Дом остался далеко слева, и вместо пары километров, до него было уже больше пяти. Но одурманенный алкоголем и копавшийся в своем прошлом, мужчина ничего этого не замечал и продолжал уходить в противоположную сторону от всех населенных пунктов.

…Вспомнился другой вечер. Анатолий пришел с работы и сразу прошел в комнату. Галина была дома.

– Послушай, радость моя, я договорился с соседом по гаражу, он даст нам кроватку бесплатно, – возбужденно сказал он, глядя на жену, – Представляешь! Коляску я найду, кроватку отдадут, – он поспешно стал снимать с себя верхнюю одежду, намереваясь помыть руки и пройти на кухню поужинать. – Я же говорю, – продолжал он в деловом запале, – все будет отлично, мы со всем справимся. А ты как? Нормально себя чувствуешь? – он участливо взял Галину за руку и посмотрел ей в лицо. Та смотрела на него грустным взглядом и не смела произнести ни звука.

– С тобой все нормально, Галь? Ты как себя чувствуешь? Давай-ка, присядь, – Анатолий с беспокойством посмотрел на жену.

– Толя, – тихо проговорила Галя. Она присела на табуретку и почему-то никак не осмеливалась поднять глаза на мужа. Взгляд ее бегал по кухонной утвари, а губы никак не хотели сказать то, что она должна была высказать. – Толя, – повторила она, – ну подумай сам, мы нищие, мы не сможем содержать ребенка, он у нас не запланированный. Посмотри сам, ты пашешь на нескольких работах, а мы и без ребенка концы с концами еле сводим. Ты хочешь нищету плодить, а ты подумал о нем, какого ему будет расти малоимущим? – Галина, наконец, взглянула в лицо мужу. Тот стоял опешивший и в полной растерянности смотрел на нее.

– Галь, да ты что говоришь-то? Да как так-то?

– Подожди, Толя, не перебивай, – Галину понесло, – ну подумай, а если у меня не будет молока, сколько нужно будет денег на смеси. А пеленки, лекарства, игрушки, одежда.

– Галя! – Анатолий тревожно занервничал.

– Молчи, Толя! А вспомни про кредиты, что делать с ними? Их-то никто не отменял. Мы бы не смогли дать всего того, что ему бы требовалось.

– Галя!

– Толенька, родненький, – Галина вскочила, – он бы рос в нищете и в голоде. Ну послушай меня, ни игрушек, ни одежды. У нас же нет родни, которая могла бы помочь в трудный момент, – она почувствовала надвигающийся шквал, схватила мужа за руку и стала жадно целовать ее, беспрерывно смотря ему в глаза и пытаясь на корню унять праведный гнев мужа.

– Галя, почему ты так говоришь? Почему «не смогли бы», «рос бы», почему в прошедшем времени? Ты что сделала, Галина?! – лицо Анатолия начало приобретать пунцовый оттенок. До него стал доходить страшный смысл произошедшего. Разум будто стало заволакивать дурманной дымкой, злость проникла в душу и выдавила последний кислород из напряженных легких.

– Ты что наделала?! Галя!!! – в ярости закричал он, хватая жену за плечи и тряся ее перед собой. – Ты что наделала?! Тварь!!! Что с нашим сыном? Отвечай мне, гадина! – неистово брызгая слюной, Анатолий продолжал трясти жену за плечи, пытаясь вытряхнуть из нее то признание, которое он и без того уже знал. Она сделала аборт, эту бесчеловечную процедуру. Теперь у них не будет ребенка, не будет Ивана – его наследника. Ярость клокотала в нем и рвалась наружу. Он оттолкнул от себя Галину, в бешенстве смахнул со стола посуду, ударил кулаком в дверной косяк, разбивая в кровь казанки на руке, и

– Толенька! – Галина быстро поднялась с пола, не обращая внимания на ушибы, и бросилась за мужем, – родненький, ну будут у нас еще дети, вот встанем на ноги, и обязательно будут, хороший мой, ну пойми меня, – она разразилась жалобными рыданиями, вытирая слезы рукавом блузки и размазывая тушь по лицу. Анатолий резко остановился в дверях и обернулся к жене. Галина поразилась произошедшими в нем за несколько секунд переменами. Это был уже не ее муж, она это поняла сразу же, всем своим женским сердцем. На нее смотрел совершенно измотанный чужой человек с пустым взглядом.

