Спросила Его в последнюю нашу встречу. А Он мне: «Главное – не утонула!»

* * *

Неправда, что города брать трудно. Брать-то просто, вот уходить из них – иное дело. А как город не захватить, если тепло, облачка легкие на небе, ветерок с гор – и ворота настежь?

Так что Капую без боя взяла.

В одном свитке (на этот раз не про любовь, а про философию) прочитала как-то, будто вопрос серьезный есть, покоя людям ученым не дает. Что, мол, миром правит – Удача или Доблесть? По-понятному если: ты везешь или тебе везет? А еще точнее, тебя везут – Боги, скажем Судьба. В жизни, конечно, и так, и этак выходит, но порой и в самом деле интересно. Что главнее?

Конечно, повезло тем утром, когда я на камешке сидела. Выехала ко мне Удача на дюжине повозок, мулами запряженных. Вот эти колокольчики я и слыхала. Не стражники, не ловцы рабов, не местные даже – из самого Рима, чтоб он в Тартар провалился!

Из Рима – и в Капую. Не в сам город, чуть дальше, где у какого-то всадника вилла имеется. Самого всадника в повозках нет (и тут повезло!), зато управляющий на месте. Не вилик – городской, из того же Рима. Везут на виллу добро хозяйское, потому как всадник с матроной своей скоро пожалуют. Спешат, забот много, до встречных дела нет, если не разбойники, конечно.

Но это Удача. Только и не без Доблести!..

Доблести, конечно, я не проявила, обошлась. Но и не сглупила. Велела прямо к управляющему подвести. Голос потверже, взгляд серьезнее… Мол, здоровья господину всяческого желаю (понятно, «господину», не иначе, такие величание любят). А не видел ли господин на дороге носилки госпожи моей сиятельной Фабии Фистулы? Навстречу меня послали, да вот, видать, разминулись слегка. А мне в Капую надо вместе с госпожой моей – да чтобы побыстрее.

На таком и погореть можно, но я просто рассудила. Что разминулась с госпожой, не поверят, а вот что бойкая рабыня с дружком замиловалась да от обоза отстала, точно решат. Отстала – и теперь трепки ждет. Так почему бы не подкинуть, особенно если не за так?

Еще одна хитрость, для беглых весьма полезная. Тяжелая была у меня котомка, поднять трудно. И того, что я месяц назад к рукам прибрала, хватало, и что этой ночью досталось. Опасно – заметить могут. Но еще опаснее сразу золото предлагать. Жадность и Трусость тоже миром правят – вместе с Удачей и Доблестью. Только Трусость почти всегда Жадности сильнее. Девчонка на пустой дороге золото предлагает? Нет уж, не надо нам такого золота!

За серебро сторговались. Дорого взял, а не голодает! Не иначе и себе виллу прикупить решил, господин управляющий. Сначала виллу, потом рабов.

Такие, между прочим, самые сволочи и есть!

* * *

В город так с обозом и пожаловала – от беды подальше. А вот за воротами, как стражники в нашу сторону смотреть перестали, с повозки и соскользнула. Тому парню, что над мулами старшим был, не до меня стало. Капуя – почти как Рим (ну не почти, но вполовину), на улицах народу полно, главное же, повозкам только до рынка ехать можно. Пропустит возчик нужный поворот – и к страже городской в объятия. Нарушил, мол, ты, друг дорогой, эдикт такой-то от консульства таких-то…

Парень, что над мулами отец-начальник, не лучше управляющего оказался. Серебра ему не досталось, так он решил проверить, не жмет ли мне туника на груди. А если жмет, то не полегчить бы.

Противно! Не на ту, понятно, напал и наглеть опасался – народ вокруг. Да и про Капую рассказал немало полезного: какие улицы, что за гостиницы. Я-то в городе бывала, но давно, девчонкой совсем.

И все равно противно!

А уже у самой Капуи поняла – нутром почуяла – выдаст! Не получил, чего хотел, озлился. И на котомку мою все косился, локтем пихал. Повезло – в воротах стражу не позвал, не до того ему было. А может, и о котомке вспомнил, денег-то ему не достанется, стражники отберут.

И не римлянин – раб.

Те трое в лесу – тоже наверняка из рабов, причем из беглых. Встретили сестричку!

Антифон

Много лет понять не могла.

Вначале считала – само рабство во всем виновато, будь оно проклято вовеки! Хозяин звереет – но и раб звереет, непонятно, кто хуже.

