Секретный агент Мухоловка так не считала. Подумаешь, в лесу! Лес разбить на квадраты и отправить на поиски батальон, пообещав всем внеочередное увольнение, а тому, кто найдет, – месячный пропуск в бордель. Заодно и поискать того, кто прятал. Вдруг еще помнит место?

Нет, не служить Честертону в разведке!

Прятать лист следует на городской свалке, где всего помногу. А вокруг расставить несколько противопехотных мин, чтобы месяц подойти боялись, а потом искали не спеша и без малейшего вдохновения.

То, что гражданка США Анна Фогель, член Национального Комитета, прибыла в Париж, от немцев не скроешь. Значит, надо спрятаться так, чтобы не отыскали. Весь Париж – большая свалка, осталось найти место.

Анна, поставив чемодан на вымощенный древней плиткой тротуар, смахнула пот со лба. Тяжко! Десять шагов – и приходится отдыхать. Такси она отпустила за два квартала, с Руди же рассталась еще ранним утром, на площади возле Gare du Nord, где даже в такой час людно. Ни к чему вводить парня в искушение!

Все правильно, только тело не слушается, отзываясь на каждое движение болью. Ничего, уже немного! Девушка взялась за ручку неподъемного чемодана, сделала шаг, другой, третий… Есть! Все, как ей рассказывали: арка, похожая на ворота средневекового замка, за ней – большой двор квадратом, а вот и платан – рядом с двухэтажным флигелем.

Пришла! Почти.

Искать ее обязательно станут, причем наверняка не только немцы. Но где? Ясное дело, среди эмигрантов. Не сегодня-завтра бедного Руди возьмут в оборот, тряхнут, как следует. Он в очередной раз во всем сознается…

Двор был пуст. Из окна к окну тянулись бельевые веревки, возле одного из подъездов скучал накрытый серым чехлом громоздкий автомобиль, где-то вдалеке, на грани слышимости, играл аккордеон, а в чистом осеннем небе чертила круги одинокая черная птица.

Монмартр. Ветхое сердце Парижа.

* * *

Поездка готовилась в спешке, но Анне повезло. После ее первого выступления на радио («Сыпьте песок в подшипники!») очень многие, особенно из числа эмигрантов, захотели встретиться. Мухоловка постаралась увидеться с каждым – и не прогадала. Ей дали денег, причем не так и мало, главное же – наметились полезные знакомства.

Джозеф Зутин, владелец крупного нью-йоркского ресторана, являлся одним из руководителей Еврейского антифашистского конгресса. Брат же его, известный художник Хаим Сутин, жил и работал в Париже. По мнению ресторатора, Хаим был напрочь неспособен к нелегальной работе – зато хорошо знал другого художника, своего земляка Марка Шагала.

В очередной раз девушка остановилась возле спрятанного под чехлом автомобиля. Перевела дух, заодно попытавшись угадать модель. Что-то явно французское, но не «рено», не «ситроен»…

– «Lorraine Dietrich 2 °CV», модель 1932 года, – по-немецки подсказали сзади.

Анна обернулась, дабы увидеть наглого вида малявку в сером брючном костюмчике и сером же, в цвет глаз, берете. Малявка, позволив себя рассмотреть, еле заметно кивнула, после чего отступила на шаг и внезапно завопила на вполне приличном французском:

– Ой, тетя! Ой, вам же тяжело! У вас же ножка болит! Ой, я вам сейчас помогу, помогу!

Подскочив, вцепилась в желтый чемодан, оглянулась быстро.

– Пароль: «Я от герра Шагала». Правильно?

И снова по-немецки. Секретный агент Мухоловка, ситуацию оценив, кивнула в ответ:

– Grazie, ragazza! Io stesso.

Попыталась отобрать чемодан. Тщетно! Что не так?

– E non si sa dove si trova l’appartamento in affitto?

Угадала! Малявка, забыв о чемодане, радостно проорала на весь двор:

– Так вы квартиру ищете, тетя? А вы заходите к нам, у нас комната свободна!

Обернулась к дальним окнам, махнула ручонкой:

– Papa! Papa! Ik huurder gevonden!..

Оставалось восхититься, понятно, шепотом.

– Молодец! А на каком это ты?

Девочка взглянула строго:

– На голландском. Разве вам не сказали?