– Послушай меня внимательно, – обратился он к женщине спокойным тоном, – ты убила моего сына, ты будешь гореть в аду. Я сейчас уйду примерно на час, а когда вернусь, чтобы духу твоего в моем доме не было. Ты поняла меня, сволочь? Собери свои вещи и выматывайся отсюда на все четыре стороны, иначе убью, – Также спокойно он повернулся и вышел из квартиры, резко захлопнув за собой дверь.

Уже наступила глубокая ночь, когда он вернулся с бесцельной прогулки по городу. В комнатах царствовал бардак, свидетельствующий о скорых сборах. В шкафу висели пустые плечики, трюмо стояло опустевшее, глядя на мужчину безликими зеркалами. Жена ушла. Только на середине стола лежал небольшой листок бумаги, на котором нервным почерком было написано лишь несколько слов: «Прости меня, Толя, я думала, что поступаю правильно». Он смял листок и бросил на пол. В душе было пусто, лишь черная дыра, куда провалились все его эмоции. Он машинально пошел на кухню и открыл холодильник. На полке стояла початая еще месяц назад бутылка водки. Взяв пузырь, он приложился к его горлышку и стал методично глотать обжигающую жидкость. По телу пошло приятное тепло. Поставив бутылку на стол, Анатолий побрел в комнату, подошел к окну и несколько минут совершенно не шевелился, уставившись в черный проем. Затем водка взяла свое. Смачно выругавшись, мужчина подошел к дивану и со всего размаху рухнул на него, мгновенно провалившись в глубокое забытье.

…Анатолий остановился, чтобы перевести дух. Тело обливалось потом, рубашка прилипла к спине, а под ребром справа нещадно кололо, – Когда дойду-то? – устало проговорил мужчина, – вроде как должен был давно, – Анатолий огляделся вокруг. Деревья стояли плотной стеной, закрывая собой весь обзор. Кусты сходились сплошной пеленой, представляя собой непролазные дебри. – Это куда это я забрел-то, мать твою, – пьяный разум не мог объективно оценить окружающую обстановку. Мужчина неуверенно переминался с ноги на ногу, шатаясь из стороны в сторону, – где, блин, дом-то? – внутри пролился ледяной ручеек тревоги. Вокруг, насколько хватало глаз, стояла непроходимая чаща. Смутно он понимал, что, задумавшись о неприятном прошлом, он незаметно забрел в самую глушь леса, и теперь совершенно не представлял себе, сколько идти, а главное, в каком направлении выбираться.

Компаса с собой у него, естественно, не было. Еще со школьного курса он помнил, что мох на деревьях растет с северной стороны. Только толку от этих воспоминаний сейчас не было никакого. Пьяному мозгу не хватало информации, чтобы определиться с направлением.

Сплюнув с досады на землю, мужчина побрел дальше, направившись, как ему казалось, к старой заросшей просеке, рассчитывая наткнуться на тропу или, в крайнем случае, на ЛЭП – линию электропередач. К сожалению, на тот момент он даже не догадывался, что из всех возможных направлений, он выбрал самое неудачное. Пойди он вправо, то через несколько километров и наткнулся бы на ЛЭП, а там, при удачном выборе пути, вышел бы по ней к небольшому поселку Тамарино. Пошел бы влево, то уже через семьсот метров наткнулся бы на охотничий домик. Но Анатолий пошел прямо. И впереди на многие десятки, а то и сотни километров не было ни то, что хоть какой захудалой деревеньки, впереди лежал заповедник, вглубь которого люди не ходили без большой надобности. А егеря хозяйничали лишь на его окраинах, как и он сам когда-то. Но всего это Анатолий не знал. Он просто хотел побыстрей добраться до дома, зайти в свою одинокую квартиру, забраться под отсыревшее одеяло и провалиться в тяжелый сон.

Непогода постепенно сошла на убыль, пронзая воздух щемящей тишиной. Мужчина, не останавливаясь, брел между мокрых стволов сосен, направляясь в сырую неизвестность заповедника. Черные тени деревьев чертили корявые контуры на земле, невольно вызывая у человека мелкую неприязненную дрожь. Пройдя еще с полчаса, Анатолий остановился. Он стоял на краю высокого оврага, по дну которого пробегала мелкая речушка. Насколько хватало глаз, овраг не думал заканчиваться, и кроме, как перейти его поперек, никакой возможности миновать препятствие не было.

