Чтобы заснуть – завтра все ж таки целый день нести службу – Павел принялся думать о чем-то приятном. О Полине, в те времена, когда их отношения только еще развивались, о работе, об эксперименте удачном… Да, уж точно – удачном, тут и говорить нечего. Как вот только с этой несказанной удачею обратно домой попасть? Так Павел и делал все, чтоб попасть. Вот, к Субэдею стремился – именно с этим монглом ведь у него резонанс… если, конечно, приятель-психолог расчеты верные сделал. А если – неверные? Если не выйдет ничего? Что же – придется тут всю жизнь оставаться? В тринадцатом веке-то! Господи… вот уж право слово, лучше уж было б – в Париже, на Данфер Рошро. Или там, где комсомолец… и девчонка его, так на Полину похожая. Впрочем, та, Полетт – тоже похожа очень. Даже на груди левой…

– Господин! Господине…

Боярин замычал, просыпаясь – кто-то тряс за плечо, а вокруг-то еще темень! Нет, все же сквозь откинутый полог шатра уже пробивался рассвет.

– Господине, в дозор нынче нам.

Неждан. Оруженосец.

– Помню я, что в дозор. Поднимаюсь.

– Господине, мы тут похлебку сварганили – поснедаем.

– Добро. Меч мой где? И конь?

– Готово все, батюшко-боярин!

Ремезов неожиданно для себя улыбнулся – а, может, и не так уж и плохо здесь? Там-то, у себя, в родной своей эпохе, «батюшкой-боярином» его вряд ли кто назвал бы.

Покушав мучной – с вяленым мясом – похлебки, Павел выстроил дозор в шеренгу: Митоха, Микифор, Неждан, Яков, Ондрейко – усы щеточкой – с выселок. Все молодцы – один к одному. Вооружены, правда, так себе – нет, рогатины, секиры, луки охотничьи – это у всех, Микифору Павел даже свой старый меч отдал, а вот кольчуги, шлемы – с этим туго. Вещи все ж таки недешевые, штучные, кольчужки у двоих всего, у трех – шеломы. Остальные, как есть, в треухах, в полушубках нагольных. Ничего! В бою все добудут, этакие-то молодцы!

В бою… А, вообще, этично ли смоленским ратникам сражаться в монгольских рядах ради завоевания… хоть той же Польши? С моральной точки зрения не очень как-то хорошо получалось. А с другой стороны – что, лучше б было, коли б монголы все княжество пограбили, все города-деревни пожгли? Нет, не лучше ничуть. Так что прав старый Всеволод Мстиславич-князь – лучше уж так, малой кровью. Ну, сгинет смоленская рать в чужих пределах, сложат воины головушки буйные – за татар, монголов… Зато княжество – по-прежнему цветет! Ни дыма, ни огня, ни пожарищ. А что до чужих земель… Нет, все ж таки – безнравственно как-то.

Впрочем, ратники Ремезова подобными рассуждениями не занимались. Тут все проще было: сказал князь идти с монголами – пошли. Хоть так родину свою сберегли. Что же касаемо чужаков – поляков, венгров, немцев – так что их жалеть-то? Чужаки и есть чужаки, не наши. Да хоть те же поляки – чаще враги, друзья – редко.

– Вот что, парни, – отбросив вредные сейчас мысли, Павел прошелся пред своими воинами с видом заправского генерала. – Дозор – служба хитрая, нести ее с осторожкою нужно. Митоня в этом деле дока – к нему прислушаемся. Ну, Митоха, что скажешь?

– То же, что и ты, боярин, – выступил вперед наемник.

Уж тот-то был при кольчуге, с мечом, в монгольском стальном шлеме с кожаными полосками-бармицей.

– Откуда шелом-то? – все же поинтересовался Ремезов.

Митоха разулыбался:

– У одной тетери татарской выиграл втихаря.

– Смотри, игры-то под запретом. Поймают иль донесет кто – не знаю, как и выручать буду.

