Допа.

Возвращение в роту не сулило духам ничего хорошего. Спасало только то, что по традиции при возвращении в своё подразделение после КМБ у нас была «Золотая десятка» – десять дней, в течение которых старослужащие не должны были нас трогать. По их окончании мы вкусили все прелести армейской жизни в полном объёме, со всеми её тяготами и лишениями. Однажды, после отбоя, когда уже видел десятый сон, я неожиданно проснулся от резкой боли в животе. Оказывается, нашёлся «деятель», который решил проверить у духов пресс. То, что все крепко спали, его не останавливало.

К счастью, моё пребывание в Роте было недолгим. Около десятка человек, в числе которых я, были отправлены обратно в учебку в роту КАО (командиры автоотделений) на сержантские курсы и курс доподготовки водителей для военнослужащих, имевших права. Курсы длились два с половиной месяца для «допы» и три месяца для молодых сержантов. На самом деле из этого обучения мы не вынесли ровным счётом ничего. Занятия хоть и были, но мы постоянно на них страдали ерундой. Ни военной теории, ни практики вождения и устройства автомобиля. Ничего этого не было. Я попал в автовзвод роты КАО. Будущие сержанты находились с нами. И занимались тем же, чем и водители. Ходили в наряды по столовой, автопарку, КПП, по роте. Наводили порядок в расположении, в парке, на плацу. Постоянно были какие-то работы, где круглое носили, квадратное катали, как и принято в нашей армии. Ночью тоже не давали отдохнуть, поэтому постоянно хотелось спать. Пару раз производилась идеологическая работа с личным составом. Нас заводили и рассаживали  в актовый зал, и рассказывали  о важности уставных взаимоотношений и т.д. Освещение было приглушенным, и это способствовало сну. «Шерстяные» следили за тем, чтобы никто ни спал. Раздавали тычки и пинки тому, кто осмеливался «долго моргать». Но спать хотелось всем, и засыпали даже «шерстяные». Когда «долгое моргание» начинало носить повальный характер, от ораторствующего офицера звучали команды бодрящего характера: «Встать! Сесть! Встать! Сесть!» и так несколько раз, пока все не просыпались.

Из письма домой:

«…у нас в части началась комиссия, которая будет до первого ноября. Ходит полковник, всё проверяет, орёт на наших командиров, которые, в свою очередь, отрываются, известно на ком. Однажды полковник зашёл в наш класс и начал проверять наши знания. Они оказались нулевыми. Это и понятно. Всё время мы работали: или копали от забора до обеда, то песок таскали с места на место. Короче, чем только не занимались. Поэтому на учёбу просто нет времени…».

У нас на «доподготовке», кроме летунов и ментбата, в основной своей массе были солдаты из спецназа. О том, что они просто ненавидели остальные рода войск, а себя считали элитой, говорить не приходится. Но у нас в «допе» это никак не проявлялось, потому как парни не видели смысла доказывать своё превосходство тем, с кем совместно тянули солдатскую лямку. По виду они были совсем обычные: ни роста, ни мускулатуры, но злости в них было хоть отбавляй. Про то, что у них твориться в части порой рассказывали такие вещи, что мой мозг отказывался в это верить, хотя, мне кажется, они, конечно, и привирали нередко.

В учебке было запрещено обращаться к старшине за выдачей утерянной вещи. Пуговица, кокарда, ремень, сапоги, и даже бушлат. Всё это при утере солдат должен был доставать сам. А где же это всё взять, если на улицу не пускали. Мелкие кражи в роте цвели буйным цветом.  Скорее всего, это и создавало атмосферу недоверия между бойцами, особенно разных взводов, потому что брать лучше не в своём, а то можно было нарваться на наказание всему взводу при обнаружении пропажи.

Кстати, о доверии к сослуживцам. Однажды на хозработах, когда мы в очередной раз что-то таскали, у «допы» выдалась свободная минутка, и курсанты стояли и курили в курилке перед учебкой. Я в очередной раз выцеливал, к кому можно было «присоседиться», так как своих сигарет у меня не было дня четыре. Мой выбор пал на паренька из спецназа золотыми передними зубами, (сейчас уже не вспомню, как зовут, пусть будет Антоха), который стоял поодаль от всех, ближе к медблоку. Я стрельнул у него «Приму», и мы разговорились о солдатских буднях,  зашли в подъезд медблока. Я заметил, что в процессе диалога мой собеседник начал сникать и через некоторое время, как заревёт навзрыд! Я опешил. Хорошо, что перед этим мы зашли в закоулок, где нас никто не видел!

– Антоха! Что случилось?  – испугался я.

– Ты не представляешь, как я от этого устал! – причитал сквозь всхлипы солдат, – Боже! Когда всё это кончится!

Я, как мог, пытался его утешить. Прижал его, рыдающего, к плечу и хлопал по спине.

– Успокойся. Скоро учебка кончится, и всё забудется, как страшный сон – подбирал аргументы я.

– Ты не понимаешь! Учебка кончится и мне придётся возвращаться туда, в часть!

– Ну, ну. Перестань. Скоро придёт новый призыв и станет полегче. Нужно немного потерпеть, совсем немного.