– Да чтоб его, – в сердцах выругался Анатолий. Он уже понял, что пошел не туда, но все еще надеялся на лучшее. Мужчина попытался зигзагом спуститься на дно оврага, опасаясь поскользнуться и полететь кубарем вниз. Подошвы ботинок коварно скользили по мокрой траве, оставляя за собой склизкие следы грязи. Балансируя на грани падения, ему удавалось какое-то время придерживаться выбранного плана, пока нога не зацепилась за вылезший из земли корень. Раскинув руки, мужчина с криком полетел вниз. Сделав несколько сумасшедших кувырков и пролетев около двенадцати метров по крутому склону, Анатолий затих в мокрой траве у речки.

Сознание приходило медленно и очень неохотно. Анатолий чувствовал, что лежит на грязной траве, уткнувшись в нее лицом и не в силах пошевелить ни одной конечностью. Тело, будто онемело.

– Наверно, позвоночник ушиб, – медленно протекло у него в голове первая трезвая мысль, – должно пройти скоро, вот немного полежу, и все будет нормально. – Он попытался пошевелить пальцами на ногах, но ему это не удалось, – черт, нужно полежать, – успокаивал он себя. Боли не было, конечно, она никуда не денется – придет, но потом, позже. А сейчас Анатолий плавал на границе сознания и реальности, то ныряя в воспоминания, то выныривая на холодную грязь оврага.

Алкоголь стремительно выветривался из измученного организма. Он не чувствовал тело, не чувствовал рук, ног. Очередной раз, проваливаясь в забытье, он переносился своими мыслями обратно в прошлое, где счастливый брак ничто не омрачало, где быт не портил отношений, а обоюдное желание завести ребенка было настолько сильным, что все возможные последствия еще не пугали. И только журчание речушки нарушало тишину глубокой ночи.

Сколько прошло времени, Анатолий не знал. Он лежал на животе и мучительно ждал облегчения, которое не торопилось приходить. Пытаясь изредка пошевелить пальцами, он с отчаянием понимал, что падение не обошлось ушибом. Он не хотел признаваться себе, но очевидные факты бескомпромиссно сверлили мозг своей безысходностью.

– Позвоночник не ушиблен, он сломан, мать его, проклятый позвоночник где-то переломился, иначе уже полегчало бы, – Анатолий со страхом думал о своем положении. Он лежал на дне темного оврага на берегу холодного ручья, который протекал в нескольких километрах от ближайшего населенного пункта. Никто не знает, что он должен был пойти через лес. Мозг постепенно освободился от хмеля, чему способствовали время, сырость и холод. Анатолий понимал, что шансов на то, что он выберется из этой ловушки самостоятельно или, что его найдут спасатели, крайне малы, если вообще имеются. По крайней мере, спасателям может понадобится не один день для его поисков, но именно времени-то у него и не было. Даже, если травма не окажет в ближайшее время на организм еще более пагубного воздействия, то ему все равно не протянуть долго. Ведь кругом зона заповедника, и, следовательно, территория хищников. Вряд ли какой-нибудь зверюга откажется полакомится беззащитной добычей. А именно добычей Анатолий сейчас и чувствовал себя. Тут необязательно работать егерем, чтобы понимать, что оказаться обездвиженным в ночном заповеднике, это, как минимум, опасно.

Отчаяние захлестнуло сознание горячей волной. Из всего тела работали только лицевые мышцы. Из всех действий он мог только кричать. – Помогите! Пожалуйста, есть тут кто-нибудь? – Анатолий еще раз попытался пошевелиться. Все тело напряглось, на висках вздулись вены, но ни один миллиметр тела не сдвинулся с места.

– А-а-а-а! – крик, полный ужаса и обреченности, вырвался из пересохшего горла и раскатился по склонам оврага многочисленным эхом. Паника начала охватывать Анатолия, затмевая собой разум. Он уже не думал о том, что своими криками может привлечь к себе зверей. Он просто хотел домой, даже со сломанным позвоночником, но домой. Поменять всю реальность на другую. Он продолжал кричать и звать на помощь, постепенно теряя остатки сил, пока в очередной раз не потерял сознание.

На этот раз Анатолий очнулся внезапно. Мужчина нервно пытался понять, что именно привело его в сознание. Он лежал практически не дыша, прислушиваясь всеми фибрами своего избитого тела к окружающей его тишине. Вокруг все было спокойно, кроме журчания речушки ничто не нарушало полную гармонию ночи. Анатолий тщетно попытался пошевелить пальцами ног.

