Скорость у меня была, увы, невысока, и на то было несколько причин. Первая – я все-таки еще был хвор. То есть – присутствовала некоторая слабость, страх того, что швы разойдутся и все такое. Вторая, – бег в шлепанцах и халате – вещь крайне сомнительная, одно норовит соскользнуть с ноги, второе мешает движению.
Тем не менее, я успел промахнуть два пролета, прежде чем мой слух уловил скрип двери, которую я, выбежав, предусмотрительно толкнул от себя, чтобы она закрылась.
– Стой! – в лестничный пролет крикнул какой-то даже веселый голос. – Мы тебя убивать не собираемся, просто – поговорим.
Ага, знаем мы таких собеседников. В свое время один мой приятель голову таким образом в одной очень далекой мусульманской стране сложил, в буквальном смысле. Пошел пообщаться с бородатыми ребятами в чалмах и с автоматами, захватившими детскую больницу по каким-то своим соображениям, скорее всего – религиозного характера. Ребята оказались общительными и активно зазвали журналистов на разговор, мол – поболтаем и всех отпустим. Не знаю, в какой момент и почему беседа зашла в тупик, но уже после того, когда все закончилось, Сашкино тело, изрезанное до невозможности, нашли в одном из помещений, а голову его выбросили на мостовую, что собственно, и спровоцировало штурм.
С тех пор я не любитель общения в подобных ситуациях. Хотя и тогда я ему не советовал нести слово в массы, особенно если они настроены реакционно.
– Стой! – снова донеслось до меня. – По-хорошему просим.
Ай, как плохо, догонят они меня, буквально в затылок дышат.
И я на ходу пару раз выстрелил в лестничный пролет, благо пистолет уже был у меня в руках. Может, и не самый умный поступок, но другого ничего мне в голову не пришло. Да и потом – сомневаюсь я, что это мне повредит.
Черт, я запасную обойму не взял, она так и осталась под подушкой. И не лишней она была бы, и улика, если что. Хотя – у меня все в палате осталось, кроме часов и пистолета.
Выстрелы и вправду были не слишком громкими – но для улицы. В полутемном и тихом здании больницы, да еще и в ограниченном пространстве черного хода они громыхнули ого-го как!
– О как! – донеслось до меня сверху. – Вооружен и очень опасен!
– Осторожно, опасный кролик, – поддержал его девичий голос.
Я тем временем достиг первого этажа и молился только об одном – чтобы местная техничка была ленивой и нерадивой, а, стало быть, оставила выход с лестницы открытым.
И она оказалась именно такой. Вот в чем преимущество удаленности от федерального центра – тут раздолбайства больше. В столице, с ее обилием спецслужб и постоянным страхом терактов, такое невозможно, а здесь – пожалуйста. Живут же люди, а? И другим жить дают.
Я вылетел в двери, они хлопнули за моей спиной, закрываясь. Припереть их было нечем, но я на ходу толкнул банкетку, стоявшую рядом с выходом, и она замечательнейшим образом перегородила проход. Ну да, не препятствие, но секунд двадцать я отыграл.
Выстрелы услышали, до меня откуда-то донеслось несколько голосов, видимо, вопрошающих: «Это что было?».
Судя по ним, я как раз попал в главный холл, темный по этому времени суток, или в какое-то ответвление от него, и вот здесь за меня начала играть архитектура этого здания.
Можно ругать или хвалить проектировщиков советского времени, но их непростая логика, любовь к дешевому портвейну и тяга к поворотам, переходам и лестницам сыграла мне на руку. Чуть дальше того места, где я выскочил с лестницы черного хода, был поворот, ведущий невесть куда, за ним еще один, потом короткий переход, а дальше я уже и сам бы не нашел обратную дорогу.
Влетая в первый поворот, я услышал грохот банкетки – мои новые друзья сидели у меня на хвосте, следовало ускориться.
Правда, потом я ничего не услышал – видно, они рванули к главному выходу.
– Больной, почему не в палате? – я лоб в лоб столкнулся с немолодой женщиной в халате, несущей куда-то металлическую кастрюлю медицинского назначения. – Что за беготня ночью?
– По нужде. – Я обернулся, сделав несколько шагов, встал так, чтобы в случае чего не оказаться на линии огня и посмотрел назад. В темноте перехода никого не было видно, то ли отстали мои друзья, то ли и вправду побежали не туда. – Приспичило – сил нет.
– Больной, – женщина опустила глаза и увидела у меня в руках пистолет. – Это что?
– Боюсь темноты, – я таращился в темень перехода. – С детства. Все опасаюсь, что Букара придет.
– Кто? – совсем уже растерялась женщина.
