все-таки он должен был признать очевидность того, что то, что он получал, он получал в свою личную пользу. Эти пол-аршина он получил в виде 29 ящиков ниток, которые продал «Оптовику» как ему лично принадлежащие и получил за них два миллиарда рублей, которые и положил благополучно себе в карман. Таким образом поларшина мануфактуры на каждый фунт сахара он превратил в деньги; он присвоил эти деньги, хотя эти деньги должны были пойти в секцию уже потому, что ему никто не разрешал эти пол-аршина удерживать в свою пользу. Тимашкевич объяснял, что по существу он имел право претендовать на эти два миллиарда в качестве организационных, в качестве 10 %, но это не соответствует действительности, потому что эти организационные ему не полагались. На каком основании он считал себя вправе получать 10 % с этого оборота, где та инстанция, которая говорит о таком его праве? Только за эту мошенническую операцию обвиняемый Тимашкевич достоин расстрела…

Тимашкевич, однако, на этом мошенничестве не успокаивается. Это не одно его преступление, которое он совершает. Это только одно из звеньев в цепи совершенных им преступлений. В самом деле, вспомните его отношение к этому самому «Оптовику». Какова роль Тимашкевича, уполномоченного по заготовке фуража от секции по, спасению животноводства, в отношении «Оптовика»? Чем занимался обвиняемый Тимашкевич: заготовкой фуража или обдиранием этого самого «Оптовика»? В значительной и большей степени он занимался тем, что в последнее время все свое внимание сосредоточил на том, чтобы урвать из товарных сумм возможно больше в свою пользу. Он не только залезает в карман к своим же друзьям, например, к Топильскому, у которого он вынул из кармана эти два миллиарда, он беззастенчивым образом среди бела дня запустил свои руки и в государственную кассу.