Наши в Италии часто рассуждали, почему на земле рабство есть. Кто попроще, на Рим кивал, все беды, мол, от Волчицы. Римляне, людоеды, рабство и придумали. Поумнее кто, Крикс, скажем, помнили, конечно, что рабы до римлян в Италии были. Но тоже Волчицу винили. И рабов стало больше, и хозяева злее. Крикс все Законы XII Таблиц поминал.

Я не спорила. И Криксу верила, и римлян больно уж не любила.

А потом иначе думать стала. Повидала я те края, где рабства нет, – и вопросом задалась. Почему так? Да потому что отменили рабство! Или не допускают, такое тоже случается.

Значит?

Значит, между зверем-хозяином и рабом-зверем становится еще один зверь – или сенат, или совет старейшин. И не сам, со стражей, с войском. Иначе нельзя – против зверей нужен тоже зверь. Пострашнее только. Выходит, все тот же Закон жизни: ты слабее, значит, тебе бежать. Тебе бежать – им ловить. Ловить, грабить, насиловать, продавать за море…

Учитель рассказывал, как в далекой стране за морем решили рабство отменить. Только без войны не вышло. И положили там на погребальные костры ради всеобщей свободы чуть ли не миллион. Куда там Ганнибалу!

– Выходит, люди – просто звери? – спросила я.

– Если бы просто звери, Папия Муцила! Если бы!..

Странно, в тот миг показалось, что Учитель жалеет нас, злых бесхвостых обезьян. Зря показалось, конечно.

– Мой брат… Пытается вас изменить, сделать лучшими…

Страшно было слышать Его голос.

* * *

Где надо прятать лист? В куче листьев.

Это мудрость такая. Встречаются иногда мудрецы: тога лучшей шерсти, на щеках пухлых румяна, остатки волос от протираний блестят. Соберет этакий вокруг себя толпу – и вещает. А прочие кивают, понять пытаются. Не поймут – и потом всю жизнь меж собой о великой мудрости толкуют.

Вот вам и мудрость очередная. Красиво звучит, конечно, но в жизни все не так просто. Где, скажем, прятаться беглой? Не в толпе беглых же! Так что мудреца в протираниях поправить следует. Не в куче листьев лист прятаться должен, а на дереве, и местным, своим притвориться. Только бы дерево нужное отыскать да чтобы пустили.

Но это мудрость. А вот слон оказался красным.

Вначале глазам не поверила. Красный! Но рядом надпись, чтобы все убедились: «Красный слон».

Пять ступенек; от прилавка, что прямо на мостовую выходит, свежими лепешками пахнет, у дверей – цепь собачья без собаки. Гостиница «Красный слон» в лучшем виде. Для непонятливых – пояснение латинскими буквами, но справа налево, по-местному: восстановил заведение Ситтий, зал обеденный с четырьмя ложами, шестнадцать комнат, свежий хлеб, лучшее вино.

Потом уже рассказали про слона: маляр-пьяница краски перепутал. А хозяину жаль оказалось на новую вывеску медяки тратить.

Налево посмотрела, направо…

– Иди, девочка, отсюда! От своих «волчиц» не протолкнуться. А хочешь работать – десять ассов в день мне.

Не хозяин, не привратник даже – продавец-лепешечник. Видать, именно он тут девочками командует.

Отвечать не стала – ошиблась потому что. Не во всем, но в главном. Капуя – город немаленький, затеряться легко, здесь же, в «Красном слоне», – настоящий муравейник. Гостиница не просто в доме, а на Острове. Такое в Риме давно строят, а вот в Капуе этот Остров первый. И последний пока.

Остров Гнея Лентула Батиата.

Когда я в Риме в первый раз на таком Острове жила, все думала, на что он похож. Не внешне, тут понятно: огромный домина, испугаться можно. А вот по сути? Городской дом для себя же и закладывают, гостиницу – для приезжих. А этот? Сообразила! Остров – вроде дерева с лишайником.

Строит себе какой-нибудь Батиат городской дом. Богатый, со всеми там атриумами и бюстами предков. Но содержать такой дом накладно, вот и пристраивается рядом, скажем, гостиница. Земля дорогая, значит, не два этажа, а четыре. Ничего, что лестницы наружные и вода во дворе. Перетерпят! А чуть погодя к гостинице лупанарий-«волчатник» прилепляется, куда девочки-«волчицы» добычу заманивают.