– Да не поймают, – все так же невозмутимо улыбался наемник. – Говорю ж, господине – втихаря игрывали. Я-то уж на доспех мунгальский нацелился. Добрый доспех халатный, кожаный, а оплечья – железные.

– Откуда у простого ратника такой доспех? – удивился Ремезов.

– А кто тебе сказал, господине, что язм с простолюдинами игрываю?

– Ой, гляди, как бы не проиграться! Да хуже того… ладно. Поехали, что ли…

Махнув рукой, Павел взобрался в седло, поправил висевший на поясе меч, приосанился. Солнце еще не встало, но в лагере, по обычаю, все уже поднялись – воины раскладывали костры, бежали с котелками к реке за водою. Сами-то монголы вообще долго не собирались – запросто могли и верхом на коне, на ходу, перекусить вяленым мясом. Но нынче не торопились из-за союзников – смолян, литовцев, булгар – знали: на переходе потерянное время нагонят. Хотя… строились уже походной колонною. А дозору-то впереди – далеко – быть нужно. Вовремя выступили.

Сразу за дозором шла монгольская легкая конница – без доспехов, без сабель, без копий – один лук, зато стрел – во множестве. Да и не нужны им были доспехи и сабли, главное-то дело – отвлечь врага, притворным отступлением завлечь в засаду. За кавалерией легкой продвигалась основная орда – тяжелая, блестевшая металлическими и полированными кожаными доспехами, конница. Круглые щиты, тяжелые палаши, сабли, копья кони тоже защищены доспехом, шлемы на воинах высокие, стальные. Однако против европейского рыцаря или русского конного ратника латной дружины – слабоват монгольский тяжелый всадник. Не по доспехам слабоват – в седле все дело, монгольское степное седло – с низкими луками и высоко подтянутыми стременами, хорошо для сабельной рубки, да и стрелы, арканы метать с него удобно – посадка высокая, однако для таранных ударов копейной сшибки такое седло не годится – всадник сразу же вылетит. Однако ж доспехи – добрые, любые – металлические и из клееной кожи, что удар не хуже стальной пластины выдерживает. Однако ж далеко не всем такая бронь по карману, даже степным богатырям – багатурам, не говоря уже о простых ратниках. Даже средняя конница у монголов не только для лошадей доспехов не имела, но и на всадниках – не пойми что: войлок, меха. Тоже доспех вроде как… «Хатангу дээль» называется.

– Глянь-ка, боярин, река впереди! Санный путь блистает, – заворотив коня, подскочил с докладом Микифор. – Широкая река, добрая.

– Широкая река, говоришь… – Ремезов почесал подбородок. – Висла, что ли, уже? Ну, едем, посмотрим.

Поднимая снег, дозорные наметом спустились с холма к широкой реке, искрящейся на солнце снегом. Прямо по льду, по снегу, проходила синяя широкая колея – санный путь, кое-где виднелись желтоватые кучи навоза.

Митоха не поленился, спешился, понюхал навоз, едва на язык не попробовал. Постоял, подумал, обернулся с ухмылкою:

– А ведь не так давно тут купцы ехали! И колея блестит, и следы копыт снегом не запорошены. Да и навоз еще свежий, не успел смерзнуть. Нагоним, боярин? Посмотрим, кто такие?

Павел рассеянно кивнул:

– Посмотрим.

Ох, до чего ж не хотелось ему никого ловить, допрашивать. Однако же – приходилось соответствовать: все ж таки – командир, боярин, и монголам Орда-Ичена – союзник. Вот и поехал, пропустив вперед своих ратников – Микифора, Митоху, Якова и всех прочих. Один «дубинушка» Неждан молча гарцевал позади, как и положено верному оруженосцу. Впрочем, похоже, этот здоровый парень долго молчать не собирался. Дождался, когда остальные скроются за излучиной, и уж тогда нагнал боярина:

– Господине, дозволь спросить!

