Событие третье

– Мам, даже в каникулы поспать не даёте! – из незамеченной ранее двери в коридор, протирая глаза, вышла темноволосая девочка лет десяти.

Она была одета в чуть коротковатую ей фланелевую пижаму с разноцветными и разноразмерными горошинами. Пройдя пару метров по коридору в направлении кухни, девочка открыла ещё одну дверь и скрылась за ней. Туалет, а вон рядом ещё одна дверь – эта, наверное, в ванную. Пётр сунул палец в кастрюльчонок. Вода начинала нагреваться.

– Петь, скоро там? – из комнаты с младенцем выглянула голова «жены».

– Почти, – просипел попаданец непослушными губами.

– Тань, раз встала, побудь с Юрочкой, пока я молоко согрею, – увидела женщина выходящую из туалета девочку.

– Бу-бу-бу, – не слишком жизнерадостно ответила та, но в комнату с крикуном зашла.

– Ох, время-то уже к восьми. Петь! Ты чего не бреешься? На работу опоздаешь.

Вот неудачный он какой-то попаданец. Обычно те в себя молодого перемещаются, или в побитого почти до смерти, или, на худой конец, молнией ударенного. Можно разыграть амнезию ретроградную. А тут – мужик взрослый, с чужой женой и двумя детьми. А может, и не с двумя? И никаких намёков на память реципиента. Как зовут «жену»? Где он работает и кем? Где хоть находится? Когда – понятно: 3 января 1967 года. Как с остальными родственниками? Куча вопросов, и ни одного проблеска в раскалывающейся голове.

Пропустив женщину, Пётр, стараясь не шататься, добрёл до ванной и прикрыл за собой дверь. Свет включить забыл, но вверху было окошко, и света с кухни хватило, чтобы разглядеть своё новое лицо в висящем на стене зеркале-полке. Тёмные, слегка вьющиеся волосы, зачёсанные назад, высокий лоб, родинка на левой щеке. Так себе лицо – грубовато. Не красавец, не любимец женщин. Усталые морщинки между бровей и у носа. А вот побриться и вправду нужно – щетина трёхдневная, ещё прошлогодняя. Твою ж, бритвенный станок с коричневой бритвой «Нева». А вот ещё помазок и наструганное мыло в стакане. Плохо без «Жилета». Оказалось – ещё хуже. Забытые ощущения: бритва корябала. Из-за дрожащих под конец экзекуции пальцев ещё и порезал дёргающееся лицо.

Выйдя из ванной, Пётр Германович прилепил к порезу клочок, оторванный от лежащей в прихожей на столике с телефоном газеты. Так, теперь нужно найти паспорт. В комнате стоял лакированный трёхстворчатый шкаф – может, удастся что-нибудь найти в карманах. Повезло с первого раза: во внутреннем кармане пиджака было две корочки. Одна побольше – паспорт, а вот вторая…

«Удостоверение» – чёрные буквы на красном фоне. Мент, что ли? Отложив пока удостоверение, открыл Пётр паспорт. Тишков Пётр Миронович. Родился 10 июня 1928 года в селе Рождествено Пронского района Рязанской области. Так, получается – 38 лет. А находится он в Рязани? Пётр отложил паспорт и раскрыл красную корочку. Краснотурьинский Городской Комитет. Удостоверение личности № 79. Тов. Тишков Пётр Миронович является первым секретарём горкома КПСС. Секретарь Краснотурьинского горкома КПСС И. Баханов. Размашистая подпись бледно-фиолетовыми чернилами, на второй половинке – фотография и печать. Действительно до 31 декабря 1968 года.

То-то фамилия показалась знакомой. Значит, всё же попал в родной город – только вот не в себя-первоклассника, а в первого секретаря горкома. Минусы? Тридцать лет жизни! И полное отсутствие опыта партаппаратчика. Плюсы? Ну, не с нуля начинать, реципиент успел дослужиться до вполне серьёзного места – хотя Брежневым было бы всё же круче. От новостей даже головная боль чуть унялась. Всё ещё пошатываясь, Пётр достал из шкафа вешалку с костюмом. Вот выбрал же цвет – тёмно-коричневый. С трудом попадая ногами, надел брюки – чуть ли не клёш. Рубашка белая, мешковатый пиджак. Мода, наверное, сейчас такая – в мешках ходить. Галстук. В прошлой жизни Пётр так галстуки завязывать по-человечески и не научился. И что делать? Первому секретарю галстук положен.