– Букара, – терпеливо объяснил ей я. – Мохнатый, с шестью лапами и рогом на лбу. Выход где?
– Там, – показала женщина в том направлении, откуда я пришел.
– Он тут один? – не поверил ей я.
– Главный – да, – кивнула она. – А так – вон там отдельный выход через кухню, еще пара хозяйственных входов есть.
– Кухня – это хорошо, – одобрил я. – На ночь ее закрывают? Опечатывают?
– Кладовки – да, а так – нет, – пробормотала женщина, видимо, начав думать о том, что я сбежавший преступник.
– Тогда – пошли, – по возможности мягко попросил ее я, мое чувство опасности просто вибрировало внутри, сообщая мне, что пора линять из этого коридора. – Где там эта ваша кухня?
– Мне надо операционную готовить, – робко заикнулась женщина. – Это важно!
Я молча сунул ей ствол пистолета в живот. Ну да, некрасиво до невозможности, но ничего другое в голову мне не пришло. Однако – киноштамп, а они всегда работают.
– Извините – но вот так. И мне не хотелось бы пускать его в ход, – проникновенно сказал я ей. – Вперед, сестричка, вперед. К выходу, пожалуйста.
Надо заметить, что в кино хитроумная медсестра уже ударила бы меня этой металлической хреновиной по голове или скальпелем полоснула, а после стремительно побежала по темному коридору в безопасное место. А эта нет – повернулась и пошла себе. И правильно – в кино это дело снимают в павильоне, где слева столик с закусками стоит, а справа гример сидит. А здесь – небритый мужик в халате и с пистолетом, причем стрельни он – и все. При этом ничего такого он не просит – только выход показать, так что пусть себе идет куда хочет. Потом полиции о нем расскажу – и все.
Так, или приблизительно так, по моему разумению, она и размышляла.
Тем временем, похоже, что больница все-таки просыпалась – в здании напротив, том, из которого я так лихо смылся (мы уже были в другом крыле, пройдя через короткий и темный стеклянный переход), местами зажегся свет.
– Тебя ищут? – утвердительно спросила женщина.
– Не-а, – покачал я головой. – Скорее тех, кто за мной приходил.
– Любопытно было бы узнать, в чем дело, но лучше не надо, – подумав, сказала она. – Меньше знаешь – дольше живешь, мне девяностых за глаза хватило. Хотя откуда тебе их помнить, я тогда сама еще девчонкой была.
– Так получилось, – не знаю отчего, но мне внезапно стало стыдно перед ней. – Я не бандит и не преступник, честно. Просто жизнь, она так иногда выворачивает…
– Это не мое дело, – сообщила мне женщина, входя в какой-то маленький коридорчик с дверью в его конце. – Вот выход.
– На кухню не похоже, – заметил я, оглядывая тесный предбанник.
– Так это и не она, – женщина открыла какой-то шкаф. – Хозяйственный выход. На, держи.
Она покопалась внутри шкафа и протянула мне жуткого вида штаны и ватник.
– Шапки нет, извини. И сапоги кирзовые, ты, небось, таких не видел даже, – немного насмешливо произнесла она. – Сразу видно – городской, ухоженный.
– Чего это? – мне стало немного обидно, и я поскреб пальцами колючую щетину. – Я в армии служил, так что всякое бывало. Это в элитных частях берцы носят, а в стройбате как кирзу таскали, так и таскают.
– Тогда – обувайся, – передо мной плюхнулась пара раздолбанных сапог. – Давай живее, мне правда надо операционную готовить. И еще – я милиции, если что, все расскажу.
– Только за, – я, оглядевшись по сторонам, увидел что-то вроде тумбочки и положил на нее пистолет, после начал, шипя от боли в боку, натягивать штаны. – Обязательно расскажи, если приедут. Как тебя зовут-то, роднуля?
– Ангелина Ивановна. – Женщина покачала головой, глядя на мои швы. – Ох, застудишь ты болячки свои, на улице-то не май месяц.
– Выбора нет, – объяснил ей я, заправляя халат в штаны, какой-никакой, а утеплитель. – А портяночки там не завалялись?
– Нет, – глянула Ангелина в шкаф. – Зато вот, все лучше, чем ничего.
Она мне протянула забавную белую кепку с пластмассовым козырьком и надписью «Таллин-80». Я таких и не видал никогда.
– Значит, мало что замерзну, так еще и ноги собью, – опечалился я, обуваясь и натягивая кепку. – И еще – хорошо, что тут зеркала нет.
Кстати – а куда я вообще иду?