Ремезов повернул голову:

– Ну, спрашивай.

– Ты сеночь каким путем возвращался?

– А я помню? – не выдержав, боярин расхохотался. – Ты, Неждан, полегче чего спроси!

– А те парни, что тебя провожали, боярин-батюшка… они откель?

– Из нашей рати.

– Что-то они мне неведомы… – неожиданно нахмурился здоровяк.

Павел отмахнулся:

– Так рать-то смоленская – велика!

– Оврагом ты, господине не мог идти – сверзился бы, и не нашел бы никто…

Неждан вдруг принялся рассуждать вслух, что вызвало у Ремезова недюжинное удивление, ибо ничего подобного он от здоровяка оруженосца не ждал. Обычно ведь как о людях судят: если худой и сутулый, да к тому же еще и в очках – ясное дело, умник; ну, а ежели здоровенный амбал косая сажень в плечах – тупой. Инерция мышления, хотя чаще всего так оно и вправду на поверку выходит, но… далеко-далеко не всегда. Сутулые очкарики тоже тупыми бывают, как и здоровяки – умными и даже очень. Павел вон и сам-то хилым себя не считал… и вроде как дураком не был. Чего ж Неждана-то держать за полного дурня?

Поразмыслив таким образом, Ремезов счел необходимым подбодрить «дубинушку»-оруженосца:

– Давай, давай, парень, рассуждай! Интересно тебя послушать.

Неждан аж покраснел от неожиданной похвалы:

– Благодарствую, батюшко-боярин!

– Ты не кланяйся, ты продолжай, а то мысль потеряешь.

Оруженосец поспешно кивнул:

– Так вот, я и подумал – не мог ты, господине, через овраг пробраться. Значит – по краю шел, мимо старого вяза – от Ирчембе-оглана шатра до нас иной дорожки нету. Если, правда, по пути никуда не заглядывать…

– Никуда я по пути не заглядывал, Неждане, – со вздохом признался Павел. – Прямо домой и шел. Вернее сказать – полз. Ох, и бражка же у оглана, ох, и вино!

– Да уж, господине, мунгалы-то выпить не дураки! – с усмешкою согласился здоровяк. – Пьяницы еще те.

Кто бы спорил, только не Павел Петрович Ремезов! Уж он-то насмотрелся на монголов за этот месяц – будьте-нате! Взять хотя бы вчерашний день… или сегодняшнюю ночь – так что ли? И что интересно, взять некоторых представителей современной российской молодежи (особенно в провинции или на селе) – так те в отношении потребления спиртного рассуждают, как типичные средневековые монголы, пианство за доблесть почитавшие: а вот мы вчера пили – все, что горит… а вот взяли вчера жбан на двоих… а вот идем такие бухие… И хорошо еще, если только о спиртном речь идет… ни о чем другом – похуже.

– Значит, этим путем – мимо оврага и вяза – ты, господине, и шел, – тем временем продолжал рассуждать оруженосец. – И язм туда, к вязу-то, вечерком, до темени-то еще, шатался – за хворостом. И сегодня, с утра… Глянь, боярин, какой хворост сыскал!

Подъехав чуть ближе, Неждан протянул на ладони… стрелы… целых три!

– Две в вяз впились, одну я рядом, в кусточках, нашел… можно было еще там пошарить, да опаздывал уж.

– Та-ак… – взяв одну стрелу, задумчиво протянул Ремезов. – Ну, стрелы… и что? Просто тренировался кто-нибудь… Ну, учился.

– Это ночью-то? – вполне резонно возразил Неждан. – Навряд ли, господине, навряд ли.

Павел, подумав, согласно кивнул:

– Ну? И что ты мыслишь?

– Мыслю, господине в тебя тати ночные метили!

– Тати? Оттуда ты знаешь, что их много было? И почему – в меня?

