Пролог

В начале Бог сотворил начало.

И было в нем и все, и не было ничего – стихии не познали различия.

И вода была огнем, а твердь была как воздух, и тьма была мглою,

 и свет брезжил без теней.

И создал Господь различия: господство создал.

И отличил себя от творенья своего.

И почил от дел, и предался созерцанию.

И дал мысли название мысль, и слову дал название слово.

Идее дал название дух, природе дал название жизнь.

И отказался от творения, ибо предвидел все,

И соблазнен был гордыней, и создал Землю со всеми тварями на ней

 и тошно стало ему от замысла своего и от дела рук своих.

И увидел Бог, что это грех, и сказал: Да будет так.

Грехом рождается, грехом и пребудет.

 Грехом и разрешится творение мое.

И отделил грех от блага, и создал искушение грехом,

 искусителя и демонов, и уязвлен был в сути своей.

И явился ему искуситель, и соблазнил.

И встали они друг против  друга, и ни один не смог одолеть.

И благословили оба и жизнь,  и светила, и слова, и мысли, и все, что будет.

Глава 1

Когда Господь создавал Землю, приходилось ему нелегко. Один как перст – а ведь и перста даже, и того еще не было, не с кем посоветоваться, подержать или подать что-нибудь – тоже некому. Все один. Благо что всемогущий, но не надо воспринимать это слишком буквально.

Вот и с Землей – где гладенько получилось, а где складки, морщит, не стыкуется и не сходится, как ни старайся… Равнины с хорошей почвой, кудрявыми березоньками, прозрачными ручейками и полноводными спокойными реками получились, к сожалению, не везде. Уж не говоря о райских кущах пальм, мангровых, манговых и мандариновых деревьев и просто оливках с маслинками. По краям, где прошлась Демиургова десница, остались излишки тверди, и чтобы сохранить пропорции земли и воды, пришлось так и оставить кучами камни, скалы, всякую неудобь. Но никто же не гнал туда людей, это так, остатки и отходы, для туристов и скалолазов. Ан поди ж ты, нашлись люди, по гордыне ли, или по слабости, которую потом пришлось изживать жестокостью, или по склонности переживать и преодолевать трудности – мы не знаем, и наука об этом молчит, – нашлись народцы, осевшие в диких, недоступных и малопривлекательных для христианского Бога местах, и сложившие свои собственные версии происхождения Мира, своей горячо любимой Родины и себя самих. Что странно, народцев этих небольших оказалось так много, что каждый клочок плодородной земли, каждый ручеек, сочившийся из ледников, каждая мало-мальски пригодная для застройки долинка – оказались заняты, названы, овеяны мифами и стали неотъемлемой – пока кто-нибудь, посильней и не столь сентиментальный к чужим святыням, не придет и не отнимет – частью Родины предков, Отчизны, Матери Земли.  Да мало ли еще придумано красивых слов для названия своего угла на белом свете. Развелись в этих укромных уголках свои боги и богини, свои герои и злодеи, были сложены пышные легенды и написаны великие книги, но долгое время люди жили как на каменных развалинах Вавилонской башни, со смешанными языками и подозрительным недоверием к чужим устоям, порядкам, привычкам и даже к манерам есть и готовить пищу. Потом постепенно боги посильнее одолели своих многочисленных конкурентов, причем боги-мужчины беззастенчиво вытеснили богинь-женщин, они переселились из вполне осязаемых лесов, рек, гор в неведомые края, вряд ли даже на небеса, и вряд ли в поземное царство, но, потеряв в определенности, заметно выиграли в значительности, как это ни странно. К сожалению, общие сильные боги так и не смогли окончательно примирить людей друг с другом, и братья во Христе ли, в Аллахе или еще в какой-нибудь вере так и не стали братьями в мире, в доме и просто на Земле. Установив для своей паствы общее Прошлое и общее Будущее, с Настоящим они не справились, уж не потому ли, что настоящее не так податливо к заклинаниям, не так подчинено логике богов и художественным выдумкам поэтически настроенных политиков. Предписывать легче безответному Прошлому и неосязаемому Будущему, чем равнодушному и своевольному Настоящему, важно лишь соблюдать известные от века пиаровские требования правдоподобия, убедительности и красоты. Если Вы не рыбак и не охотник, вспомните, читатель, самые жаркие свои рассказы о любовных подвигах (своих, конечно), и Вам сразу все станет ясно.