– Иди сюда, скоро лысым станешь, а всё галстук завязывать не умеешь, – женские руки развернули его и за пару минут справились с этой невыполнимой задачей, – Что, даже не позавтракаешь? Как будильник-то проспали? Хорошо, Юрочка разбудил. Вот позора бы было – первый секретарь на работу опоздал! Ладно, секретарь чаем побалует, а к часу на обед подходи. Дотерпишь?

Что оставалось? Мотнул головой и присел на стул в коридоре, зашнуровывая редкого убожества ботинки. Мать вашу – Родину нашу – у первого секретаря кроличья шапка! Какой-то полный бессребреник. В квартире мебель явно не по статусу, одежда ужасная. Интересно, а машина-то хоть есть? Как узнать? Спросить надо у жены: «Милая, не напомнишь, есть ли у нас авто?». Впрочем, важнее узнать, как жену зовут. Не очень удачно он переместился – убрали всего два десятка лет и закинули в не самые популярные у попаданцев годы. Хорошо ещё, что, собирая материалы для новой книги, он хоть немного успел по этому периоду пробежаться. Точно знает о десятке кладов. Все попаданцы начинают с получения финансовой независимости. Чем он хуже? Вот освоится немного и прокатится до Свердловска – есть там пара замечательных легкодоступных кладов.

Раздумывая, Пётр спустился на первый этаж и открыл дверь подъезда. Темно. Никто ещё светодиодные фонари над дверью в подъезд не устанавливает. Когда глаза привыкли к полумраку, стало ясно, где он проживает. Улица Молодёжная, дом три, так называемое «дворянское гнездо». Вон и горком в полусотне шагов, нужно только выйти на улицу и обогнуть здание. Комитет партии, если память не изменяет, на третьем этаже.

Ну вот, жизнь и вправду налаживается. Тело реципиента уже не так штормит – вот ещё бы головная боль унялась.

Так ведь даже эти полсотни метров не удалось преодолеть без приключений. Когда проходил между домами, навстречу вылетела собачья свадьба. Штук пятнадцать, первые – волчары настоящие, потом всё меньше и меньше. И вот последняя, самая маленькая шавка, пробегая мимо Петра, вдруг ни с того ни с сего бросилась на него, отпрыгнула, когда он попытался отпихнуть недоразумение ногой и, захлёбываясь злобным лаем, последовала за обидчиком. Поддержать собрата бросилось сначала штук пять собачек поменьше, а затем и вся свадьба припустила за Первым Секретарём Горкома КПСС. Спасло то, что в горком стекалось множество народу, и собаки быстро отстали.

– Бардак, – мысленно озлобился Пётр Германович.

Он и в прошлой жизни не любил собак и не понимал, почему власти города позволяют разводиться целым сворам бездомных животных, да и экскременты у каждого подъезда не радовали глаз. Только вот возможностей повлиять на эту ситуацию у него не было – а потом ещё закон приняли о жестоком отношении к животным. Только ведь сейчас отстреливать бродячих собак можно – и теперь у него есть возможность повлиять на эту ситуацию, а заодно и у подъездов порядок навести. Да и почему бы не отбить у хроноаборигенов охоту заводить у себя эту мерзость, мешая жить соседям и создавая потенциальную опасность для детей?

На входе в горком столпилась целая очередь, его узнали и попытались пропустить, но Пётр махнул рукой и, прокашлявшись, выдал:

– Женщин нужно вперёд пропускать.