– А больше, боярин-батюшко, не в кого – окромя тебя с провожатыми никто там ночью не шатался, не шел. А татей двое было – я их местечко нашел, в кусточках, у самого оврага. Двое… может, трое таились.

– Монголы, что ли… или булгары?

– Мунгалы б, господине, тебя с первой же стрелы взяли – ученые, – оруженосец прищурился. – Да и на стрелы-то посмотри… На двух – наконечники втульчатые – наши стрелы, не мунгальские, и не булгарские – у тех наконечники – на шипах, как вот на этой… – Неждан показал стрелу. – Одначе на этой свистульки нету, что мунгалы в устрашенье врагам и древка крепости ради привязывают. Отвязали, видать, свистульку-то, отчекрыжили… в тайности хотели дело черное сладить!

– Интересно, чего ж не сладили-то? – недобро усмехнулся боярин.

Здоровяк пожал плечами:

– Того не ведаю. Может, спугнул кто… Ничо! Отыщу супостатов, батюшко! Средь нас они где-то, средь рати смоленской або литовцев – негде быть больше.

– Что ж, – Павел хлопнул парня по плечу. – Благодарю за службу! Только давай так: сыщешь гадов – доложи прежде.

– Доложу, господине, как есть доложу.

Впереди, на излучине, серебристым фонтаном, в золотых, вспыхивающих на солнце искорках, взметнулся, заиграл, снег. Кто-то скакал – возвращался.

Ремезов присмотрелся: Микифор.

– Что там такое? Нагнали обоз?

– Нагнали, господине. Только его уже татары пограбили. Ну, мунгалы эти…

– Монголы разграбили купеческий караван? – недоверчиво прищурился Павел. – Вообще-то это для них не характерно. Точно монголы?

– Ну, наши… с которыми мы. С ними десятник, дожидается.

Ремезов пришпорил коня:

– Ну, раз уж дожидается – едем. Там, у обоза, и объяснимся, там и поглядим, что к чему.

И вот уже из-за излучины показался обоз: с сорванными с саней рогожками и разбросанными по снегу товарами – похожими на швейцарский сыр восковыми кругами, железными крицами, бочонками…

Какие-то бездоспешные воины с луками за плечами сноровисто выпрягали из саней волов и связывали по рукам торговцев, не обращая никакого внимания на внезапно появившихся русских ратников, с коими – с Митохой – надменно приосанясь в седле, говорил какой-то тип в длинной блестящей кольчуге и белом тюрбане. Верхом на белом, покрытом красным чепраком, коне, при сабле, с маленьким, притороченным к седлу, круглым щитком и зеленым флажком на тонком копье. Булгарин!

Ремезов подогнал коня…

– А, боярин-бачка! Рад видеть, рад! Еще в кости бросим?

Ну да, ну да – знакомец старый, говорить нечего. Тот самый, которому вчера так везло. Игрок, мать ити…

– Там, бачка, сбежал кое-кто… отроки, девки… Я воинов пошлю – потешимся!

– Подожди посылать, мы сами посмотрим, – резко возразил Павел, уж очень ему не хотелось «тешиться» в компании этого бритоголового ублюдка, от сей потехи, чуяло сердце, пленницам не так то уж и весело будет. Скорее – грустно, и даже очень, а ему, Ремезову – противно и стыдно.

Пусть уж лучше уходят те отроки да девы…

– Я сам посмотрю, сотник…

– Кармай-кызы меня звать, а тебя – я ведаю – Паувел! Ну, что – пока ловят бегляцов, метнем кости?

Булгарин потер руки с видом профессионального шулера или игромана, явно нуждавшегося в квалифицированной помощи психиатра – психолог тут не помог бы.

– Купцов-то допросить бы надо…

– Э-э, успеем допросить, бачка! Вон, на рогожке кости и метнем. По маленькой ставочка…

Вот ведь прилип, прямо как банный лист! И ведь ясно же – не отвяжется, тут уж по глазам виден диагноз.

