Вернига на побуждения Люца попался, как он говорил, так и сделал, а Люц, как увидел напрасные казацкие старания, так только давай хохотать. Теперь перед казаком стоял уже не ксендз, а корчмарь с брюшком. Он зло и, одновременно, хитро и озорно щурился, а в руках у него была полная кружка горилки. Люц, глядя на казака, хлебнул горилки, а потом, залихватски подмигнув Верниге, влил в себя горилку, крякнул, вытер усы и воззрился на казака. В это же время кружка в руках корчмаря вдруг оказалось вновь полной заветной влаги, но пить снова корчмарь не стал. Хитро усмехаясь, он начал выливать влагу из кружки. Горилка стекала на землю тоненькой струйкой, а из нее вначале маленькая, а потом все больше, рождалась змея зеленовато-темного цвета.

Эта змея каким-то непостижимым образом обвила одну из ног корчмаря, а потом исчезла, как будто ее и не бывало. Вернига смотрит, а на него глядит корчмарь. Вспомнил он сразу же заветы батьки, который не раз и не два говорил, что в глаза нечистой силе смотреть не надо. Казак так и сделал, а Люц в это время и говорит:

«Корчмаря видел?»

«Я его лицо вовек не забуду», – мысленно пообещал казак.

«Его тебе найти надо. Как найдешь, я скажу, что сделать».

«И все?»

«Нет, это только начало. Потом шляхтича найдешь. Он против казаков воюет. Придется тебе дальше на запад идти, но это все потом, как с прежним заданием справишься».

«Я с нашими врагами не буду дружить», – вырвалось у казака.

«Так и быть, – неожиданно согласился Люц. – Корчмаря найди, скажи, что от меня пришел. Он скажет, что делать».

«Корчмарь, выходит, твой друг?»

«Тебе какое дело? Делай, что говорят».

«Не буду я тебя слушать. Сам знаю, что делать».

«Как хочешь, – отреагировал Люц, – только долго жить после этого не будешь. Погибнешь быстро, а перед тем, как погибнуть, все, что было в тебе казацкого, исчезнет».

«Я твоих угроз не боюсь. Что касается смерти, так я не раз и не два ей в глаза смотрел, даже призывал, чтобы она меня взяла, а она все не шла».

«Так это я ей и сказал, чтобы пока на зов не являлась. Ты, казаче, мне нравишься, смелый ты и решительный, а еще, мне нужен. Поэтому-то и живешь».

«Говорить можешь, что хочешь, да только я тебе не подчиняюсь».

«А вот это – неправда. Мы же с тобой договор заключили. И ты сам согласился на то, чтобы я к тебе являлся, а ты выполнял все то, что в договоре прописано…».

«Что-то я не помню, чтобы так было. Дуришь ты меня. Ой, дуришь!»

Только Люц не шутил. В следующее мгновение перед казаком в воздухе появилась рукопись, на которой казак расписался, да еще и кровью в том, что он согласен на все условия, да только Вернига Люцу не поверил.

«Ты мне можешь все, что угодно, показать, да только все равно я тебе не верю. Не подписывал ничего».

«Как же не подписывал? – притворно изумился Люц. – Ты же горилку пил?»

«Пил, а кто ее не пробовал?»

«Вот, кто не пробовал, тот со мной договора и не заключал, а ты, казаче, все дно быстрее хотел увидеть. Шинкарь, – тот свое имеет, как и я, с каждой кружки. Только ему ты платишь серебром и золотом, а мне – более ценной монетой».

«Это какой же?» – удивился казак.

«А ты не догадываешься? Харой и жизненной силой. Я охотно с каждой кружки такую плату принимаю. Людей много, пьют почти что все, а мне навар…».

«И когда же ты успел под себя этот промысел взять? Раньше вроде тебя в этих краях не было. Заезжий ты, как я вижу».

«Да, я гость из Европы. Впрочем, нас пока что тут мало. Конкуренции почти нет. Люди только в здешних местах непослушные. Там давным-давно со всем смирились, да все поняли, а тут – одни смутьяны. Хоть тебя взять. Ни кола, ни двора, ни сына, ни жены, только пистоли да сабля. Что за житье такое бесшабашное?»

«Зато вольное. Нет надо мной хозяина, – мысленно произнес казак и прикусил себе язык, подумав: – Как же это нет, если некоторые тут на эту роль претендуют».

Только эту мысль казак Люцу не направил. Чертяка же спорить не стал, только сказал:

«Все равно на ваши буйные головы вскоре управа найдется. Мы вас под себя возьмем. Откуда я прибыл там, знаешь ли, уже давно под нами все ходят, а тут непорядок – свобода, зато есть такие жирные барашки, на которых можно ездить и ездить. Ты, казаче, тому пример».

Хотел казак ответить резко, да сдержался.

«Чего не спрашиваешь, где корчмаря искать?» – донеслась до Верниги мысль Люца.

«И где?» – хмурясь, мысленно спросил казак.

