Покос нашли быстро, отыскали и Катьку Тюлькову – худенькую большеглазую девочку одиннадцати с половиной лет. Светлые косички с голубенькими шелковыми ленточками, короткое цветастое платьице, разбитые коленки и свежая царапина на левой щеке. По всему видать, боевая девчонка!

Поначалу Катерина стеснялась, ну а потом разговорилась и рассуждала вполне разумно, по-взрослому.

– Про чужих, что ищут, я знаю. На речке у Старого Погорельца мы никого не видели. Там мимо по тропе много народу ходит, на него внимания давно не обращаем. А «Кон-Тики» наш жалко! Озерские, наверно, угнали, сволочи, больше некому. Они на озеро на великах ездят. Как раз по тропе…

– Значит, никого подозрительного не видела?

– Не-а…

– А Таню Рекетову, случайно, не знаешь? Из второй школы… – на всякий случай спросил Максим.

Катя неожиданно обрадовалась:

– Ой! Так и я там учусь! В пятом «Б» теперь.

– А Таня в восьмом… училась…

– Ну-у, старшеклассниц я плохо знаю, – протянула девчонка. – Наша-то школа большая – пятьсот пять человек! Не то что в первой – там всего-то четыреста. Таня, говорите, из восьмого? Вообще-то я тут какую-то девчонку видела. На Светлом. Из нашей школы. Как раз старшеклассницу. Там, на озере, местечко есть… мы там всегда… вот и хотели, а она там уже… Темненькая такая… в самодельном купальнике. Загореть уже успела!

– Эта? – Мезенцев вытащил из кармана переснятую фотографию убитой.

– Она! – глянув, кивнула девочка. И закусила губу… – Это что же, выходит, ее…

– Ну да. – Опер посмотрел прямо в глаза Катерине. – Ты, пожалуйста, не болтай – дело такое…

– А точно она? – переспросил Дорожкин. – Ты ничего не путаешь?

– Да нет, не путаю. Ее еще в прошлом учебном году на пионерском сборе разбирали! На дружинном! За плохую учебу и за прогулы. Так она стояла, плакала. Я запомнила – это мой первый сбор был!

– Значит, не путаешь… Хорошо! – Участковый почесал подбородок. – А она один раз на Светлом была? Или, может быть, чаще?

– Да нет, не один. Раза три – точно!

– Одна загорала? Или еще с кем-то? – внес свою лепту в разговор Максим.

Девочка наморщила лоб:

– Да вроде бы одна…

– А как она на озеро добиралась? На велосипеде?

– Нет, велосипеда я не заметила. Так тут многие на автобусе ездят! У поворота на Погорелец выходят, там сразу к речке – и по тропе. Там километра четыре, далековато… Зато идти приятно! Да, она еще книжку читала на пляже.

– И что за книга?

– Мопассан, – без запинки выпалила девчонка.

– Мопассан? – Сотрудники милиции удивленно переглянулись. – Точно?

– Да точно! – покраснела девчушка. – Я сама как-то читала, у Верки, сестры старшей, взяла… Так папенька заметил – обещал ремня дать! Говорит, рано еще такие книжки читать – одни постельные баталии. А мне интересно, ведь про любовь!

– Так говоришь, одна была? – снова переспросил Макс. – Точно одна или ты внимания не обращала?

– Да нет, на пляже-то одна сидела, с книжкой… А потом, может, с кем-то и шла… – Девчонка неожиданно ахнула. – Точно! Мы как-то уходили… и она… И парень один… рядом с ней шел… или не рядом, а с ней… Да меня Петька тогда отвлек, вот и не запомнила.

– Так, Катерина! – со всей серьезностью промолвил Дорожкин. – Давай-ка попытайся вспомнить во всех подробностях. Слишком уж многое от памяти твоей зависит!

– Да я понимаю…

Глядя на задумавшуюся девчонку, Мезенцев попытался помочь:

– Он слева от Тани шел или справа… или вообще – позади?