Как же быть-то? Как же помочь беглецам? Очень уж не хотелось Ремезову видеть, как над ними «тешатся», тем более – самому в «потехе» участие принимать.

Как быть, как быть…

И Павла вдруг осенило:

– Есть у меня один боевой товарищ, тоже человек не из простых. В кости он, кажется, любит играть…

– Так где ж он? – Кармай-кызы оживился. – Зови же скорей своего руга, зови… коли сам не хочешь. А то, может, и с тобой, бачка, раскинем?

– Не, уважаемый, покуда охоты нет, – Ремезов повернулся в седле и позвал: – Митоха, эй, Митоха!

– Чего, господине боярин, изволишь?

– Господине Митоня… – незаметно подмигнув наемнику, Павел поворотил коня. – С другом нашим, Кармаем-кызы, кости не метнешь ли?

Рязанец весело сдвинул на затылок шелом:

– А чего ж не метнуть-то? Метнем. Уважаемый Кармай, где играть будем?

– А вот, на рогожка, да. Людишки мои сейчас живо расстелют.

Булгарин говорил по-русски быстро, но не очень чисто, с сильным восточным акцентом. Впрочем, все его хорошо понимали. А в особенности – сейчас – Митоха!

Павел, подогнав коня, усмехнулся – похоже, нашла коса на камень – и, махнув рукой, бросился вместе со своими людьми в погоню. Туда, куда указал булгарин – за вербы, за ивняки, за орешники.

У небольшой балки, густо поросшей колючими кустами терновника и малины – именно туда и вели следы беглецов – преследователи вынуждены были спешиться, ибо лошади уже начинали вязнуть в глубоком снегу.

– Микифор и вы двое – туда, – кивнув на белеющую слева от балки березовую рощицу, приказал боярин.

Проваливаясь по колено в снег, воины бросились исполнять приказание. Посмотрев им вслед, Ремезов махнул рукой направо:

– А ты, Неждан с остальными – к орешнику.

– Ивняком, господине, могут уйти, – нерешительно высказался оруженосец. – Может…

– Не стоит, – резко возразил Павел. – Я сам там посмотрю.

Оставшиеся воины, привязав коней, поспешили к орешнику. На светившее до того солнце наползла тучка, сначала небольшая, палевая, а потом и побольше – серая, похожая на расползшийся овсяный кисель. Стало заметно темней, повалил снег, густой и пушистый – что, несомненно, было на руку беглецам. Было бы на руку, если бы не опытные воины смоленской рати.

Оглянувшись по сторонам, молодой человек быстро зашагал по следам к терновнику, сделав вид, что именно там и намеревается поискать, затем пригнулся – у беглецов вполне могли быть с собой луки – и, рывком преодолев колючие заросли, спустился, точнее – съехал на пятой точке – в балку, тут же выхватив меч, ибо перед ним возникла в снежной мгле темная фигура с саблей!

Удар! Звон… Павел вскочил на ноги, умело отразив натиск, и сам перешел в атаку – ударил один раз, другой… Потом уклонился, притворно отпрянул назад и, улучив благоприятный момент, ловко выбил саблю из рук неведомого врага. Тот на мгновенье опешил – сразу видно, не профессионал, не воин – и Ремезов тотчас же приставил острие меча к груди соперника, не защищенной ничем, кроме синего кафтанчика куцего немецкого покроя, какие обычно носили купцы или менеджеры средней руки – приказчики.

– Стоять! Я сказал – не двигаться! Проткну, как жука.

И вот только сейчас Павел, наконец, смог внимательно рассмотреть супостата – совсем юного паренька, курносого, с длинным, щедро усыпанным многочисленными веснушками лицом и простодушно-голубыми глазами, ныне сверкавших недюжинной ненавистью и злобой.