«На запад тебе идти придется. Вначале в Черкассы заглянешь к одному приятелю моему. Там увидишь, кто он. Я подскажу, а потом на Белую Церковь свернешь, а там и до Бердичева рукой подать…».

После этого голос Люца больше Вернигу не беспокоил. Казак же, поразмыслив, решил для виду последовать совету Люца и направиться в Черкассы, а там уже посмотреть, что дальше делать. В Чигирине он знакомых казаков встретил, но стыдно ему стало. Не стал с ними говорить. Он вроде бы как и не воюет, делом казацким не занимается, опускаться стал, а был лихим казаком-молодцом еще несколько лет назад. Обидно Верниге за себя стало.

«Что же это я, – подумалось ему. – Не могу себе ладу дать? Неправильно это. Надо за себя взяться, да за казацкий чуб себя вытянуть оттуда, куда попал».

Размышляя таким образом, казак повеселел. Чигирин покинул, до Черкасс без происшествий добрался. Голоса казака больше не донимали. Вот только после того, как гигант ему по лбу пальцем поводил, стал Вернига видеть многое из того, чего раньше не то, что не видел, внимания не обращал. Начал он видеть энергетические оболочки деревьев и травы, сущности самые разные, обычным взором не видимые. Мог под землей видеть, что творится. Не всегда, правда, но получалось. Слышать также казак стал мысли еще лучше, чем раньше.

«Тут главное, чтобы голова кругом не пошла, – думалось Верниге. – И так косо на меня смотрят. Если где-то сорвусь, совсем ненормальным считать будут. Еще забьют от страха до смерти. Сноровку-то я растерял».

И решил Вернига, пока путешествовал в одиночестве, былые навыки вспомнить, которым научился под руководством батьки. Присел пару раз, движения руками, а потом ногами сделал, какие знал, и остановился, даже приуныл, осознав: былой силы нет, а навыки забылись. На ногах он стоит некрепко. Раньше сотню раз присесть мог, а в ногах усталости не было. При надобности еще столько же или больше можно было сделать, а сейчас все скрипит. Было о чем тут поразмыслить. Предался казак размышлениям и вдруг слышит голос, обращенный к нему:

«Что, казаче, не радуют тебя умения?»

Вернига прищурился, слегка глаза прикрыл и видит, что из прошлого к нему волхв Мирша обращается.

«Чего это ты обо мне озаботился?» – вырвалось у Верниги.

«Путь тебе предстоит неблизкий, вот и решил скрасить твое одиночество», – пояснил волхв.

«Лучше бы сказал, что мне с Люцем делать? Наглеет рогатый. Откуда только взялся на мою голову. Говорит, что все у них поделено с ксендзами и прочими служителями».

«Так ты же уже согласился делать то, что он от тебя хочет. Меня, зачем спрашиваешь?»

«Я бы достал рогатого, да не знаю, как это сделать, – признался Вернига. – Он от меня не отстанет. Нужен я ему…».

«Ты, главное, резких движений избегай. Нрав свой крутой пока что в кулаке держи. Придет время, его проявишь, но по делу…».

«Ты так видишь?»

«Дальнейшая жизнь и ее продолжение от тебя зависят. Есть над тобой темное предопределение. Орел, расправив крылья, над головой нависает, но это преодолимо, если знать, что делать…».

«Загадками все говоришь. Ты мне конкретнее скажи, что делать?»

«Себя слушать, быть внимательным и готовиться к встрече со смертью и темным предопределением. Ты же с Люцем связался. Он твоей смерти хочет. Кровник он твой, часть темной энергии, которая после смерти одного из магов не ушла, не рассеялась, а, наоборот, усилилась. Ему нужны энергии и сила, тогда Люц может творить все, что захочет. Он ведь что делает? Со всеми преимущественно во сне договаривается, обманывает их, ложные договора составляет. При этом те, кто подписываются кровью, даже и не знают, на что подписались и что с ними произошло. Главное, что после этого договора и соглашения работают, Люцу достаются лучшие энергии, а он сбрасывает на людей отходы и дерьмо, которое воняет».

«Так он что, и со мной так поступил, подкараулил во сне и договорился?»

«Это мне неведомо, но знаю, что у тебя и у меня с этим магом счеты давние, переходят они из воплощения в воплощение, а ситуация все усугубляется. Да, и еще. Ты не думай, что что-то пошепчешь, проговоришь или это кто-то за тебя сделает и все с тебя снимется. Тут головой надо думать, а не молитвы читать. Все равно не поможет, а только лишь усугубит дело…».

«Это еще почему?»

«Потому что нельзя, пробормотав что-то, не прилагая сознательных усилий и надеясь на что-то или на кого-то неведомого тебе, решить проблемы, накапливающиеся в сотнях воплощений. Положение-то наше в них ухудшалось…».

«А с чего это ты со мной правдой решил поделиться?» – засомневался Вернига.

«Многое сделать не успел. Теперь твой черед. Я свое слово уже сказал. Могу помочь лишь советом».