Видно, мои уговоры на него подействовали, и он начал успокаиваться. Сквозь всхлипы меня попросил:

– Ты только не говори никому, что я тут  разрыдался!

– Не переживай, всё будет нормально. Не скажу.

С этого времени мы немного сблизились, но это продолжалось недолго.  До наряда по столовой.

В этот наряд попали я, Антоха, «шерстяной» Самохвал и ещё парни с «допы». Всё шло замечательно, но был один нюанс. Очень хотелось жрать. Дело в том, что пища в нашей столовой имела практически 0 калорий, как в «Кока-Кола Zero». Не знаю, как повара умудрялись так готовить, но вместо мяса в похлёбке плавала свиная шкура с щетиной, каша на воде. Еды всегда не хватало. Постоянно мучил голод. А доедать за другими нельзя после приёма пищи. Это табу. Уже ближе к ночи я стоял на приёмке грязной посуды  и сваливал объедки в бочку для отходов. И про себя разорялся, как можно было такую драгоценную пищу так просто выкидывать. Держался я долго, но тут мне попалась нетронутая порция картофельного пюре и я, не выдержав, слизнул полпорции прямо с тарелки (такими они были маленькими). Кто-то из наряда это заметил, и незамедлительно настучал Самохвалу. Удивительно! Хоть стукачество было под запретом, но на «духов» стучать было можно, потому что это ещё не люди, а «людские заготовки»!  Двойные стандарты, понимаешь! Куда без них в наше время!

Самохвал незамедлительно отреагировал:

– Что? Жрать полюбил? Сейчас я тебя накормлю!

Где-то раздобыл огроменную порцию пюре.  Всем нарядом усадили меня перед ней. Я отказывался её есть, упирался, чувствовал подвох.

– Ну, давай, Голод! Жри!

– Не буду! Это из помойной бочки ты взял!

– Нет! Не с бочки. Там на кухне взял! Жри давай!

Очень хотелось есть и тарелка, стоящая передо мной, затуманила мой разум, который не смог разобраться, что Самохвал врёт мне прямо в глаза.  Впоследствии оказалось, что все об этом знали, включая Антоху. Все внимательно наблюдали за действом.

Я с жадностью накинулся на еду.  Через несколько секунд, когда значительная часть порции была у меня в желудке, Самохвал с издёвкой спросил:

– Ну как помои? Нравятся? – и еле освещаемую столовую (освещение было выключено, пробивался луч света из варочной) взорвали раскаты гогота. Ржали все, включая Антоху. Его золотые зубы блестели в темноте отражённым светом. Ну, Антоха! Такого удара в спину я не ожидал. Ладно они! Но ты то куда? Ведь мог же предупредить!

Он побоялся Самохвала, видно, услужение «приблатнённому» оказалось дороже нашей дружбы. Я сорвался с места и побежал в тёмный закоулок, для того чтобы вырвать, то что я съел. Как я не старался, но организм совершенно не хотел упускать то, что в него попало. Два пальца в рот не помогли. Вышла только малая часть. Вокруг меня ходил Самохвал и причитал:

– Ну, ты чё! Ну, ты чё…, – было видно как он испугался, что мне стало плохо.

Поэтому друзей в учебке я больше не заводил.

Вскоре выяснилось, что у меня недостаток веса и мне положена дополнительная порция на обед и ужин. Кроме меня было ещё несколько ребят с истощением и повара были проинструктированы офицерами, чтобы нас как следует кормили.  Они с презрением кидали нам дополнительный кусок хлеба на раздачу и цедили сквозь зубы:

– На! Жри, Голод!

Вес упорно не хотел набираться, но стало немного полегче. Голод уже не так долбил, но про взвешивание как-то все забыли и повара, пользуясь моментом, сократили нам порции. Ну вот, опять же? Чего им стоило дать дополнительно кусок хлеба? Нет. «Дух» должен быть голодным! Точка!

Перед отправкой на сельхозработы я случайно засандалил себе занозу от деревянных перил на лестничном марше в средний палец, когда поднимался в расположение. Поначалу не придал этому значения, потому что заноза была ну просто мизерная. Но через некоторое время палец стал набухать и побаливать и к моменту отправки на картошку за город, отёк уже был заметен. Я наивно полагал, что всё заживёт само, да и в лазарет не пускали. По приезде на картошку нас поселили в деревенском концертном зале и после этого мы целый день провели в поле. Палец стал меня серьёзно беспокоить, начала распухать рука. Ночью я не смог уже спать. Болела вся конечность  и лимфоузлы в подмышке. Палец пульсировал, было жутко больно. Становилось легче, когда, лёжа на кровати, поднимал руку вверх и так её держал. Всю ночь не спал и когда боль становилась невыносимой, периодически поднимал конечность вверх, чтобы ослабить боль. Утром на построении осмотр  проводил военный медик в чине офицера.

– У кого-нибудь жалобы какие есть?

– Товарищ капитан! Палец болит!

– А ну-ка покажи.

Я подошёл и показал ему свою опухшую руку.

– Так! – сказал военврач, внимательно разглядывая мою конечность. – Срочно в Госпиталь! Панов, поставишь его в наряд по кухне, а вечером отправишь в госпиталь, когда уазик придёт. В гнойное отделение!