– Нет, не позади… Слева, кажется… Да, точно, слева! И знаете, там ручей пересохший, так он вперед забежал и руку протянул, чтобы помочь перепрыгнуть. Я тогда и внимания не обратила, потому что этот дурачок Петька… А сейчас – вспомнила!

– Та-ак… – Участковый отвлекся от протокола и передернул плечами, словно озяб.

Да и Макс тоже проявил нетерпение:

– А выглядел, выглядел он как? Опознать сможешь?

– Опознать… нет… – задумчиво отозвалась Катя. – А выглядел… Парень как парень, но не молодой, старый…

– Старый?

– Ну, лет двадцать… или тридцать уже. В штанах спортивных, в майке и с рюкзаком… Лицо? Обычное такое лицо, овальное… или круглое… Не, бороды-усов не было… Волосы… темные… нет, рыжеватые… Да не помню точно! Рост? Да вровень с Таней… О! Прическа была!

– Прическа?

– Ну, волосатик такой, под битлов!

Под битлов… Откуда про них-то знает? Теперь ясно, кто на остановке написал… Ну, хотя бы приблизительный портрет. Хоть что-то… Впрочем, не факт, что это был убийца. Но знакомый – точно!

– Спасибо тебе, Катя! – Дорожкин протянул девочке полевую сумку-планшет с положенным сверху протоколом допроса. – Напиши: с моих слов записано верно, мною прочитано… Распишись… Ты на покосе с кем?

– С дядей Колей и тетей Ликой. И с бабушкой.

Родители, значит, в городе…

– Ну-ка, бабушку позови…

Вообще-то бабушка тоже не опекун и не родитель. Да и ладно – если что, Пенкин потом передопросит с соблюдением всех формальностей.

– А плотик ваш, кстати, на речке стоит, недалеко от станции. Там, на мели…

Девчонка обернулась на полпути, едва не споткнулась:

– Правда?! Ой, я сейчас Петьку позову, сбегаем, пригоним! Вот же ж здорово!

– Нам бы и с Петькой поговорить, вдруг он что-то вспомнит…

Петька оказался плотненьким круглоголовым пацаном лет двенадцати, голым по пояс, в длинных, натянутых выше пупа штанах и в белой, видавшей виды панамке. Но парень серьезный – сразу вспомнил кое-что. Заявил, что уже видел того волосатика или похожего на него. И даже перебросился с ним парой слов! Среднего роста, плечистый, кепка на глаза надвинута. С рюкзаком, в зеленой брезентовой куртке и кедах.

– Тот, не тот – не знаю. Но подозрительный! – пояснил пацан. – Правда, это в конце мая было. Ну, когда вдруг жара наступила. Я его у станции встретил. Как раз паровоз из Тянска пришел. Суббота была, кажется, народу много. Так он меня окликнул – спросил, как лучше пройти к Светлому. Я и показал – по тропе нужно идти. А он говорит, что охотник и рыбак, да про места безлюдные спрашивал. На Светлом. Охотиться, говорит, буду, уточек стрелять да рыбку ловить. А ни ружья при нем, ни удочки. Один рюкзак. Вот я и говорю – подозрительный.

– А на того, что с Таней был, похож?

– Да не знаю. Прическа похожа. Ой, я еще мотор мотоцикла слышал! – припомнил мальчишка. – Перед тем как у нас плот пропал. Утром так, раненько, часиков в шесть, у Старого Погорельца. Я корову в стадо отводил.

– Что за мотоцикл?

– Я не видел, слышал только – там же деревья, кусты, короче, заросли…

– Так, может, это мопед был? – уточнил Дорожкин.

– Нет, не мопед. – Пацан упрямо покачал головой. – Не «ЗиФ», не «Рига» и не тяжелый мотоцикл, не «Урал». По звуку – «Ковровец», или «Восход», или «Минск»… Что-то такое, легкое… Я почему знаю, у Кольки, брата старшего, «Восход», а до того был «Ковровец». А у отца – «Иж Юпитер» с коляской… Ну, мы пойдем? А то пока дойдем, пока плот пригоним…

– Да-да, идите. – Отпустив ребят, участковый задумчиво посмотрел на коллегу. – А туристик-то и впрямь подозрительный. Ишь ты, безлюдные места искал – на уточек поохотиться… А ведь не сезон! Что же это за охотник такой – сезонов охоты не знает?