Не сказали. Марк Шагал лишь назвал адрес, уверив, что человек там живет надежный, надежнее не бывает.

– Going!

Прозвучало от дальнего подъезда. Крепкий, спортивного типа парень ее лет, светлый костюм, белая рубашка с расстегнутым воротом… Малявка улыбнулась:

– Папа! Подпольная кличка – Кай. Он скромный, поэтому сама скажу. Кай – настоящий герой, только никогда не признается. А еще он фокусы умеет показывать.

Где надо прятать лист? Анну Фогель станут искать среди беглецов-эмигрантов, не забудут и работников бывшего посольства, подключат всезнающих репортеров. Но кто обратит внимание на художницу-итальянку, скромную пчелу в переполненном улье многонациональной парижской богемы?

Парень в светлом костюме не подошел, почти подбежал, и Анна невольно позавидовала. Проклятая клюка! Ничего, через полгода устроим с этим быстроногим бег наперегонки.

– Goedemiddag! – улыбнулся быстроногий с подпольной кличкой Кай. – Jorrit Mark Alderweireld, tot uw dienst!

И как ответить?

– Ciao, signore! I – l’artista, è venuto a Parigi per lavorare. Mi chiamo Anna…^[21]

Фамилию секретный агент Мухоловка придумать не успела.

5

За дверью Кейджа встретил густой храп – гулкий, басовитый, переливчатый. Вначале – легкое сипение, словно шину прокололи, затем – короткий миг молчания и, как из пушки:

– Хр-хр-хр! Хры-хры-хры! Хра-а! Хро-о-о-о! Ах-р-р-р!..

Кто иной, менее привычный к репортерской жизни, испугался бы или, по крайней мере, нешуточно удивился. Уж не сказочный ли монстр забрался в трехкомнатный «люкс» мисс Лорен Бьерк-Грант?

– Хро-хро-хро-о-о-о! Хру! Хру-у-у!..

Кристофер Жан Грант удивляться не стал. Понятное дело, Монстр. Хоть и отнюдь не сказочный.

– Хр-хр-хр! Ах-р-р!.. Хра-а!

У мисс Репортаж недостатков хватало с избытком, и Крис мог лишь подивиться смелости своего нью-йоркского шефа, решившегося шагнуть с такой под венец. Однако Лорен, и этого у нее не отнять, была журналисткой настоящих чистых кровей. Если дело, то все прочее побоку. Что за беда – на стук в дверь не отвечают? Надо – входи.

Кейдж решился – и перешагнул порог.

Монстр обнаружился на диване – огромный, похожий на плохо отесанную глыбу, зачем-то втиснутую в дорогой серый в клетку костюм. Квадратная голова (стрижка «ежик», нос-картошка) свесилась на плечо, ноги в грубых ковбойских сапогах попирали персидский ковер.

– Хр! Хр-р-р? Хры-хры-ы!..

Левое веко Монстра на короткий миг приоткрылось, фиксируя гостя. Кейдж, к этому привычный, махнул рукой.

– Привет, Джо! Лорен здесь?

– Хро-о-о! Хра-а!

Значит, здесь. Кейдж поправил рубашку, думая, с чего лучше начать. Пункт первый, пункт второй.

– Проходи, Крис!

Хозяйка номера обозначилась в дверях, ведущих налево, прямиком в спальню. Тоже без пиджака, в мягких тапочках и с сигаретой в зубах. В приличном нью-йоркском обществе, где следовали традициям долбаного Цезаря, вся эта сцена вызвала бы нешуточный шок, но…

Работа!

Кейдж прошел в спальню, удостоившись финального «Хро-хро-хро!» уже в спину, и был усажен прямо на дорогое постельное покрывало. Далее должно последовать нетерпеливое «Ну?», однако репортер успел первым.

– Лорен! Мне кажется, Джордж влип, причем по-крупному…

Коллеги называли Кейджа «луизианским хорьком». За глаза, ибо рисковали получить прямой в нос, причем вне зависимости от собственного роста и веса.

– Не за «хорька», – пояснял Крис после очередной драки, прикладывая примочку к синяку. – А за «луизианского». Сами-то! Паршивые янки!

Прозвище, однако, появилось не зря – репортер Грант был цепок, острозуб и пронырлив. «Ильза Веспер! Неужели не знаешь?» Значит, надо узнать! Тем более, коллег-журналистов в утробе «Гранд-отеля» побольше, чем хорьков в норе.

