Царь – Комбайн

Страхи детства… Помню, несколько лет тому назад в социальных сетях был популярен такой мемасик под названием "страх детства №…", на фоне картинки с изображением наиболее распространенных, чаще всего довольно забавных и милых вещей, которые, на полном серьезе, казались в далекие годы довольно пугающими. Ностальгия, легкие усмешки, утвердительное покачивание головой, мол: "Да, да, да, было такое!" вызывали подобные посты. Мило же: ребенок, словно древний человек, не обладая достаточными знаниями для понимания тех или иных процессов, объясняет для себя их происхождение высшими силами, магией, потусторонним вмешательством и прочими сказками. Со временем, набираясь знаний и опыта (при благоприятном стечении обстоятельств), дети вырастают и перестают опасаться, ныне ставших для них совершенно безобидными, страхов малых лет. Сейчас леденящие душу испуги прошлого – не что иное, как будничные незаметные шалости. Никто не обращает на них внимания. Страхи детства так и остаются страхами детства, проходят вместе с ним и, если всплывают, то только в виде, вышеупомянутой меланхолической улыбки на губах. В девяноста девяти и девяти десятых процента случаев это именно так. Но! Если бы не та самая несчастная одна сотая процента, которая переходит с тобой в мир взрослых и, ко всему прочему, умудряется сбыться, заставляя душу спрятаться в пятки, мурашки выступить на белой, как фарфор коже, а волоски на всех частях сформировавшегося тела, незаметно для окружающих, но весьма ощутимо для их обладателя, зашевелиться. Именно это и случилось со мной! Я – тот человек, притащивший свой самый большой ужас из детства во взрослую жизнь…

Комбайн… Он такой огромный! Ну, вернее, сейчас-то, когда я вырос до одного метра и девяноста сантиметров, стал весить под сотню, это чудо техники уже не производит на меня такого уж впечатления, как в детстве, но, все равно, когда вижу его, какой-то едва ощутимый холодок обязательно пробегает от лопаток до копчика… Будучи маленьким же и впервые увидев огромную машину для сбора урожая на прилегающем к нашей деревне поле, я был настолько сильно впечатлен ее размерами и напуган причудливой формы конструкцией, что на какое-то мгновение даже потерял дар речи. Просто стоял, как вкопанный, и смотрел, открыв рот, немигающими невинными детскими глазами на сию громадину снизу-вверх. Как сейчас помню: мы гуляли с сестрой… Лена была на семь лет старше меня – уже вполне себе таким смышленым подростком. Я же – от горшка два вершка, метр с кепкой в прыжке, лет пять мне было или шесть, ну, в общем, сопля зеленая, которая всегда увивалась за старшими, пытаясь, со всей серьезностью, копировать их, казавшиеся такими взрослыми, подростковые повадки, которые они уже, в свою очередь, подсматривали у ребят постарше, те у взрослых и т.д. С Леной всегда были подруги, а меня родители давали им в нагрузку, чтобы успеть в наше отсутствие разобрать домашние дела, не отвлекаясь на, вечно жаждущего внимания, любознательного карапуза. Сестра, не сказать, чтобы уж очень горела желанием таскать за собой своего малолетнего братца, но деваться ей особенно было некуда. Родители ставили перед фактом! Поэтому, сестрица, дабы хоть как-то оправдаться в глазах компании своих сверстниц, не упускала возможности всячески надо мной подтрунивать. Иногда это было действительно забавно для всех, в другой же раз – для всех, кроме меня. Как и в этом случае, когда, в томных сумерках, уходящего на покой, жаркого летнего дня, мы забрели на это пшеничное поле и взору нашему предстал огромный, ржавый комбайн, брошенный там доживать свой век. Такой своеобразный арт-хаус. Здоровенная ржавая консервная банка посреди бескрайних колосящихся полей. Природа победила в борьбе с индустрией! Ни дать, ни взять!

И, вот, стою я, смотрю на этого гигантского облезлого, подбитого монстра, косящегося на меня одним оставшимся полувыбитым глазом. Сзади сломанное мотовило, спереди потрескавшийся, гнутый измельчитель соломы. И настолько это все ужасающе смотрится, что я стою и представляю – как он заводится, хоть в кабине нет никого – просто берет сам и заводится без комбайнера – зачем он такому титану? Заводится, медленно трогается с места. Я, встрепенувшись, начинаю убегать вслед за девчонками, которые во главе с моей сестрой уже сильно впереди меня. Я бегу изо всех сил, но смертоносная бандурина не отстает, а наоборот приближается все и ближе, она уже почти касается своим забралом моих пяток и тут… Кто-то настойчиво трясет меня за плечо… Я прихожу в себя, словно просыпаюсь, хотя все происходит наяву. Это сестра, крепко схватив мое хилое детское тельце, приводит меня встряской в чувства.

– Эй, Малой, ты в порядке, – предавая смешливому голосу серьезности, спрашивает она меня.

Я, как завороженный, не отрывая взгляда от зерноуборочной машины, киваю головой, давая понять, что со мной все нормально.