– А ты, я вижу, знаешь…

– Да уж знаю, – заводя мотоцикл, неожиданно расхохотался Дорожкин. – Поскольку сие входит в мои обязанности. Вообще знаешь, сколько обязанностей у участкового? Больше сотни! Особенно в маленьком отделении. И охота, и ружья, и профилактика, и пьянь всякая… несовершеннолетние еще… Ой, отчет уже пора по ним писать, совсем запамятовал.

– Игнат сказал, еще пару ставок участковых в главке выбивать будет!

– Да одну бы дали!

– Потому он и просит две. Да, хорошо бы тебе помощника… Обещали ж прислать!

Дорожкин покусал губы:

– Знаешь, я вот думаю, есть такая помощь, которой бы и не надо. Вот с убийством этим… Если за неделю никого не найдем – столько народу сюда понаедет! Из Тянска, из главка… Толку от таких помогальщиков… Только убийцу спугнут да помешают спокойной работе.

– Странно, что еще не приехали, – понимающе хмыкнул Максим. – Хотя… Игнат со дня на день ждет – проговорился.

– Ладно, поехали… Слушай, давай ребят к станции подвезем? – Участковый кивнул на бредущие по пыльной тропке фигурки. – Заодно про мотоцикл поспрошаем… ну и следы еще разок поглядим. А потом уж – в Старый Погорелец. Бензина хватит, ничего, что крюк…

Ребят завезли, конечно, – те были рады. Нашлись возле речки и мотоциклетные следы, по большей части принадлежащие милицейскому «Уралу»… Впрочем, хватало и иных.

А дежурный по станции – сухонький старичок в куцем пиджачке с орденскими планками и железнодорожной фуражке – вспомнил и мотоцикл, что видел возле станции в пятницу вечером, двадцать первого июня, как раз во время предполагаемого сокрытия трупа.

– Салатового цвета «Ковровец»… или светло-голубой… Или не «Ковровец» – «Восход», они же похожи.

Приметил старик и мотоциклиста – молодой, в брезентовой куртке и кедах…

– Такой, знаете, волосатик! Раньше бы сказали – стиляга, а сейчас уж не знаю и как…

Записав показания дежурного, коллеги наскоро перекусили прихваченными из дому пирогами и бутербродами и покатили в Старый Погорелец…

Ярко светило солнце. Тянулся по сторонам бурый смешанный лес, сменяемый березовыми рощицами и совхозными полями. Вкусно пахло смородиной, свежескошенным сеном и горячей сосновой смолой. От колес мотоцикла поднималась вверх желто-серая дорожная пыль.

Трясясь по ухабам, Мезенцов думал об убитой, Тане Рекетовой. Значит, не такая уж она была и оторва – в свете новых открывшихся обстоятельств. Когда разбирали на сборе, плакала. Совесть есть. И Мопассана читала. Про любовь. Видать, хотелось романтических отношений… Далеконько забралась, однако. Что, в Озерске искупаться-позагорать негде? Три озера, речка – на любой вкус…

Да вот то-то и оно, что негде! Озерск – городок маленький, сверстники все друг друга знают. Да и стеснялась, наверное, девушка, раз уж совесть была. Купальника своего самодельного стеснялась, матери-пьяницы, бедности, да и вообще – репутации двоечницы и прогульщицы. В Озерске-то все это прекрасно знали. А вот тянские жители… Тянские-то в основном на Светлое и приезжали! Вот и Таня – туда. Эх, Татьяна, Татьяна… Не любовь ты нашла, не отношения романтические, а лютую гибель!..

Ну да, скорее всего, так оно и было!