Так и растет лишай, слой за слоем. Этот побольше римских оказался. Дом самого Батиата двухэтажный, а самый новый, что квадратом Остров замыкает, – в шесть этажей. Знай наших!

Две гостиницы, два доходных дома для тех, кто победнее, три таберны. Город целый. И место удобное – совсем рядом с Дорогой Сципиона, главной улицей, а там уже и форум близко.

Вот и думала я в гостинице комнатку снять, в таберне здешней обедать, не спеша город обходить. Не вышло! Конечно, можно лепешечника к воронам послать, о комнате договориться…

Ошиблась! Капуя – не Рим. Это в Риме девушка может войти в гостиницу (не в каждую, конечно), заплатить – и жить себе вволю. У нас, на юге, иначе. Если одна – без слуг, без мужа, значит, «волчица». Или еще хуже, опаснее – беглая, как я. А страже только свистни, вот она, уже поглядывает!

Но и покидать Остров не хочется. Значит, как на играх Мегалитийских: первая попытка не вышла, вторую начинаем.

* * *

На этот раз не слон, просто надпись. Не по-местному, латинскими слева направо:

«Гость, говорит ФОРТУНАТ, хочешь пить – черпай из кратера.

Будешь буянить, велю в бочку с водой опустить!»

Все разом: и чего здесь дают, и кто хозяин, и про обычаи. А что удивительного, если совсем рядом – гладиаторская школа все того же Батиата? Он ко всему, оказывается, еще и ланиста, всей школы хозяин. И народец здесь соответствующий: у крыльца сразу пятеро толпятся – босые, бородатые, в старых туниках. Тог с каймой таким, понятно, не положено, плащи же свои не иначе у кратера оставили.

Смотрят – и я смотрю.

Обычай известный. Отвернусь, пройду мимо, и они отвернутся, поскольку днем – и не разбойники. А вот если еще чуток постою…

– Тут, девочка, наши «волчицы» охотятся. Так что проваливай, красивая!

Самый крепкий. Без бороды, небритый, лет сорок, под туникой мышцы бугрятся, шрамы на руках.

Кинжал у пояса.

И одноглазый. Без повязки, страшновато смотреть, но смотрю. И он смотрит. Думает.

– Если хочешь, восемь ассов дам. По дружбе. А потом – исчезай!

Вот так! Девочка за восемь ассов, есть чем гордиться.

– Неужели только восемь, Геркулес? Асс у тебя – асса ты стоишь!

– Не Геркулес, – смеется. – Аякс! Меня тут все знают. Больше дал бы, так за поясом пусто. Ничего, повеселимся, я маленьких да прытких люблю.

На миг даже растерялась. Маленькая да прыткая – и все? Но тут Учителя вспомнила – как Он на меня смотрел тогда, в первый раз. Прикрыла веки, представила себе Его взгляд, словно лунный свет зрачками поймала, подождала немного.

Открыла глаза.

– А ты сколько стоишь, Аякс?

Антифон

Напрасно я – та, что из Прошлого, – расхвасталась. Ничего особого не придумалось, да и сразу догадаться следовало. К первой вечерней страже^[1] я уже жила в «Красном слоне» – в лучшей комнате на втором этаже, потому как моей хозяйке, все той же сиятельной Фабии Фистуле, именно такая и требовалась. А что хозяйке следовало когда-нибудь и пожаловать, волновало меня не слишком. Пожалует сиятельная – в свой черед.

Переодеться, конечно, пришлось, сережки да кольца из котомки достать, над лицом поколдовать слегка. Служанка сиятельной все-таки! Аякс же трех друзей пригласил, бывших гладиаторов школы Батиата, как и он сам.

Лепешечника, что меня прогонял, на ночь на цепь у входа посадили, дабы постояльцев с тугим кошелем не отпугивал. А перед этим ему Аякс улыбнулся.

Вот и все хитрости. Нечем хвалиться.

Аякса похоронили три года назад. У его погребальных носилок я в последний раз плакала. Перед смертью он сказал: «Знаешь, в жизни всего двоих и боялся. Нашего ланисту да тебя!»

* * *

К этому парню я и не подсаживалась, если бы гостинщик Ситтий, что заведение в порядок привел, удосужился соорудить в зале обеденной не четыре ложа, а, скажем, пять. И так, впрочем, тесновато, пройти почти что негде. Зато чисто, только потолок немного закоптился. Светло, масла для светильников не жалеют, от кухни запах пристойный. И шумят не слишком.