«Веселые дела», – подумалось Верниге.

«Нет, казаче, пока что у тебя дела не очень-то и веселые, раз ты чужую волю исполняешь, да кровникам и магам служишь», – прозвучало в голове казака.

А возразить-то Верниге и нечего было. Правда, он свой нрав попробовал проявить, мысленно заявив:

«Я вот сейчас возьму и откажусь. Не пойду туда, куда Люц направляет».

«И что дальше будет, ты подумал? Если плана у тебя нет, то поразмысли. Ты ведь казак тямущий…».

Призадумался Вернига. Что дальше делать, он не знал. Интересно ему стало, отчего это Люцу его помощь так нужна. Вернига возьми и обратись по этому поводу к Мирше.

«Как думаешь, на кой я нужен корчмарю? Почему Люц так настаивает, чтобы я к нему пришел? Может, споить хочет?»

«Или сделать так, чтобы ты еще более покорился его воле. Ты же дно кружки привык видеть, вот Люц в этом направлении и работает. Чем больше пьешь, тем больше от Люца в зависимость попадаешь. Очень просто и действенно. Ты сам на себя управу находишь, делаешь это незаметно и постепенно. Вскоре придет время, когда ты сам справиться с тягой к горилке не сможешь, тогда полностью попадешь под Люца и тех, кому он помогает. Суть ведь у них точно такая же».

«У всех, что ли, даже у ксендзов?» – не поверил Вернига.

«А чем они лучше или хуже других людей?»

И ответить на этот вопрос Мирши Вернига не смог.

«Получается, все под Люцем и рогатыми?»

«Но ты же еще живой, дышишь, временами неплохо себя чувствуешь. Ты можешь все, даже то, о чем сейчас не догадываешься…».

«Так с чего мне начать?»

«С себя, казаче, с себя».

Вернига еще хотел что-то спросить, но Мирша на связь не выходил и мысленно ему больше ничего не отвечал. Задумался казак. Что-то подсказывало ему, что вскоре в его жизни произойдут серьезные перемены, вот только не знал казак, хуже ему будет или лучше. Только сейчас начал понимать Вернига, что саблей не очень-то и раду себе дашь. Ко всему прочему надо еще головой думать. Вспомнились тут казаку слова батьки. Говорил Семен, глядя на учеников, которые с охотой ему внимали, сидя у костра или тренируясь: «Вы, казацкую науку на ус наматывайте, да не забывайте, что для того, чтобы ее применить, надобно размышлять. Будете по старинке все делать – результатов не достигнете, свободными людьми, тем паче хозяевами на своей земле, не будете. А это, хлопцы, самое главное».

Вот и начал припоминать Вернига, чему его батька учил. Припекло его так, что то, что раньше не очень-то и помнил, тем более не использовал, сразу перед ним предстало. Вспомнил Вернига казацкую науку, в особенности слова Семена, который говорил: «Чтобы пойти на юг, надо иной раз на север податься. Не всегда самый короткий путь раньше всего приводит к цели».

Поразмыслил Омельян, затылок почесал, глаз правый слегка прищурил, усы поправил и решил: «Пойду-ка я в Черкассы, а там на месте посмотрю, что к чему. Может, что там и решу. Люц хитер, да и я не промах».

Как решил казак, так и сделал. До Черкасс добрался, друзей там встретил, поговорил с ними, день пробыл, переночевал, уже собрался на следующий день в Белую Церковь идти, да не вышло. Во сне, как раз за час до рассвета, привиделся ему Люц. Кровник стоял одетый в роскошный костюм. Ни дать, ни взять – именитый шляхтич, все при нем. Глядит свысока и важно, щурится, как будто людей вокруг себя не видит, а сам на казака косится. Омельян на него смотрит, но первым не заговаривает. Люц тоже молчит, не торопится беседу начинать. Вернига тогда не утерпел и спрашивает:

– Ты чего пришел? Уже и во сне отдохнуть спокойно не даешь. Чего тебе надобно?

– Ты пока из Черкасс не уходи, задержись на денек, второй…

– Тебе зачем?

– Нужно одного человечка встретить, переговорить по душам…

– И где я его встречу? Куда идти?

– И чего ты такой торопливый? Он сам тебя найдет. Ты только в корчму зайди, что подальше стоит. Ее всякий знает…

– Так бы сразу и сказал. И кого там спросить?

– Юхима Бжеського.

Сказал чертяка эти слова и исчез, как будто его и не бывало. Решил казак послушаться Люца. День кое-как перебился, а ближе к вечеру в корчму подался. Народа, как всегда, было немало. Шум и гам стоял. Присоседился казак за столиком и думает: «Горилку заказывать или нет?» Денег нет, а промочить горло хочется. Вот только решил казак себя проверить, сможет он удержаться или нет. А как же то удержаться, когда все кругом наливают и пьют, а ты смотришь молчаливо и только лишь слюну глотаешь.