Глава 3

Дальний космос потребует от первопроходцев не просто мужества и профессионализма, он уведет нас за грань любых, самых смелых гипотез, заставит искать способы выживания, находящиеся за чертой естественной адаптивности человеческой психики…

Андрей Игоревич Русанов.

Проект «Прометей»

Колониальное убежище. Биологическая лаборатория…

Несмотря на включившуюся систему вентиляции, в отсеке по-прежнему воняло.

Многие не замеченные в темноте детали обстановки теперь бросались в глаза. Вдоль стен выстроились блоки кибернетических систем. Просторное помещение делилось на три рабочих зоны. Биореконструктивные камеры располагались по центру, в дальней части Егор увидел стенд – такие обычно применялись при сборке и тестировании сервомеханизмов.

«Из мастерской», – промелькнула мысль. Для пандорианца он неплохо разбирался в робототехнике, умел водить планетарные машины, ремонтировать аграрные механизмы, если поломка не затрагивала сложные кибернетические цепи.

Ближе к входу у стены возвышались фрагменты хондийского корабля. Часть переборки с живым шлюзом, образованным двумя мембранами, пара совершенно незнакомых постов управления – коричневато-серые выросты, усеянные отверстиями, по форме и расположению соответствующие конечностям хонди.

В средней части лаборатории три обособленных терминала компьютерной сети окружали высокие прозрачные шкафы из пластика. На полках в емкостях, до половины заполненных желтоватой жидкостью, плавали непонятные детали устройств, сочетающих живую ткань и кибернетические компоненты.

Роман Степанович замер, вытянул шею.

– Здесь работали как минимум четыре специалиста. Кроме Метелина, – выдавил он.

– Кибернетика, экзобиология, биокибернетика, инженерия? – вопросительно уточнил Егор.

– Верно. Кандидатов – хоть отбавляй.

На пороге появился Щедрин. Разбрызгивая воду, он подошел к ближайшему компьютерному терминалу, что-то проверил, коснулся сочетания сенсоров, сокрушенно покачал головой:

– Не работает. Хорошо, если накопители информации уцелели.

– Что генератор? В каком он состоянии?

– Установка мощная. Собирал ее очень хороший специалист. Получше нас, вместе взятых, не в обиду будет сказано. Выжал из водородного двигателя все, даже я бы так не сумел!

– Дробышев? – предположил Роман Степанович.

– Больше некому, – кивнул Щедрин, морщась от неприятного запаха. – Сходить, поискать его?

– Останься, – попросил Бестужев. – Сейчас Родион Метелина приведет, у него все узнаем.

Малехов лишь сумрачно усмехнулся. Свое мнение он уже высказал.

– А ты, Роман Степанович, к какой категории относился?

– Не понял? – он уставился на Бестужева.

– Ну, по негласному корпоративному делению. Не в смысле иерархии. Тепличных условий для тебя не создавали?

– Нет, – буркнул Малехов. – Мы с Димой русановского «естественного отбора» хлебнули по полной программе.

– Кстати, заметно. А много таких, как вы?

– Да уж хватает. Считай половина из выживших. А что?

– Интересно стало, – ушел от прямого ответа Егор.

– Ты только понятия не путай, – усмехнулся Роман Степанович. – Мы же не кулаками махали. Отбор подразумевал интеллектуальные схватки, и в основном, кстати, заочные. Никто лицом к лицу конкурентов не ставил. Выводы делались по эффективности работы создаваемых нами устройств.

Егор подошел к камере с гибридным кибернетическим организмом. Теперь при сносном освещении стали видны некоторые особенности «проекта». Анатомию хонди Бестужев не изучал, но опыт схваток с ними из памяти не вычеркнешь. Нервные ткани и железы внешней секреции он узнал безошибочно, по цвету волокон и строению.

– Зачем соединять искусственную нейросеть андроида с нервной системой хонди?

– Понятия не имею, – Щедрин даже не обернулся, он вскрывал терминал в надежде добраться до накопителей информации.

В коридоре раздался шум, чей-то вскрик, затем в открытый дверной проем кубарем вкатился низкорослый человек. Он плюхнулся в воду, тут же вскочил, озираясь, размазывая кровь по обвисшим, словно у бульдога, щекам.