* * *

– Это даже не чикагская мафия, Лорен. Парни из Парижа давно закаялись и близко подходить к «Структуре». Веспер торговала оружием в Китае, а ее босса, О’Хару, в двух штатах ждет стул. Тот самый – переменный ток с напряжением порядка 2700 вольт. Теперь он и отсюда свалил, а Веспер всеми делами ворочает.

– Ох, ты-ы!..

В глазах Мисс Репортаж вспыхнуло черное тяжелое пламя.

– Какая тема, Крис! Молодец, Джорджи!..

– Но…

Пламя обратилось льдом, тоже черным.

– Не лезь не в свое дело, Крис. Джорджи – взрослый мальчик, и не на таких матчах ставки делал. А ты с ней о фасоне пиджака беседовал? Учить тебя и учить еще, малыш.

Кейдж так не думал. У хорька – превосходный нюх. А вся эта история пахла ничуть не лучше дохлой лошади в июльскую жару.

– Но если хочешь, я с ним поговорю. Доволен? А теперь о деле. Книжку прочитал?

Кейдж обреченно вздохнул. Ладно, пункт второй…

– Прочитать не успел. Просмотрел. Но, Лорен, это же несерьезно!..

Мисс Бьерк-Грант слушала, не перебивая, но глядела так, что слова примерзали к языку. Наконец вздохнула.

– Крис! Представь, что тебе нужно сделать материал об искусственном осеменении коров в Теннесси. С чего начнешь?

– С «Американы», которая у нас в большом шкафу. А потом найду специалиста, чтобы все объяснил.

Крепкие, не оторвать, пальцы взяли Криса за ухо.

…Ой-й-й!

– Именно. Ты что, малыш, воспитывать меня вздумал? Курс юного репортера преподать?

…Ай-й!

– С нами поедет один ученый хмырь. Он, Крис, знает про Грааль все – и даже немножко больше. Репортажи для тупых домохозяек я делать не собираюсь. Поищем без дураков! Этот хмырь уверен, что знает место, у него только с деньгами плохо. Осознал?

Если бы не пальцы на ухе, Кейдж напомнил бы Великой Лорен, что в каждом штате за вполне разумную сумму можно приобрести карту с большим черным крестом посередине – о чем ясно и доступно написал их коллега Уильям Сидни Портер, более известный под псевдонимом О. Генри. Кладоискательство, как точная наука! Дураки, верно заметил мистер Портер, бывают разные…^[22]

Промолчал, и не только из-за уха. Задание было глупым, по-хорошему его не выполнить.

«А вы – сделайте!»

– Ладно! Поработаем.

Лорен Бьерк-Грант одарила «малыша» одобрительной улыбкой, но ухо так и не отпустила.

– А скажи-ка мне, Крис, дружок, когда ты последний раз Камилле писал?

Ох-х-х!

– Ахр-хр-хр-хр! – отозвались из-за двери.

* * *

В дни его счастливого палеолита на земле Пеликанов, когда грозы гремели на все небо, а на правом плече не сходил синяк от резкой отдачи «Винчестера» («Не бери в голову, Крис, бери на ярд ниже!») одним из немногих развлечений в их маленьком Сен-Пьере был кинематограф. «Передвижка» на неуклюжем «фордовском» грузовичке прикатывала раз в неделю, чередуя субботы и среды. Сеансы устраивали в церкви, растягивая перед алтарем большое белое полотно. «Прест» (он же «курэ») не возражал, хотя честно признался во время службы, что сомневается в благости целлулоидного чуда. Уговорили! Даже когда в храм притащили фортепьяно фирмы «R. Weissbrod Eisenberg S. A.», пожертвованное местным бакалейщиком, протестовать не стал. Какое же кино без тапера? За инструмент сел сам бакалейщик, игравший очень недурно, заменяла же его в дни отлучек матушка маленького Криса. Грант-младший был очень этим горд.

Комедии, щекочущие душу мелодрамы, первые вестерны («Никогда так не стреляй, Крис!»). А через пару лет, когда бакалейщика хватил удар, тапером стал десятилетний Кейдж. Как истинный профессионал, он никогда не смотрел фильм заранее и даже не интересовался сюжетом. В этом и вся прелесть: успеть взять тревожную ноту в самый разгар счастливого праздника. Внимание! Сейчас появится Черный Билл!..