Подруги Лены давятся от смеха, но, в то же время, по их лицам видно, что девочки немного испугались моей реакции и им не по себе.

Сестра же, прикладывая указательный палец к губам, приказывает остальным замолчать. Она дает понять спутницам, что такой момент нельзя упускать и надо бы выжать из него по максимуму веселья!

Лена опускается передо мной на корточки, смотрит прямо в глаза и проникновенным голосом спрашивает:

– Ты испугался комбайна, Антош?

Я киваю. Она продолжает:

– Да, он действительно страшный, Братишка. Посмотри на вот эту огромную ржавую железяку у него спереди! Видишь ее?

Я снова киваю головой. Сестра выдерживает многозначительную паузу и говорит:

– Ты видишь – какая она ржавая? А знаешь почему?

Ответить пока еще я не в силах, поэтому просто пожимаю плечами. Лена вздыхает:

– Это от крови, Брат!

Смотря на мое изумление и полезшие на лоб глаза, сестра, чтобы разыграть карту до конца, тут же развивает свою мысль:

– Да, да, да, Антон, комбайны часто убивают! То корова на поле пасется, он раз ее и перемолол! То курицы всякие забредают ненароком, птицы залетают к нему в молотилку… А, один раз, знаешь, что… – она перешла на шепот. Я стоял натянутый как струна и не смел пошевелиться, – Иногда комбайны давят людей. Стоит какому-нибудь колхознику или фермеру задремать на поле, будь уверен, что комбайн не оставит от него и мокрого места! Они умеют сами заводиться и выслеживать зазевавшихся жертв! Они умеют подкрадываться бесшумно, сами отключая звук своего двигателя…

Я начал всхлипывать, но на Лену, видимо, что-то снизошло, и она не унималась, хотя подругам явно было не до смеха, и они переминались с ноги на ногу, совсем не желая смотреть на истязание детской психики:

– Так вот, этот комбайн и заржавел, так как, наверно, очень много крови попало на его поверхность. Он перемалывал живые существа десятками и поэтому вышел из строя. А может кто-то все же победил его… Может кто-то вставил в его молотилку железные вилы или еще что-нибудь и его ножи затупились. Не знаю точно… Зато другое знаю на сто процентов! Хочешь скажу? – она продолжала смотреть мне в глаза. Я ничего не ответил, даже жестами, так как от страха уже не мог пошевелиться, – Существует комбайн, который нельзя победить! Он называется Царь – Комбайн! Он огромный! Кабина его достает до неба, а молотилка (она называла измельчитель соломы молотилкой) – она, она… Ее концов не видно ни слева, ни справа, она до горизонта, а может и с одного конца Земли до другого, этого никто не знает. В высоту она как четыре двенадцатиэтажных дома, где мы живем, в городе. Когда Царь – Комбайн пойдет, он будет уничтожать все на своем пути, перемалывать деревья, скот, здания… Он будет втягивать в себя реки, моря и океаны, осушая их! Он превратит в кровавое месиво всех людей: старых и молодых, больных и здоровых, мужчин. женщин, и детей! Всех! Все будут пытаться убежать от него. и у кого-то даже будет получаться поверить в то, что ему это удается, но Комбайн настигнет всех! Иногда он будет прибавлять скорость, иногда снижать, иногда, вроде как, вообще будет останавливаться, но это все ради собственной потехи! Он не оставит в живых никого и ничего, всех разотрет в порошок, как бы быстро ты ни бежал, ехал на велосипеде или машине… Тебе будет казаться, что он едет совсем медленно, но Царь – Комбайн все равно догонит тебя и, чем ближе к тебе, Антон, он будет приближаться, тем выше будет его скорость! По крайней мере, тебе так будет казаться…

Я уже не слышал, как подруги сестры, крутя пальцами у висков, кричали на Лену, что она сошла с ума. и они сами чуть не попадали в обморок со страху и, что с братом так нельзя. Я просто бежал! Ноги были ватные и не слушались хозяина, но мозг дал им четкое указание не останавливаться, несмотря ни на что. И я бежал! Не видя абсолютно ничего перед глазами. Я бежал и рыдал навзрыд! С поля я вбежал прямиком в деревню, не обращая внимания на колючки, крапиву и камни, я пробирался к дому. К маме! Мне мерещился сзади этот чертов комбайн, из труб и клапанов которого валил чадящий черный дым, а из огромной молотилки, перепачканной кровью, торчали отрубленные конечности животных и людей. Я ревел, трясся, и был уже почти возле калитки, когда кто-то схватил меня сзади за оба плеча и, остановив, резко повернул на сто восемьдесят градусов. Я сфокусировал взгляд, быстро вытерев глаза грязными ладонями. Это была Лена. Запыхавшаяся, испуганная, она обняла меня и прижала к себе. Ее сердце билось очень часто, видно бежал я, действительно, быстро, так, что она едва смогла угнаться за мной. Лена испуганно прошептала мне на ухо:

– Антошка, извини меня, пожалуйста, Братик! Я больше так не буду, обещаю! Только, умоляю, не говори маме!

И я не сказал…