Похоже, парень понимал по-русски – стоял спокойно, не дергался… Да попробовал бы только! Ага… вот скосил глаза…

Ремезов быстро повернул голову, заметив выглядывающую из кустов женщину: белолицую, испуганную, в чепце… нет – в войлочной шапке. За ней еще кто-то грудился – женщины, дети, всего человек пять или четверо.

– Вы бежали от татар? – негромко спросил Ремезов. – Вас поймают.

Парень злобно прищурил глаза.

– Поймают, – опустив меч, Павел продолжил уже чуть громче. – Если вы пойдете к роще – а вы ведь именно туда и намеревались. Советую вам идти ивняком, по берегу… До города далеко?

– Не очень, – растерянно отозвался парнишка.

Боярин махнул рукой:

– Вот и идите – скатертью дорога. Да не прячьтесь вы там, выходите же!

– Там могут быть…

– Никого там нет! Не теряйте времени… Прощайте и… счастливого пути.

Подмигнув выбравшейся из кустов девчонке, Ремезов быстро поднялся по склону и скрылся из глаз, услыхав за спиной тоненькое:

– Дзенкую, пан.

– Храни тебя Бог!

Около орешника молодой человек все же не выдержал, оглянулся, бросив внимательный взгляд на реку: берегом к ивняку прошмыгнули еле заметные фигурки. Ну, молодцы… – улыбнулся Павел. Успели! Постоял немного, поулыбался… и призывно свистнул, а чуть погодя покричал:

– Э-эй, парни! Где вы там?

Кто-то из своих отозвался, и Ремезов замахал руками:

– Сюда! Сюда давай живо!

Так, не солоно хлебавши и явились обратно. А булгарину не было до них никакого дела! Узкие глазки его азартно блестели, толстые, унизанные перстнями пальцы нервно теребили стаканчик. Напротив, на рогожке, ухмыляясь, развалился довольный Митоха. Рядом с наемником уже громоздилась целая куча всякого добра – синий, подбитый куницей плащ, короткий палаш в темно-зеленых, украшенных серебряными накладками, ножнах какая-то поношенная хламида, кольчужица и – на удивленье живой петух со связанными лапами. Пытаясь подняться, петух бил крыльями и раздраженно квохтал.

– Добрый петух, – подъехав ближе, сглотнул слюну набежавшую слюну Неждан. – Ужо вкусные щи будут.

Павел же, нахмурившись, незаметно мигнул Митохе – тот сразу все понял, взял стаканчик, метнул…

– Выиграл!!! – радостно хлопнул в ладоши Кармай-кызы. – Я выиграл! Ну, наконец-то… Алла! Алла-а-а-а!!! Перекинь-ка сюда плащик, уважаемый Митоня-бек! Что теперь ставишь?

– Палаш. Петуха не отдам, и не думай.

– И-и-и-и! Шайтан с ним, с петухом! – булгарин живенько оглянулся. – Ну, что, поймали?

– Отпустили. Кстати, и купцов тоже бы отпустить надо, – спешившись, негромко молвил Ремезов. – Пайцза у них.

– Пайцза? Вах-вах… – не отрывая взгляда от упавших на рогожу костей, Кармай-кызы поцокал языком. – Что ж сразу-то не показали?

– Не признали за воинов великого хана. Думали – разбойники, тати.

– Тогда лучше б их убить – как бы не нажаловались. Опа!!! А ну-ка, Митоня-бек, попробуй-ка, перебей! Эй, нукеры, давайте всех этих торговцев – в прорубь!

– Стойте, стойте! – поспешно замахал руками Павел. – Как бы не вышло все боком. Другие-то ушли… пусть и эти… якобы сами убегут.

– А не…

– Не, не нажалуются – раз уж сами убегли.

– Вах!!! Ай, Митоня, ай, уважаемый господин! Ну, что? Мой палаш! Давай теперь на кольчугу.

– Так что с купцами-то?

– Ай, боярин-бачка, не отвлекай! Делай, как знаешь.