Много позже, в Серебряный век Нового Орлеана и в железном Нью-Йорке, Крис часто укладывал жизнь в немудреные сюжеты виденных в детстве фильмов. Правда, финал далеко не всегда совпадал с киношным, на то она и жизнь.

…Вечер в огромных апартаментах босса, справлявшего именины, начинался точно как комедия, причем из самых простых, первых лет наступившего века. «Universal Studios» представляет: «Обутый простак», фильм в двух частях. Разряженные парочки с глупыми лицами кружатся в танце, за инструментом – разбитная девица с сигаретой в зубах, Простак же, невеликого роста парень со стеклышками на носу, жмется к стене, потому как танцевать не слишком обучен, да и шумную толпу не любит.

Не тут-то было!

– Добрый вечер, мистер Грант!

Камилла, мисс Младшая Сестра, соткалась прямо из сигаретного дыма. Такая же, как всегда: белый верх, черный низ, тяжелые темные туфли, прическа «Бабушкина память». Лицо… Камилла его не имела. Нос был – в комплекте с губами и парой глаз, к этому прилагались уши, но все вместе никак не складывалось. Взглянешь – не увидишь. Вечная секретарша, вечная помощница, Мисс Пишущая Машинка.

– Ой, какая я неловкая! – громко и четко произнесла Пишущая Машинка, попытавшись облить Криса коктейлем. Не вышло – Кейдж вовремя сделал шаг назад. Коктейль из бокала неведомым чудом изменил направление и обильно полил «белый верх», испортив аккуратно выглаженную блузку.

– Ой, мистер Грант! Меня сестра убьет. Помогите, пожалуйста, тут рядом ванная…

И Простака потащили прямиком в ванную. Если бы Кейдж сидел за инструментом, то непременно сыграл бы «Chopstiks», он же «Блошиный вальс»^[23]. Та-ра-рам-пам-пам! Та-ра-рам-пам-пам!..

Само собой, прямо посреди ванной Камилла умудрилась упасть, причем точно на грудь Простаку.

– Ой, что вы со мной делаете, мистер Грант? Ой, я боюсь!..

Та-ра-рам-пам-пам!..

– Что тут происходит? – грозно вопросила с порога мисс Сестра Старшая. – Кристофер, что вы себе позволяете?

Па-ра-па-ра! Пам-па-рам!

Великолепная Лорен Бьерк-Грант не знала, что именно в этот миг кино кончилось.

* * *

Крис Простаком не был. Многие обманывались наивным блеском стеклышек в окулярах. И вправду, Кейдж снимал их очень редко, не перед каждой даже дракой.

– Кристофер Грант! Вы, кажется, позволили себе бесчестные действия по отношению…

Кейдж немного подумал – и содрал с носа очки.

…Глаза в глаза. Невысокий, не слишком ладный парень в недорогом костюме из магазина готового платья, что на 34-й стрит, и роскошная, неповторимая, величественная…

Густой тягучий Юг против холодного Нью-Йорка. Долгая череда предков – упрямых, никому не покорявшихся «дикси», учившихся стрелять раньше, чем ходить. А за ними – легендарные канадские пращуры-кажуны, изгнанные из отчих домов, но сохранившие гордость, веру и родную речь. Кристофер – лишь первый в долгом молчаливом строю.

То, что стояло за плечами великолепной Бьерк-Грант, внучки эмигрантов из русской Польши, не имело такой силы.

– Неужели ты такое дерьмо, Лорен? Но Камилла в чем виновата?

– Да, я дерьмо, Крис. Потому что она моя сестра, и я ее люблю. Вот что, малыш… Сейчас ты мне врежешь по морде, а потом мы поговорим. Тебе ведь нужна квартира в Нью-Йорке? Не будь идиотом, Крис. Ты хотел карьеры – вот она!..

И Север в который уже раз победил…

* * *

Жениха и невесту впервые оставили наедине после помолвки. Традиция! «Полчаса!» – заявила мисс Старшая Сестра, выразительно взглянув на циферблат своих наручных. Кейдж едва удержался, чтобы не пожать плечами. Ему бы и минуты хватило, причем не рядом с невестой, а где-нибудь за дверью.