С доводами шурина Дорожкин согласился без всяких споров. Да и что тут было спорить? Ведь правда и есть – зачем еще девчонке на дальнее озеро ездить? Тащиться на рейсовом «пазике» по пыльной грунтовке, затем еще пешком переться.

– Вот это ты, Максим, прав – романтическая натура. Была… И какой же ее гад… Слушай, сейчас на почту заскочим, приметы нашим передадим!

– Ага!

Сообщив в дежурку о вновь открывшихся обстоятельствах, коллеги оставили мотоцикл у почты и дальше пошли пешком – в Старый Погорелец на мотоцикле с коляской было не проехать.

– Не хлынул бы ливень. – Максим с опаской покосился на сизую тучу, вставшую за рекой.

– Да далеко еще… Брезентовая куртка, рюкзак… мотоцикл «Ковровец»… – про себя проговаривал приметы Дорожкин. Наверное, так ему лучше думалось.

– Или «Восход», – добавил Макс.

– Или «Восход». – Участковый, соглашаясь, кивнул. – Салатового цвета. Это типа между зеленым и голубым…

– Скорее просто светло-голубой…

– Э-э, не знаешь ты, в какие цвета «Ковровец» красят! Был у меня «Ковровец»…

– Знаю. Катька писала, когда в армии служил. Усядусь, говорит, в седло, как курица на жердочку, и трясусь. Не знаю, до клуба доедем иль нет.

– Ну, это она преувеличила! Пару раз только и ломался… О! Пришли, кажется.

Громыхнуло. Где-то за речкой вспыхнула-плеснула молния.

За деревьями показались покосившиеся избы с зияющими прорехами крышами, крытыми серой дранкой, и черными провалами окон. Кое-где окна были заколочены, а в некоторых еще оставались и стекла – правда, таких было мало. Оконное стекло в деревнях – ценность немалая.

– Ну, и где тут? – Максим озадаченно покрутил головой.

– Так, от околицы и начнем, – усмехнулся Дорожкин. – Ты – по той стороне, я – по этой…

Распределиться по сторонам не вышло – деревня-то была старая и строилась не вдоль дороги, а как кому хотелось. А хотелось всем – окнами на юг, поймать редкое солнышко!

– Вот ведь, жили раньше люди… – негромко промолвил Максим. – Казалось бы, дорогу сделайте да пустите автобус. Люди б и жили бы! Детишки б в школу ездили… В Венгрии я такого не видел.

– Так какая Венгрия, а какой Союз! – Хохотнув, участковый погрозил пальцем. – Ты, Макс, с такими мыслями того, поосторожней. А то как бы чего!

– Ой, не старые времена, – отмахнулся молодой человек. – Сейчас про деревню и писатели пишут! Вон, Федор Абрамов. Распутин еще…

– Времена-то не старые, – участковый покачал головой. – А люди-то кое-где с тех времен и остались! Вон я как-то в клубе с Катериной под Элвиса Пресли потанцевал, что-то медленное было… Так потом пять доносов! Три – по месту службы и два – в комсомольскую организацию. Хорошо еще, все пять анонимные! Рассматривать не стали.

– Вот видишь!

– Рассматривать не стали, а на вид поставили и устное замечание объявили!

В этот момент заброшенную деревню озарила яркая вспышка молнии, снова громыхнуло, на этот раз близко-близко, так, что заложило уши. И тотчас же хлынул ливень.

– Давай-ка вон в ту избу! – на бегу прокричал Мезенцев.

– Сейчас… Коляску брезентом накрою…

Хоть и недалеко было до ближайшей избы, а вымокли оба насквозь!

– Вот это дождище! – Стряхнув с волос крупные капли, участковый выглянул из избы. – Да уж вряд ли мы теперь тут хоть какие-то следы сыщем! Сами виноваты. Надо было…

– Ничего. Все равно все посмотрим, – утешил коллегу Максим. – Такой дождь обычно ненадолго. Вон видишь, прорехи!

– Да где ж?

– Да вон!