– Черт подери! – в сердцах выругался он и оставил бесплодные попытки. Щека ужасно затекла, но повернуть голову на другой бок было невозможно. Вдруг где-то сзади, на другом берегу ручья, раздался отчетливый шорох. Анатолий замер, по телу липкой волной начал растекаться вязкий страх, от которого во рту появился противный привкус горечи, дыхание сперло. Анатолий слушал, слушал и слышал, он слышал журчание речушки, слышал далекое уханье совы, слышал стрекот неугомонного сверчка, и тут он снова отчетливо услышал резкий щелчок, будто сломалась сухая ветка. Неописуемый ужас ледяными пальцами сжал мужчине горло. И в эту же секунду с другой стороны послышался сухой треск ломаемого подлеска. Кто-то неумолимо приближался к нему.

– Только не волки? – молниеносно пронеслось в голове у беспомощно лежащего мужчины. Теперь он отчетливо слышал, что к нему со всех сторон кто-то приближается. Их было несколько. Фигур Анатолий не видел из-за своего положения тела, все, что он видел, это кусочек травы и грязи, находящиеся прямо перед его лицом. Те, кто к нему приближался, больше не скрывали своего присутствия, всплеск воды и треск сухих сучьев не оставлял в этом никаких сомнений.

– Неужели волки? – раз за разом проносилось в голове у Анатолия, – пошли вон, проклятые! – закричал он изо всех сил, – оставьте меня! – слезы страха и безысходности невольно потекли на и без того сырую землю. Анатолий сейчас желал только одного – потерять сознание, чтобы не видеть всего того ужаса, что может устроить с ним голодная волчья стая. Боли он не боялся. Парализованное тело освобождало его от этих мук, но видеть все то, что с ним могло сейчас произойти, этого он не хотел. Он чувствовал, что пришедшие кружили вокруг него, и ожидал нападения в любую секунду. Умирать было страшно, а в том, что он сейчас умрет, Анатолий не сомневался ни секунды. Он неподвижно лежал на животе и всем нутром чувствовал, что круг вокруг него постепенно сужался.

– Господи! – в ужасе завопил Толя. «Они же сейчас порвут меня на куски! Господи, да святится имя твое, дай мне быструю смерть, умоляю тебя» – в это время кто-то подошел вплотную и без всякой паузы вцепился мужчине в ногу, разрывая икру. Вокруг раздалось животное рычание.

– А-а-а-а! Господи! Оставьте меня! – Анатолий кричал изо всех сил, но нападающих это совершенно не беспокоило. Они стали обступать бедолагу со всех сторон и впиваться в него своими клыками. Мужчина не видел нападавших зверей, он не чувствовал боли, ведь перебитые нервы не пропускали импульсы в мозг, но он точно чувствовал, что его трясут и терзают и совершенно четко понимал, что стая ест его живьем. Из горла пошла кровь, сердце бешено колотилось, а широко открытые глаза упрямо смотрели в землю. Вокруг него творилось что-то немыслимое. Над ним метались опьяненные кровью хищники, он слышал треск разрываемой плоти и гулкое рычание животной драки, когда кому-то не хватало его тела. Мозг мужчины старался включить блокаду и оградить себя от подобного ужаса. Тело рвали на части, Анатолий не видел всего, но догадывался, что рук и ног у него уже практически нет. Толчками начали накатывать темные волны, сознание, наконец-то, стало покидать его. И вот, когда жизнь практически покинула бренное тело мужчины, особо ретивый хищник, пытаясь вырвать кусок побольше, резкими рывками перевернул его на спину. На мгновение Анатолий увидел далекие звезды. Они были такими яркими, такими безопасными и такими недосягаемыми. Ему так захотелось к ним, но тут черные силуэты склонились над ним, навсегда закрывая недоступное небо. И в этот миг Анатолий испытал поистине животный ужас, он увидел тех, кто сейчас рвал его на части. Это были совсем не волки. Над ним склонились люди. Да, тела были черными, лохматыми, больше похожими на звериные, но это были люди! В этот момент Анатолий не выдержал, сердце качнуло кровь в последний раз и остановилось. Единственное, что он увидел напоследок, это смотрящие на него глаза, дикие глаза, полные хищной злобы и голода.

Через какое-то время все стихло. Ничто не нарушало тишину ночной прохлады, и только примятая окровавленная трава на дне оврага говорила о том, что совсем недавно здесь был страшный пир, после которого не осталось даже останков – останки были унесены с собой.