Теперь самое главное – кабинет свой найти. В какую сторону свернуть, направо или налево? Людей, спешащих на работу, было прилично и на третьем этаже. Пётр Германович повернул вслед за основной массой, и уже через десяток метров понял, что свернул неправильно, – люди поглядывали на него удивлённо – но разворачиваться не стал. Решил найти себе тут «дело», из-за которого якобы и свернул. А вот и повод – на двери обнаружилась надпись: «Председатель Горисполкома М.П. Романов».

Пётр уверенно потянул дверь. В приёмной сидела женщина лет пятидесяти в коричневой кофте. «Что это их всех на коричневое тянет?» – хмыкнул про себя Штелле.

– Здравствуйте, Пётр Миронович, – поднялась женщина, – Вы к Михаил Петровичу?

– Пусть через десять минут зайдёт ко мне, – опять прокашлявшись, мало ли вдруг голос изменился, попросил женщину.

Дверь своего кабинета открывал с опаской, там ведь тоже секретарша – а он даже не знает, как её звать.

– Доброе утро, – секретарша тоже была немолода, даже старше романовской.

– С прошедшими вас праздниками, Пётр Миронович. Как отдохнули? – повернулась женщина, поливавшая цветы на подоконнике, – У вас я уже полила.

– Спасибо, – буркнул Пётр и вошёл к себе.

Да… Плохо всё. От памяти «Мироновича» не осталось и следа. Как выжить и не угодить в дурку? Или на Лубянку? Пётр осмотрел кабинет. На Георгиевский зал Кремля не тянет. Ряд страшных, самодельных, наверное, встроенных в стенку шкафов. Старый массивный стол с чернильным прибором со вставками малахита. Радиоприёмник на стене. Два телефона на столе. Второй-то куда? В Обком? К столу хозяина кабинета буквой «Т» пристроено ещё два, одинаковых, с задвинутыми стульями с дерматиновыми сиденьями и такой же вставкой на спинке. Естественно, коричневого цвета. Вот, интересно – империя «красная», а всё вокруг коричневое. Вон даже шторы на окнах, и те – того же цвета, только посветлее.

Штелле открыл один из встроенных шкафов. Гардероб. Обнаружилось несколько деревянных и алюминиевых вешалок. На одной висел чёрный сатиновый халат, на другой полушубок – ну, хоть он белый. Внизу стояли кирзовые сапоги и резиновые болотники. Сволочи эти Хрущёвы и Брежневы! Какая нищета кругом! Это так живёт первый секретарь горкома КПСС! А как тогда живёт техничка? Пётр скинул пальто и шапку, шарф оставил на шее – его знобило. Может, голова болит от того, что простыл?

В дверь постучали и, не дождавшись ответа, отворили.

– Привет, Пётр, звал? – вошедший темноволосый мужчина лет сорока пяти был для разнообразия в сером костюме, но тоже мешковатом.

– Присаживайся, – Пётр уселся за свой стол и указал председателю горисполкома на ближайший стул, – Голова раскалывается и знобит. Простыл, наверное, – заметив вопросительный взгляд на шарф, пояснил он.

– Опять, небось, в эдакий мороз на лыжах ходил? – покачал головой собеседник.

– Привычка – вторая натура, – нейтрально прокомментировал Штелле и спросил Романова, – Собак у горкома видел?

– Нет. А что? – нахмурился Николай Михайлович.

– Напали на меня, когда из двора выходил. Хорошо хоть, с этой стороны народу много, сразу отстали. Что-то с ними делать надо.

– В прошлом году осенью ведь отстреливали. Опять расплодились! – глава горкома импульсивно встал и прошёл к окну, отдёрнул штору. Собак, наверное, хотел увидеть.

– Сядь. И так голова болит. Давай так сделаем: берёшь сейчас листок бумаги и составляешь план мероприятий по зачистке города от этой нечисти. Через часик заходи.

Романов дошёл до стула, но садиться не стал. Покивал, почесал подбородок:

– Хорошо. Боюсь только, эта «нечисть», как с ней ни борись, опять заведётся.

– Вот. А на втором листке напиши мероприятия, которые это предотвратят.

– Ну, не знаю, – Романов опять поскрёб подбородок и направился к двери.