Долго ли, коротко ли, а ливень кончился резко, так же как и начался. Так, моросило еще чуток, да падали с веток капли. А где-то за дальним лесом ворочался, словно медведь в берлоге, гром, ворчал что-то недовольно…

– Ну что? Пошли смотреть.

Сбросив туфли – все равно мокрые, – Максим пошел босиком, внимательно оглядывая избы. А особенно тропки…

– А здесь кто-то недавно был, – сказал напарник. – Вон у покоса трава примята. Та-ак… бутылочные осколки… светло-зеленого цвета… Обрывок этикетки… уже почти и не разобрать! Этикетка… какое-то «…ловвино», «в» и «е» на синем фоне… дальше, похоже, окончание «ЛI»… И что за вино такое?

– Да мало ли кто его тут пил?

– Так-то оно так… Но на всякий случай надо узнать… – Аккуратно спрятав обрывок этикетки в полевую сумку, участковый вскинул глаза. – Ты что там так долго-то?

– Так тоже нашел кое-что. Не лаптем щи хлебаем!

Голос Максима был таким интригующим, что участковый немедленно подошел ближе:

– Ну? Что там, показывай!

– А вот! – Максим держал двумя пальцами мокрый женский носочек приятного светло-голубого цвета. – Я вот подумал: а вдруг ее?

– Тогда платье бы поискать… и все прочее…

Платье поискали, облазили все кусты и избы, однако же зря.

– Ну и что – носок? – обиженно промолвил Дорожкин. – Как и вино, мало ли чей?

– А ты приметы вспомни!

– Ну да, мать убитой говорила про голубые носочки… Так таких носков у каждой девчонки по десять пар! Впрочем, на всякий случай следователю доложим. Курочка по зернышку клюет.

– А вот это уж точно!

В ярко-синем, свежевымытом недавним ливнем небе вновь засверкало солнышко. Можно было возвращаться…

В Новом Погорельце коллеги зашли в сельпо. Дородная продавщица за прилавком заметно нервничала и поглядывала на часы. Та самая, со значком «Отличник советской торговли». Увидев вошедших, ахнула:

– Ой, Игорь Яковлевич! Мокрые-то вы какие… Небось под дождь попали?

– Под дождь.

– Вот и Митрич тоже, видать… Еще с утра за товаром послан. Теперь и до вечера не дождешься.

– Ничего, приедет… – Поправив вымокшую фуражку, участковый вытащил из сумки обрывок этикетки. – Тамара Федоровна, не подскажешь, что за вино?

– «Ркацители», одесского разлива, – едва взглянув на этикетку, выдала продавщица.

Мезенцев не сдержал восхищения:

– Ничего себе! А с чего вы это…

– Да видно же! Надписи все по-украински. «…ловвино» – это «Укрголоввино», «…ве» – «столове», а «Л» и «I» украинская – «Ркацители» и есть! Светлая такая этикетка, «Одесский винтрест».

– Ну ты, Федоровна, прям Шерлок Холмс! – уважительно промолвил Дорожкин. – Вот ведь глаз-алмаз!

– Да какой там Холмс, Игорь Яковлевич, скажешь тоже… – Продавщица засмеялась, видно было, похвала пришлась ей по душе. – Просто именно такое вино с неделю назад на складе в Озерске было. Ну, согласно артикулу. Я Митрича послала – так опоздал же! Озерские магазины вино и разобрали. ОРС продуктовый, и винно-водочный «Заря». А что? Два тридцать цена… Дороговато, конечно, но вино легкое, женщины любят. Они в основном и берут.

– Значит, только в Озерске продавалось? – уточнил участковый.

Тамара Федоровна уперла руки в бока:

– Ну почему? Галя со станции ящик урвала. Буфет у них там. С наценкой. Летом народу хватает.

– На станции… Это на «Погорельцах»?

– А где ж еще? Так за выходные все «Ркацители» и продали.

– Я так понимаю, в буфете только в розлив? – подал голос Максим.