До погружения в криогенный сон Метелин явно страдал избыточным весом. Об этом ясно свидетельствовали дряблые складки кожи на лице, шее, руках.

Вслед за ним в лабораторию вошел Бутов, массируя разбитые костяшки пальцев на правой руке.

– Не хотел идти, – скупо сообщил он.

Метелин затравленно осмотрелся. Помещение лаборатории он узнал – поверх смертельной бледности на его лице вдруг выступил нездоровый румянец.

– Вадим Федорович? Вы тут работали? – Бестужев ударом ноги отправил к нему вращающееся кресло. – Присаживайтесь, есть разговор.

Метелин мгновенно напрягся. Обстановка ему явно не понравилась.

– Я ничего не скажу! – Он уселся, попытался изобразить полное безразличие, но мелкая дрожь пальцев выдавала его с головой.

Боится – Егор почувствовал страх Метелина так же остро, как запах хондийского токсина.

– Думаю, всякая секретность потеряла смысл, – произнес Малехов. – Тебе, Вадим Федорович, лучше все рассказать как на духу. Ты тут работал по личному поручению Русанова?

– Допустим.

– В чем суть экспериментов? – Роман Степанович решил взять инициативу на себя, но Метелин лишь презрительно окинул его взглядом.

– Я ничего не скажу!

– А если так? – Родион коротко заехал ему в челюсть. От удара стул опрокинулся. – Речь идет о нашем выживании, понял?! – Бутов схватил Метелина за ворот одежды, рывком приподнял, поставил на ноги, выдохнул в лицо: – Уговаривать не буду! Егор, – он обернулся, – кресло! Вот так, – он усадил Метелина, аккуратно поправил ворот его куртки, стряхнул капли воды. – Кто с тобой работал, какие эксперименты тут проводили? Их цель?

Метелин на первый взгляд показался крепким орешком. Несмотря на бледность и явный страх перед физической болью, он молчал, страшась чего-то более существенного, чем возможные побои.

– У вас нет права меня судить! – неожиданно выкрикнул он.

– Судить? А есть за что? – Бутов привык действовать решительно, никаких комплексов по поводу применения силы не испытывал. – Ладно, – он резко крутанул кресло, развернул Метелина лицом к полуразложившемуся объекту исследований.

– Я изучал хондийский язык! – не выдержав, заверещал тот.

– Врешь, – спокойно произнес Родион. – Мы когда-то торговали с хонди. И неплохо понимали друг друга. Я пандорианец, не заметил?!

Нервы у Метелина сдали.

– Мне нужны… – он судорожно сглотнул, – гарантии. И привилегии! – тут же вороватой скороговоркой добавил он. – Лучшие условия, чем у других. Я требую!..

– Привилегии?! – Малехов, молча наблюдавший за развитием событий, не выдержал, побагровел. – Ты, Вадим Федорович, ничего не попутал? Привилегии за что? Вот за это? – Он окончательно сорвался, схватил Метелина, резко его приподнял, ткнул лицом в останки разумного хонди. – За бесчеловечность? За опыты над разумными существами?!

Егор и Родион переглянулись. Такая трактовка никогда не пришла бы им в голову, но воздействие оказалось сокрушительным, достигло цели!

– Я виноват! Я понимаю!.. – Вадим Федорович вдруг вывернулся, обхватил колени Малехова. – Я не хотел! Не хотел!.. Русанов меня заставил!.. Боже мой… Вы же знаете, он мог!

Малехов попытался вырваться, разорвать кольцо дрожащих, цепких рук, но Метелин не отпускал, выл:

– Я не хотел!.. Не убивайте меня!.. Я не хотел!..

Родион влепил ему пощечину, затем присел на корточки, поймал полубезумный взгляд, тихо сказал:

– Замолчи. Никто тебя не тронет. Ну? Давай. Успокойся. Расскажи нам, в чем суть эксперимента? Почему тела соединены с кибернетическими блоками? Вот, хорошо, – он разговаривал с ним, как с ребенком, вытирал слезы, медленно приводил в чувство. – Зачем тут фрагменты хондийских кораблей? Только не вздумай снова врать. Каждый пандорианец знает универсальный язык. Мы успешно общались с хонди. Ты меня понял?!

Метелин часто закивал.