Все бы хорошо, но только ложа заняты. И тут сама виновата – решила сперва весь вечер в комнате, запершись, просидеть. Из опаски, понятно, и отдохнуть хотелось, лиц ничьих не видеть. Насмотрелась уже!

Заперлась, лепешку умяла, кислятиной разбавленной запила… И как начало вспоминаться! Все сразу – что недавно было, что давно, в подробностях, в картинках, в капельках кровавых.

Поняла – сейчас завою. Как лепешечник, что на цепи сидит.

* * *

Три ложа сплошь заняты, на них и смотреть не стала. На четвертом, дальнем, где светильников поменьше, всего один расположился. Один – не страшно, присяду в уголке, мешать не буду. И вид у парня приличный – лет двадцать пять, светловолосый, лицо…

Рассмотреть не успела – тогу заметила.

Римлянин!

Про все прочее и думать расхотелось. Это в самом Риме тоги все подряд носят, у нас на юге совсем иначе. Даже те наши, что римскими гражданами родились, тогу лишь по делу надевают, в Риме, к примеру, – или в храме на Календы, потому что праздник не наш, римский.

А вот чтобы так, вечерком, в «Красном слоне», с чашей вина – и в тоге? Сразу ясно кто!

А уходить противно. Все-таки на своей земле! Я – на своей, не этот!..

Поморщилась заранее, мальчишку-прислужника, что между ложами бегал, пальцам поманила…

* * *

– Госпоже здравствовать! Мне… Подвинуться?

И отвечать не тянуло, и обижать не стоило.

– Господину здравствовать! Госпожой называть не надо. Двигаться не надо!

Получилось, не хуже разбирательства у претора. Парень даже дернулся.

– Если мешаю, госпожа… То есть… Могу, если велишь, уйти… Меня зовут Гай, Гай Фламиний. Но я не из тех Фламиниев…

Точно, как у претора! А приятно, когда не тебя в допрос берут! Сейчас бы врезать: «А вот поглядим, из тех – или из этих. На кресте враз разговоришься!»

– Папия Муцила! Не замочи тогу в вине, Не Тот Фламиний!

Все-таки разозлилась – до того, что римлянину настоящим именем представилась. Ой зря! Молчи, язык, хлеба дам!^[2]

Внезапно он улыбнулся – бледно как-то, грустно.

– Самнитское имя… Тем, кто приезжают в Капую из Рима, не советуют надевать тогу. Особенно по вечерам.

Вот тут я его и рассмотрела. Не двадцать пять, поменьше. Прическа короткая, простая – и тога самая недорогая, грубой шерсти, чуть ли не домотканая.

А вот лицо приятное. Не из тех, что всю жизнь помнится, но… Помнится!

…И еще ямочки на щеках.

– Имя самнитское, но я из осков, Не Тот Фламиний.

Охотно кивнул, вновь улыбнулся, но уже совсем иначе.

– Ну конечно же! Вспомнил! Консулами Государства Италия были Квинт Помпоний Сихон и Гай Папий Муцил, верно?

Антифон

…А если бы я его в тот вечер, в тот самый миг, убила?

* * *

Здоровенный детина в короткой пестрой тунике лихо вставил два пальца в рот, кому-то подмигнул…

– Бэ-э-э-э-э-э!!!

Густая струя оросила ступени храма.

– Ух, ты-ы-ы-ы!!! – грохнуло со всех сторон. – Устругнул!

– Задницей у тебя лучше выходит! – скривил рожу другой, в такой же тунике, но с женским платком поверх плеч. – Клянусь Геркулесом Победителем, я попаду на целый локоть дальше!

Тоже подмигнул, отмерил расстояние шагами, вернулся на место. Два пальца в рот.

– Да не части, как жрец на Луперкалиях!

Слова девицы, стоявшей поблизости на четвереньках, относились не к соревнователям, а к четвертому участнику действа, пристроившемуся в той же позиции как раз позади нее.

Детина в женском платке скорчил героическую рожу…

– Бэ-э-э-э-э-а-а-а-а!!!

– Ух, ты-ы-ы! Ну и струя, как у Нептуна, на локоть, точно! Ух, ты-ы-ы-ы!!! Во дал, а?

– Да не части ты, кролик! И-раз! И-раз!

– Бэ-э-э-э-э-э-э-э-э-а-а-а-а!!!

– Пошли, – повернулась я к Аяксу. – Насмеялась!