Продавщица взглянула на него с подозрением.

– Это сотрудник наш, – поспешно пояснил Дорожкин. – Из уголовного розыска.

– А вопросы задает как ОБХСС! – Тамара Федоровна рассмеялась и вновь глянула на часы. – Да где ж этот чертов дед?

Часики у нее были хорошие – «Заря», плоские, золотые.

– В розлив-то в розлив, – глянув в окно, продолжила продавщица. – Однако ж сами знаете, если хорошо попросить… Буфетчице-то какая разница? Наоборот, товар быстрее уйдет.

– Так-так, буфетчица, значит… – Пошевелив губами, участковый задумчиво посмотрел в потолок. – Что-то она нам не рассказала… А, Максим?

– Нет, не рассказывала. Впрочем, я ж ее конкретно не спрашивал.

– Придется спросить… Ну спасибо, Тамара Федоровна! Удачного дня.

Через двадцать минут коллеги вновь подъезжали к станции, встретив по пути телегу с дедом и ящиками – товаром.

Дорожкин не поленился, притормозил:

– Эй, дорогой товарищ! Тебя там Федоровна заждалась уже!

– Ниче, товарищ участковый! Уж теперь-то я мигом да-ак!

Возница был веселенький. Видать, успел уже выпить.

– Мигом он… Давай-давай, поезжай!

Станционная буфетчица Галя, худосочная блондинка лет тридцати, как раз закрывала буфет, торопясь на рейсовый автобус, а потому на милиционеров глянула хмуро.

– Чего вам, товарищ участковый уполномоченный? Только быстрее.

– Нам только спросить… «Ркацители», одесское, было? – Дорожкин сразу взял быка за рога.

– Было. На выходных разошлось.

– Бутылку кому продавала?

Округлив глаза, буфетчица раздраженно фыркнула:

– Да вы что! Нам так не положено. Только в розлив.

– Галя, мы ж не по линии ОБХСС, – вкрадчиво промолвил участковый. – Мы по убийству работаем. Понимаешь, любая мелочь сейчас важна.

– Да я вот товарищу рассказывала уже, – буфетчица кивнула на Макса.

– Гали-ина! Ты не думай, мы никому ничего не скажем.

– Ага, Игорь Яковлевич, никому! А то я не знаю. Как в прошлый раз и будет! Определение суда… и – «наказать продавца, допустившего…».

– Галя, девчонку убили. Ей жить бы да жить…

– Звезду на теле вырезали… – негромко напомнил Мезенцев. – И гад этот, убийца, тут где-то был. Ходил словно дикий зверь. Добычу высматривал.

– Тьфу! – Галина махнула рукой. – Чего уж, девочку жалко. Ну, три бутылочки еще в пятницу продала, очень уж просили. Один – веселый такой дядечка лет сорока. Одет прилично – светлые полотняные брюки, импортная рубашка такая голубенькая, с белой полосой, шляпа… Второй – стиляга, турист, с рюкзачком. Третий – упитанный такой товарищ, весь потный, да там целая компания…

– Галя, о втором, туристе, подробнее, – настороженно попросил участковый. – Как выглядел, во что одет, приметы?

– Ой, да я помню, что ль? Знаете сколько тут после дизеля народу? – Возмущенно пожав плечами, буфетчица все же попыталась вспомнить. – Ну, такой молодой, лет тридцати. Роста среднего, даже, может, чуть пониже. Плечистый такой, крепенький. Лица не помню – обычное такое лицо, круглое… Да, патлатый! Говорю ж – стиляга!

– Волосы какого цвета?

– Темные. Но не брюнет. Шатен или темно-русый.

– Бородка, усы, щетина?

– Нет, ничего такого. Одет хорошо, все новое. Зеленая брезентовая куртка, рюкзак совсем новенький – только что не скрипит. Синие спортивные штаны, хорошие, дорогие. Олимпийка, тоже синяя, на металлической молнии. На ногах – кеды китайские, синие с белым – «Два мяча». Больше ничего особенного не помню.