– Ой, мистер Грант, я так рада, так рада! – начала было нареченная. Осеклась, отвела взгляд.

Кейдж мог просто отмолчаться. Полчаса – невеликий срок. Мог и хуже чего, репортерский язык остер. Но рядом с ним, истинным южанином-«дикси», была та, кому он дал слово перед алтарем. По добру ли, это уже его вопрос.

И они все-таки поговорили, тоже впервые в жизни.

Писал Кейдж невесте по четвергам, покончив с дневными делами. Каждое послание – ровно на листок из блокнота.

6

– Бог мой, что у вас с лицом?

С вождями знакомятся по-всякому. Иных к ним подводят, велев принять должный вид, после чего небожитель, кивнув снисходительно, удостаивает счастливца рукопожатия. Кому достается ладонь, кому – всего лишь палец. Но это – для иных, славой обиженных. Настоящее знакомство – в строю, после боя, когда костяшки пальцев кровят, и вся голова в бинтах.

– «Красный фронт» пугаю, партайгеноссе!

И – улыбка, пусть не увидеть ее под бинтами.

Тяжелая весна 1924-го. Партии нет, после неудачной революции в Мюнхене она под запретом. Хуже – распалась на не слишком дружные обломки. Фюрер в тюрьме, слабые бежали и спрятались. Югенбунд тоже распущен. Отряды, конечно, остались, и даже деньги по-прежнему платят, но больно уж обнаглели красные.

Ночью был бой. А поутру тех, кто не оказался в больнице, вызвали на срочное построение. Гость из Мюнхена, чином не велик, зато друг самого Грегора Штрассера. Приехал не на авто, на обычном мотоцикле, чем сразу вызвал уважение. Видом, правда, неказист, ликом бледен, да еще и пенсне, словно у паршивого интеллигента.

Так Харальд Пейпер познакомился с Агрономом. И ничем бы это не кончилось, но гость повел себя странно. Иной бы пожал руку юному бойцу, здравия пожелал…

– Идите сюда!

Выдернул из строя, словно редиску с грядки (белые бинты, красная кровь), в сторону отвел. Сняв стеклышки с носа, взглянул близоруко.

– Немедленно к врачу! Сейчас же! Здесь, в Берлине, у меня есть хороший знакомый, челюстно-лицевой хирург. Денег он с вас не возьмет.

Блокнот, несколько неровных строчек, короткая подпись.

– Ваше имя… Да-да, Харальд! Бегите, Харальд!..

Деньги все равно понадобились – на перевязки и лекарства, но друзья не оставили, скинулись. Лицо удалось спасти, даже шрамы через пару лет рассосались. Хирург-кудесник оказался евреем, что не слишком удивило. Из всей НСДАП только верхушка, стараясь не отстать от Ефрейтора, метала громы и молнии по адресу «низшей расы». Вожди поменьше, прагматики поневоле, блюли свой интерес.

Через много лет «старый боец» Харальд Пейпер поможет хирургу нелегально покинуть Рейх. А на исходе весны все того же 1924-го молодой югенбундовец, взяв у приятеля мотоцикл (чем мы хуже?), съездил в Мюнхен – поблагодарить. Однако разговор, начавшийся с чашки скверного кофе, приобрел неожиданный оборот.

– Деремся мы неплохо, партайгеноссе. Но этого мало. Любая война начинается с разведки, а здесь мы пока слепые. Мы тут с ребятами прикинули, что можно сделать…

Агроном, достав из ящика стола блокнот, развернул, пристроил поудобнее. Блеснул стеклышками.

– Я кое-что буду записывать, Харальд. Так лучше думается. Но после нашего разговора обязательно сожгу. Кстати, имейте в виду: на следующем листе остается след, а под столешницей может лежать копирка…

* * *

– …Так лучше думается, Ингрид. Но после нашего разговора обязательно сожгу.

Харальд Пейпер на всякий случай провел ладонью по гладкому зеленому пластику стола. Нет, копирку не подложить. И микрофона за вентиляционной решеткой нет, лично проверил, пока чудо плескалось в ванной.

«Вы – параноик, Харальд». Угу!

– Что-нибудь еще добавите?

Девушка взглянула жалобно.

– Но мы… То есть я уже три часа подряд… Наверно, именно так допрашивают, да?