Заезжие мимы тешили народ прямо на форуме славного города Капуи. Угораздило меня сюда попасть именно сейчас! Хотя… Надо же взглянуть, как здешние граждане веселятся.

* * *

– Госпоже Папии не понравилось?

Мы с Аяксом прогуливались по Дороге Сципиона. По сторонам я не смотрела – нагляделась уже. Улица вроде римских, пошире только, и деревья иногда попадаются. А так… Дома под желтой черепицей, толпа, кто в рванье, кто в тоге, потные парни, волокущие очередные носилки-лектику.

– Побереги-и-и-ись!

Ну вот, еще одни.

– Госпоже очень понравилось, – наконец откликнулась я. – Любовника застают у чужой супружницы, а муж с приятелем, позабыв об том, устраивают Олимпийские игры. Смешнее некуда, клянусь Геркулесом Победителем… И я тебя просила не называть меня госпожой!

– Так я же на службе! – хмыкнул одноглазый. – Пока ты мне платишь – ты госпожа. Да и услышать могут. Люди, они ушастые, заметят, как я тебя по имени называю. Чего подумают, а?

Последние слова прозвучали, само собой, вполголоса.

Тут он был прав. Со стороны же мы смотрелись хоть куда: девица, не из свободных, но и не из бедных, с хитрой прической, в тунике и накидке-палле штучной работы, с браслетами и серьгами. То ли служанка из ближних самых, то ли «волчица» побогаче. При ней же хмурый здоровяк с кинжалом – дабы всякая шваль переулками обходила.

Аякс тоже не оплошал: и туника новая, и сандалии, и черная повязка на глазу. Побрился даже.

За эти дни Капую я хорошо узнала, изучила, можно сказать. Многое вспомнилось, многое заново увиделось. Не Рим, конечно, да и хорошо, что не Рим. В Капуе хоть улицы прямые. Если не широкие, то римских все же пошире. И разобраться легко, не надо на каждом шагу дорогу спрашивать. В Риме же, чтоб ему сгореть, только муравей жить может. Говорят, «лабиринт». Как же! Видела я рисунок Лабиринта в свитке одном; дворец это на Крите, где Минос в годы давние жил. Там все проходы прямые, ровные, римским улицам не в пример. Не зря, наверно. Дед мой говорил: «Защищать легко, брать трудно». Сама не слыхала, но бабушка запомнила, пересказала.

Знакомиться же я пока ни с кем не спешила. Подмигивали мне, понятно, и даже пытались намекнуть, не прислать ли сводню. Но тут уж Аякс был начеку.

С городом все было понятно, со здешним народом – тоже («Бэ-э-э-э-э!»), к тому же госпожа моя, сиятельная Фабия Фистула, что-то излишне мешкала, не спешила.

Вот именно о ней, о сиятельной, самое время подумать.

– Здешние матроны по улицам пешком не ходят, Аякс?

– Это точно, госпожа Папия, не бьют ножек. Только в носилках и увидишь. Страх как гордые!

– А как бы нам на них поближе взглянуть?

– Порассмотреть и пощупать, да? Ну… Или в гости напроситься по-наглому – или на гладиаторских боях. Все они там бывают!

– Угу.

Гладиаторскои бои? Это совсем рядом с Островом Батиата: школа, за ней Цирк Аппия. Представление, кажется, послезавтра.

…А почему я «угу» сказала? Учителя вспомнила?

– Только… В Цирке порядки свои, я там много лет лямку тянул, знаю. Госпожа не из этих, не из настоящих римлян, сразу видать, значит, ближе пятнадцатого ряда к арене не пустят, сзади придется пылью дышать. Тут бы хорошо кого в тоге, чтобы рядом был.

– Угу.

В тоге? Почему бы и не в тоге?

– Не мое дело, госпожа Папия, конечно… Да уж слишком ты на служанку не походишь, не оплошать бы. Народ – он не только ушастый, глазастый тоже. Вот когда мимов смотрели, ты кривилась, а мимы – они люду простому по душе!

Не похожа на служанку? Скверно. Тем более хозяйка приезжает.

– Почему же только простому люду, Аякс? Может, слыхал, мимам все годы в городах выступать запрещали, пока один такой знатный из Рима не распорядился. Вот ему точно по душе, чтобы все блевали. И желательно – кровью!

– Извини, госпожа Папия, не услышал.

– Я ничего и не сказала.

Антифон

Нет, сказала. А он услышал. Мы говорили о Сулле.

В тот далекий день Луций Корнелий Сулла Счастливый был еще жив.