Итак, этногенез шел себе и шел параллельно и пересекаясь, перехлестываясь и отрываясь от формирования наднациональных рынков, политических и географических своих границ и граней, то подтверждая, то опровергая канонические представления о нациях и народностях и тем самым не даваясь в руки ловким пройдохам, определениями и правилами  надевающими не узду – нет, хуже,  мундштук – на формирующееся самосознание гордых, и только этой самой гордостью и богатых племен.

Загадкой для остальных – изумленных и завистливых – народов  было изобилие дворянских титулов в бочажках жизни, никак не тянувших на феодальные государства – князей, графов, имамов, шахов, эмиров и просто эфенди, арбабов, ага, беев рождала земля в изобилии, пропорциональном плодородию желтой и кисло-вяжущей алычи. Кстати, не отставали от них и генералы, полковники и прочие чины инородных имперских иерархий. Эдак в трактире так целый парламент – лорды, князи, графья, не считая виконтов с мелочью, и все со своими возлюбленными, – сидят, ноги по щиколотку в навозе, под связками лука, паприки и чеснока, – выпивают и в ус не дуют насчет кто кого покруче будет. Золотые времена! Есть что вспомнить! А впрочем – есть о чем и помечтать – смотри рассуждение о временах чуть выше, милый читатель. Вот так раньше политика и делалась – и зависела от многих природных и социальных факторов – а среди них уверенно выделю два – вино и кто привез. Столетние войны полыхали из-за кислого или переслащенного вина, кровниками становились соседи-конкуренты по лозе, ведь единственное, что не прощалось – оскорбление чести винодела. Все остальное можно было уладить большой монетой, кинжалом и свадьбой. Условности, что тут скажешь. И не будем к ним слишком пристрастны.

Времена изменились.

Увы.

Теперь все не так.

Хотя многое по-прежнему.

И вот от времен создания Создателем своего создания мы с вами переплываем ко временам нашенским, но тоже так, знаете, осторожно, не сразу и не совсем сюда, а так, рядом, там будет видно, как оно пойдет. По времени вообще путешествовать непросто, а уж тормознуть точно в положенном месте – и подавно.

Признаться, сделать это довольно трудно еще и потому, что пропускать надо не рекламную паузу по телику, и не страницы нудной книги – а пропускать надо живых людей, мужчин, потеющих в своих папахах и  шкурах, трясущихся на норовистых ишачках по тысячелетним тропам, и любящих после долгого осточертевшего пути стакан айрану и гладенькую младшенькую. Хоть какое разнообразие в нашей предками заповеданной и навсегда установленной жизни, в которой моя жена принадлежит мне, а чужая жена мне уже не принадлежит. Если, конечно, не война, а чего, ура, вперед, – там другие правила, я не прочь даже ценой головы, победа и чужая жена – синонимы.

Пропускать придется семейные предания о самых красивых мужчинах и самых добродетельных женщинах – у нас, в равнинных местностях, все наоборот: женщины красивы, а мужчины все равно добродетельны, – о городах, поглощенных песками и селями, о горах, ушедших под землю и оставивших после себя чудесные озера, о храмах, святой силой возносящих твердь одесную. О надежном избавлении смертных от смерти, об исцелении больных от болезней. О прелести обыденной жизни, составляющей, как это ни печально, смысл и задачу жизни каждого из нас. Пропустить придется женщин, всю жизнь таскающих на голове воду из родника внизу долины, из тоненьких грациозных гурий с бархатными щечками, стремглав убегающих от пристального похотливого мужского взгляда, превращающихся в усатых горластых обрюзгших матрон, а потом опять высыхающих в эпически бессмертных старух.  И многое другое. Особенно жалко пропускать ребятишек, стайками порхающими между домами, как молодые петушки, проворные, горластые и черноглазые, взрослые будущие достоинства которых еще только намечены, но не развиты до уродливых размеров – ни длинных горбатых носов, ни круглых огромных животов, ни плеши. Даже собак, лошадей и ишаков, каждый из которых – своя яркая индивидуальность, свой характер, своя судьба, своя репутация – даже их жалко пропускать. Я уж не говорю о терпком запахе весенней земли, цветущих гранатовых деревьев и кустов мальвы, – а ведь только они, кажется, догадываются, что жизнь бессмысленна, но может быть прекрасной. А делать нечего.

Пропускаем.

И не случайно, а потому, что нашенские времена, или близкие к ним, это не так важно – с точки зрения прогрессистов – воплощение всех добродетелей, исторически скопившихся в человеке, и можно запросто третировать все прошедшее как несущественное. С точки зрения добродетелей и их постепенного прогрессивного  накопления.