Самый простой вариант – Ерема и его внедорожник. Пять минут по сугробам – и я в теплом салоне комфортной машины. Вот только – не тянет этот вариант. По ряду причин не тянет. Во-первых – непонятно, куда меня привезут в результате. Может – к зданию «Радеона», а может – в Крылатское, где у них офис. А может, вовсе к ближайшему оврагу, где я мирно и тихо проведу остаток этой зимы и половину весны, пока меня не найдут и не включат в сводку происшествий, нежно назвав «подснежником».
И потом – как-то все гладко получилось. Он меня предупредил – за тобой охотятся, и тут же появились люди в черном. И он при этом все еще ждет меня во дворе. Все как по нотам.
Хотя – небесспорно это все, причем далеко. Слишком примитивно выходит, ну совсем для дураков. Это даже не схема, это просто откровения капитана «Очевидность». Так что – может, и совпадение, я видал жизненные извивы почище этого. Не следует забывать о том, что я ребят в черном заметил случайно, не выйди из палаты – взяли бы они меня тепленького. А может – просто расстреляли прямо в кровати, спящего.
Не факт, что Ерема при делах. Но и снимать с него подозрение не стоит. Хотя – кто тут не под подозрением, начиная аж с Азова? Почему меня берегли только двое охранников плюс хворый Олег? Почему я тут, почему меня сразу не вывезли в Москву? Почему, почему, почему. Одни «почему», – додумывал я, натягивая ватник и убирая пистолет в его карман.
– Скажи, а газет никаких нет? – ногам было очень неуютно, и я вспомнил, как мы в армии свежей прессой по зиме ноги обматывали. – Обморожу ноги-то. Да и не уйду далеко, до кровавых пузырей конечности собью вмиг.
– Газет? – женщина погремела чем-то в шкафу. – Есть. Держи.
Я замотал ноги какими-то архивными изданиями, вроде «Советской России», после чего немного повеселел.
– На-ка вот, – Ангелина покопалась в кармане и сунула мне несколько сторублевых бумажек. – Там калитка есть, маленькая, она проволокой замотана, выйдешь в нее. Оттуда – налево, до указателя, потом бери правее – выйдешь к шоссе. По нему, спиной к указателю, по ходу движения – прямо иди, и километра через четыре будет «Путепроводная». Где-то в половине шестого утра через нее электричка до Москвы проходит, два часа – и ты в столице. Или в другую сторону езжай, до Твери, это уж сам решай.
Может – и вправду в другую сторону, до Твери? Оттуда – до Бологого, из него до Окуловки или даже сразу до Малой Вишеры, а там и Питер. В северной столице мне есть у кого приткнуться, хоть бы даже у того же Гарика Липченко, он не откажет своему закадыке в приюте и тарелке супа. К тому же у него, если верить его словам, есть «окно» на границе с чухонцами.
Хотя – о чем я. А родители? А Вика? Нет, в Москву, в Москву, по тропе трех сестер. Еще вот этой милой даме надо будет долг отдать.
– Спасибо, – убрал я купюры в карман. – Скажи – а почему?
– Дура потому что, – пожала плечами женщина, поняв, что я имею в виду. – Есть у нас такая странная черта, у русских баб – действовать по-дурному, не сказать еще откровенней. Жалко тебя стало отчего-то. Видно же – заплутал ты в трех соснах и сам не знаешь, куда дальше идти. Как такого не пожалеть?
Воистину – не понять мне их никогда. Я ей в живот пистолет, а она мне денег на электричку дала. И полиции ничего не скажет, зуб даю. Великая тайна русской женской души.
Мне очень хотелось спросить – нет ли у нее при себе мобильного телефона, но делать я этого не стал. И номера Азова я на память не помню, да и помни я его – не хочу я эту женщину втравливать в наши игры, номер-то ее определится при звонке. Так уж выходит, что все люди, что попадают в мою орбиту, становятся фигурами на доске Большой игры, ей я этой судьбы не хочу. Нет, потом, само собой, я деньги ей верну, – но сейчас ни к чему ее светить. Даже с учетом того, что дело нешутейное.
– Верну, – пообещал ей я. – Слово даю.
– Ну да, – усмехнулась она, щелкая допотопным дверным замком. – Иди уж.
– Ангелина, – остановился я на пороге. – Полиции говори, что хочешь, но только ей. И только той, что и вправду полиция, поняла меня? С остальными – ни полслова, очень тебя прошу. Не за себя прошу, за тебя.
– Иди уж, – меня подтолкнули в спину – Не видела я тебя, вообще не видела.
И дверь захлопнулась, оставив меня среди темноты, ветра и снега.