– Коммуникация, – хрипло выдавил он. – Их коммуникация основана на феромонах! Это такие летучие соединения, хемосигналы, управляющие многими процессами…^[4]

– Знаем, можешь пропустить, – прервал его Егор. – Разные запахи. В чем суть?

– Русанов поручил мне выяснить, каким образом устроены их железы! Еще его интересовало, какой именно процесс нервной деятельности продуцирует феромоны – осознанное мысленное усилие или рефлекс?

– Выяснил?

– Да! Еще на Земле я изучал насекомых, а первые опыты проводил в лабораториях Эриды. Над образцами нашей фауны, разумеется. Со мной работал Нарушев, из отдела кибернетических технологий. У нас уже имелся некоторый опыт, и дела здесь пошли довольно быстро!

– По существу. Без пространных пояснений! – потребовал Родион.

– Мы использовали адаптер, созданный еще на Эриде. Я вырастил хондийский нерв, Нарушев модернизировал устройство, дополнил его искусственной нейросетью и программами модуляции хондийских нейронных импульсов. В целом адаптер получился совместимым с нашими имплантами… Искусственная нейросеть обучалась распознаванию человеческих мысленных образов и преобразовала их в импульсы, передаваемые на хондийский нерв. Тот в свою очередь воздействовал на железы, побуждая их выделять определенный феромон!

– Вы разрабатывали оружие подчинения?! – похолодев, уточнил Малехов.

– Нет. Цель была другой. Русанов хотел знать, можно ли после усовершенствования наших имплантов читать маркеры пути, ориентироваться на борту хондийских кораблей, а в перспективе – управлять ими.

– Чего реально удалось достичь? – заинтересовался Родион.

– Многого! – Метелина вновь охватило лихорадочное возбуждение. – Здесь, в лаборатории, есть фрагмент переборки с мембранной дверью и приборные панели с их корабля, – он оглянулся, заметил, что все перечисленное на месте. – Мы научились открывать и закрывать живую перегородку, считывать и даже менять маршрутные маркеры, расшифровали, а затем симулировали некоторые простейшие команды, поняли, что без хондийского нерва невозможно перехватить контроль над сложными функциями, например, пилотировать корабль!

– Значит, исследование зашло в тупик?

– Нет. Но его развитие… поймите, есть черта… – он явно лукавил, но никто уже не обращал внимания на попытки Метелина вывернуться из неприятной ситуации. – Я говорил Русанову, но он не слушал, хотел найти добровольца для имплантации нерва, но потом изменил решение, велел экспериментировать на андроиде.

– Почему свернули эксперимент?

– Мы работали постоянно! В изоляции. Даже не знали, что происходит вокруг, пока этот сектор не начало подтапливать. Компьютерная сеть рухнула, генератор заглох, терминалы повредило водой. Мы попытались отыскать Русанова, но он исчез.

– Кто еще входил в вашу группу?

– Нарушев и Шульгин!

– Имплантация нерва, управление хондийской техникой – это вообще возможно? – тихо спросил Бестужев.

– Вполне, – снова закивал Метелин.

– А как же чуждая семантика? – с сомнением спросил Малехов.

– Не такая она и чуждая, раз существует универсальный язык межрасового общения, – ответил Метелин.

– Короче, феромоны – ключ? – Родиона интересовала только практическая сторона вопроса. – Код доступа к мнемоническому интерфейсу?

– Да! Но мы не можем им воспользоваться. Интерфейс совершенно не изучен. В процессе управления передаются и считываются запахи, нервные импульсы. Их сочетания очень сложны.

– Должно существовать решение! Почему здесь три особи? Иерархия? Выяснили, кто на самом деле управляет системами, разумный хонди, рабочий или боец?

– Мы не успели. Но мне кажется, иерархия играет важную роль! Когда в лабораторию доставили фрагмент переборки, то с выростом, похожим на пульт, был соединен хондийский рабочий! Он буквально сросся с постом управления!

– А генетический материал для нерва брали от разумной особи?

Метелин кивнул.

– Значит, разумный хонди в процессе управления отдает рабочему простую, односложную команду? – Родион размышлял вслух. – Иначе такая система потеряет эффективность, например, при пилотировании или в бою!

– Вопрос: насколько простую?

– Односложную! – повторил Родион. – