Если эту первую высылку можно считать «либеральной», то остальные происходили так: посол Германии в СССР фон Шуленбург вручал советским властям списки арестованных немцев (а позже и австрийцев, чья высылка объявлялась желательной), и советские конвоиры на границе передавали конвоирам немецким антифашистов по списку. Таким образом, в 1937–1938 годах было передано 693 человека. После заключения в 1939 году советско-германского договора советская сторона выдала от 550 до 650 немецких и австрийских коммунистов. Практически все они погибли в гестапо или в гитлеровских концлагерях.
18 февраля 1937 года:
Покончил с собой виднейший советский государственный и партийный деятель Григорий Константинович (Серго) Орджоникидзе (1886–1937), фельдшер, ставший крупным деятелем ВКП(б) и Советского государства. Пройдя все трудности революционного пути (ссылки, побеги, тюрьмы, борьбу за установление советской власти и достижение ее), он поочередно трудился: 1-м секретарем Закавказского и Северо-Кавказского крайкомов партии (1922–1926), председателем ЦКК ВКП(б), наркомом РКИ и первым заместителем Алексея Рыкова по Совнаркому (1926–1930), председателем ВСНХ (1930–1932), членом Политбюро ЦК (1930–1937) и наркомом тяжелой промышленности (1932–1937).
Григорий Константинович (Серго) Орджоникидзе
Серго был искренним, неимоверно работоспособным, честным и наивным большевиком. Мог ворваться к Сталину и горячо требовать освобождения из-под стражи очередного арестованного своего заместителя, а мог, взобравшись на трибуну, клеймить «врагов народа и саботажников». После очередного, по-кавказски горячего (на грузинском языке) разговора с Кобой, Серго 18 февраля 1937 года выстрелил в себя из пистолета. Известно, что вождь поручил ему сделать на пленуме доклад «О вредительстве в тяжелой промышленности» и ему предстояло своими руками отдать на заклание многих соратников, а помимо этого, в день трагического выбора люди Ежова передали ему протокол допроса его брата Папулия… Сталин распорядился написать в некрологе, что «сталинский нарком умер от разрыва сердца». Все подписавшие официальное медицинское заключение о смерти от паралича сердца, в том числе и нарком здравоохранения СССР Григорий Каминский, были расстреляны.
Кроме официальной версии существуют еще предположения об отравлении и убийстве. Все версии имеют право на существование, но ни одна до сих пор не признана. Тело Орджоникидзе было кремировано, поэтому «вскрытие покажет» – не про тайну этой смерти.
19 февраля 1937 года:
Арестованы бывший начальник кафедры политэкономии Военно-политической академии имени Толмачева, бригадный комиссар Павел Лазаревич Булат и бывший заместитель начальника этой же академии, дивизионный комиссар Илья Соломонович Нижичек, работавший начальником Центрального дома Красной армии, а с 1935 года – директором Большого театра. Нижичка в августе 1937 года «за создание троцкистской террористической группы в ГАБТе» приговорили к ВМН и расстреляли. При его реабилитации в 1959 году даже тертые юристы качали головами. Нижичек уже 25 февраля заявил: «Теперь мне стало ясно, что я являлся участником сборищ контрреволюционной троцкистской группы». Копию же этого протокола сфальсифицировали, в ней вместо слов «Теперь мне стало ясно…» было написано: «Признаю, что я являлся участником сборищ контрреволюционной троцкистской группы». В таком виде этот документ в качестве неоспоримого доказательства предъявили Булату и подшили к его делу. Булата, разумеется, тоже расстреляли.
20 февраля 1937 года:
Еще до открытия пленума ЦК ВКП(б) заместитель председателя Верховного суда СССР и председатель Военной коллегии Верховного суда В.В. Ульрих издал приказ: «В целях усиления контроля за правильностью решений Военными трибуналами дел о контрреволюционных преступлениях приказываю: 1. Все дела о контрреволюционных преступлениях, по которым выносятся оправдательные приговоры или производство по которым прекращено…, представлять в 7-дневный срок… в Военную коллегию Верховного суда СССР для рассмотрения в порядке судебного надзора… 2. Все дела о контрреволюционных преступлениях, по которым вынесены оправдательные приговоры или определения о прекращении, взять на особый учет».
22 февраля 1937 года:
На похоронах Серго Орджоникидзе у Кремлевской стены 1-й секретарь Московского городского и областного комитетов ВКП(б) Н.С. Хрущев говорил: «Это они своей изменой, своим предательством, шпионажем, вредительством нанесли удар твоему благородному сердцу. Пятаков – шпион, вредитель, враг трудового народа, гнусный троцкист – пойман с поличным, пойман и осужден, раздавлен, как гад, рабочим классом, но это его контрреволюционная работа ускорила смерть нашего дорогого Серго».
В докладе на XXII съезде партии, в 1961 году, Хрущев сказал, что он в свое время верил, будто Орджоникидзе умер от сердечного приступа и только «значительно позднее, уже после войны… совершенно случайно узнал, что он покончил жизнь самоубийством». Во всех книгах сталинского периода Орджоникидзе называли «верным учеником и ближайшим соратником великих вождей коммунизма Ленина и Сталина», но любопытно, что в 1942 году города, переименованные в его честь, были без шума переименованы вторично: Орджоникидзеград (в прошлом Бежица), Орджоникидзе (в прошлом Енакиево) и Серго (в прошлом Кидиевка) получили свои прежние наименования, а город Орджоникидзе на Кавказе (в прошлом Владикавказ) получил новое имя – Дзауджикау. По сталинским неписаным правилам это означало потерю расположения вождя.
23 февраля 1937 года:
В Кремле открылся 10-дневный пленум ЦК ВКП(б), один из основных вопросов повестки дня которого был сформулирован в выражении «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских элементов». По сути, пленум дал теоретическое обоснование массовых репрессий, и за повесткой дня скрывался один вопрос – исключение из партии и арест Николая Бухарина и Алексея Рыкова, что и будет сделано 27 февраля, еще до окончания пленума. Спустя год с небольшим они появятся в качестве обвиняемых на последнем и важнейшем из московских показательных политических процессов, а 15 марта 1938 года будут расстреляны. Когда в день открытия заседания Бухарин и Рыков вошли в зал, кроме Иеронима Уборевича и секретаря ЦИК Ивана Акулова руки им никто не подал. За шесть дней до пленума Николай Иванович, не получая ответа ни на одно из своих писем в Политбюро и Сталину, где страстно отвергал свою причастность к любой враждебной деятельности, от отчаяния объявил голодовку. У ослабевшего Бухарина закружилась голова, и он упал на ковер в проходе, ведущем в президиум.
Какой была атмосфера истерии в стране, которой поддались и вроде бы неглупые старые большевики, говорит такой факт: член ЦК Иосиф Пятницкий, придя с пленума домой, сказал жене, как Бухарин «лежал среди всех, обросший бородой, в каком-то старом костюме, на полу; все уже смотрели на него как на смердящий труп». Сталин бросил в зал: «Бухарин объявил голодовку. Николай, кому ты выдвигаешь ультиматум, Центральному Комитету? Проси прощения у него».
Бухарин на встрече с рабоче-крестьянскими корреспондентами
С докладами «Об уроках вредительства» выступили трое: Вячеслав Молотов, Лазарь Каганович и Николай Ежов. Молотов заявил, что вся страна наводнена врагами и что борьбу с ними нельзя вести обычными средствами. Необходимо создать «тройки», или особые совещания. Каганович поведал о борьбе с врагами в своем наркомате путей сообщения, изложил первые, «пробные» результаты: «Мы в политаппарате дороги НКПС разоблачили 220 человек. С транспорта уволили 485 бывших жандармов, 220 эсеров и меньшевиков, 572 троцкиста, 1415 белых офицеров, 285 вредителей, 433 шпиона». Ежов тоже долго говорил о врагах и в конце произнес: «За несколько месяцев не помню случая, чтобы кто-нибудь из хозяйственников и руководителей наркоматов по своей инициативе позвонил бы и сказал: “Товарищ Ежов, что-то мне подозрителен такой-то человек, что-то там неблагополучно, займитесь этим человеком”. Таких фактов не было. Чаще всего, когда ставишь вопрос об аресте вредителя, троцкиста, некоторые товарищи, наоборот, пытаются защищать этих людей». То есть нарком внутренних дел бросил в глаза собравшимся совершенно недвусмысленную угрозу. Но никто из проголосовавших потом за принятие специального постановления, которое обязывало ведомство Ежова «довести дело разоблачения и разгрома троцкистских и иных элементов до конца с тем, чтобы подавить малейшие проявления их антисоветской деятельности», не осознал, что многие из них становятся заложниками НКВД.
Еще одним важнейшим событием февральско-мартовского пленума 1937 года стало выдвижение Сталиным его знаменитого и зловещего тезиса о том, что «по мере продвижения к социализму классовая борьба будет обостряться». А между прочим, всего двумя месяцами ранее он говорил, что в стране построен социализм и тем самым уничтожена почва, на которой произрастают враждебные элементы. По настоянию Сталина в резолюции пленума был внесен специальный пункт о том, что «тюремный режим для врагов Советской власти (троцкистов, зиновьевцев, эсеров и т. д.) – нетерпим. Он больше походит на принудительные дома отдыха, чем на тюрьмы. Допускается общение, сношения письмами с волей, получение посылок и т. д.». До сих пор так и не обнародован самый первый документ – распоряжение Сталина применять к подследственным пытки, но можно с уверенностью сказать, что он появился на свет и был разослан на места или сразу после закрытия пленума, или даже во время его работы.
В работе пленума принимали участие и коммунисты РККА, избранные XVII партсъездом членами ЦК ВКП(б) (Клим Ворошилов, Ян Гамарник, Иона Якир), кандидатами в члены ЦК (Василий Блюхер, Семен Буденный, Антон Булин, Александр Егоров, Иероним Уборевич; Михаил Тухачевский находился в отпуске и в работе пленума ЦК не участвовал). Кроме того, в качестве гостей на Пленуме присутствовали такие известные военачальники и политработники, как Иван Белов, Яков Алкснис, Владимир Орлов, Петр Смирнов, Борис Фельдман, Александр Седякин. Из всей этой головки военно-партийной элиты своей смертью умрут лишь Ворошилов и Буденный. Гамарник уже через три месяца покончит с собой, Блюхера забьют до смерти в тюрьме, остальные будут расстреляны как «заговорщики и шпионы». Будут репрессированы и многие другие участники пленума (Иван Акулов, Иосиф Пятницкий, сам Ежов). Участники переломного пленума – своеобразного инструктажа по «выкорчевыванию» всех «недостойных», они не только не возражали, не только не сопротивлялись гибельному курсу, но и активно поддерживали этот курс. Как знать, может, в свой предсмертный час многие из них относили к себе слова песни времен Гражданской: «Мы сами копали могилу свою…»
24 февраля 1937 года:
На второй день работы пленума КЦ ВКП(б) Молотов и Каганович выступили с яростными обвинениями против Бухарина. Бухарин ответил резко: «Я не Зиновьев и Каменев и лгать на себя не буду». «Не будете признаваться, – тут же зло ответил ему Молотов, – этим и докажете, что вы фашистский наймит, они же в своей прессе пишут, что наши процессы провокационные. Арестуем – сознаетесь!» («Вот где мышеловка!» – говорил Бухарин вечером жене.) «В НКВД есть люди, которые, прикрываясь авторитетом партии, творят невиданный произвол», – продолжал Бухарин. «Ну вот, мы тебя туда пошлем, – вмешался Сталин, – ты и посмотришь…» Возможно, в этот же день, возможно, на следующий, Бухарин, уже поняв, что ему грозит, написал свое знаменитое письмо «Будущему поколению руководителей партии», заставил свою молодую жену Анну Ларину выучить его наизусть, а оригинал сжег. Вскоре арестовали и Анну Михайловну; их годовалый сын попал в детдом.
Анна Ларина пронесла в своей памяти письмо мужа через 17 лет тюрьмы, лагерей и ссылки и в 1961 году, когда пересматривались процессы 1930-х годов, впервые передала его в ЦК. Ей сказали, что вопрос о реабилитации Бухарина будет решен в ближайшем будущем, однако тогда ни Бухарина, ни Рыкова не реабилитировали. Н.С. Хрущев говорил: «Я сам знаю, что они ни в чем не виноваты, но пока не время…» А «не время» заключалось в следующем. По неписаным правилам КПСС, «ошибаться» могли лишь отдельные ее руководители; сама же партия не ошибалась никогда: пересмотреть решения пленума означало страшную вещь – усомниться в законности решений партии. Реабилитация пришла только в 1988 году; Анна Михайловна дожила до этого времени.
27 февраля 1937 года:
На четвертый день пленума ЦК ВКП(б) А.И. Рыкова и Н.И. Бухарина пригласили на заседание комиссии пленума, посвященное их «делу». Под охраной в зал заседания ввели Сокольникова и Радека, которые стали обвинять Бухарина и Рыкова в контрреволюционной и антигосударственной деятельности. Измученный невыносимой обстановкой враждебности и политической изоляции, продолжавшейся уже в течение полугода, Бухарин не выдержал. Ему почудилось, что сейчас во всем разберутся, и он со слезами на глазах произнес сильную и эмоциональную речь. Реакция на нее в зале была достойна пера Шекспира.
О проекте
О подписке