Уши у меня замерзли сразу же, поднятый воротник ватника их не защищал совершенно, про странный кепарь я и не говорю вовсе. Хотя это было только начало – вскоре холод принялся за пальцы ног, проник под ватник, защипал ноги. Пальцы рук, заледеневшие при разматывании проволоки на калитке, я тоже отогреть уже не мог.
Впрочем, холод – это было не самое главное. Две вещи, которые меня беспокоили больше всего, это – не заплутать бы, и что делать с пистолетом?
Первое было самым главным – где тут право, где лево, я даже не представлял и крайне удивился, когда сначала добрел до указателя, а после – и до шоссе. Там я встал по направлению движения и потопал сквозь пургу вперед, прикидывая – выбросить ствол в ближайший сугроб или нет?
По логике – надо было бы. Видок у меня еще тот, как есть – бомж, и если меня менты «примут», что вполне вероятно, то отсутствие паспорта и наличие пистолета может оказаться для меня фатальным.
С другой стороны – и пусть загребают. Уж телефонный звонок я как-нибудь да выпрошу, а дальше – дело техники. Телефон Азова я не помню, а вот телефон редакции – у меня выжжен в памяти намертво. Только надо чтобы трубку Вике передали, и предупредить ее о том, чтобы при свидетелях ни звука не издавала.
И самое главное, – пистолет – это хоть какая-то гарантия того, что мне будет чем защитить себя. А так – я вовсе буду вроде черепахи, перевернутой на спину.
Мимо промчалась машина, чуть не смахнув меня в кювет, и я спешно перебежал на противоположную сторону дороги. Тут хоть фары увидишь и отпрыгнуть в сторону успеешь.
За этими мыслями, окончательно замерзший, я добрался до типичной подмосковной станции. Даже не станции – платформы, до станции это место не дотягивало, на перроне не было уютного строения с лавочкой и с окошком навеки закрытой кассы, на которое я так рассчитывал. Была только сама платформа, пара лавок под открытым небом, несколько фонарей да навесик из разноцветной пластмассы. И – пустота, ни души. Оно и понятно – зима, ночь, откуда тут кому быть. И мне отсвечивать не след, мало ли что?
Я нашел спуск с платформы к приземистому домику с темными окнами, где, видимо, некогда все-таки была касса, но сейчас закрытому намертво. Рядом с ним обнаружился полуразрушенный сарайчик, который хоть как-то защитил меня от ветра.
Интересно, сколько сейчас времени? По моим прикидкам – часа четыре ночи, так что мне тут еще долго куковать. Это летом кое-как можно время определить, зимой же это куда проблематичней сделать, особенно в такую непогоду. Увы, но «Ролекс» мне никак в этом деле помочь не мог – он показывал какое-то странное время, что-то около восьми часов утра, уж не знаю почему. Хотя эти часы изначально могли идти неверно – я ими по прямому назначению сроду не пользовался, даже на циферблат никогда не глядел.
Я зевнул и тут же ущипнул себя за нос – как бы не заснуть, это верная смерть. Глупо было бы вот так вот откинуть копыта – нелепо и вдруг.
Интересно, а кавалерия уже на подходе? Если часы сработали, то раньше или позже я должен услышать рев моторов. По крайней мере, я хотел бы в это верить.
Но как я ни напрягал слух – ничего, кроме свиста ветра, слышно не было. Зато минут через двадцать я расслышал звук приближающегося поезда и поспешил на платформу. Увы, увы, но он промчался мимо – это был какой-то товарный состав. Зато на перроне обнаружилась бабуля – божий одуванчик, закутанная в платок так, что наружу торчал только нос с волосатой бородавкой.
– А что, мать, – сипло спросил я у нее. – Скоро на Москву электричка будет?
– Тоже мне сыночек! – неожиданным басом ответила старушка. – Ишь, и не холодно тебе, охламону!
– Холодно, – жалобно сказал я. – Так – когда?
– А вот пить не надо! – погрозила мне бабка рукой в вязаной варежке, при виде которой я впервые в жизни задумался об убийстве с целью грабежа. Эти рукавички даже внешне были невероятно теплыми и уютными. – Ишь, даже шапку пропил, в эдакой стыдобище ходишь.
– Так затем в первопрестольную и еду, – на ходу начал импровизировать я. – Судьбу менять, к новой жизни возрождаться. В дворники пойду или в ассенизаторы, самое то для начала карьеры. Когда поезд будет?
– Через десять минут, – сменила гнев на милость старушка. – Ты давай, на месте не стой, а то совсем застынешь. У меня мой вот так же лет тридцать назад как-то с друзьями погулял, а через год – бабах, и все. Никаких мне больше женских радостей через него не было.
О проекте
О подписке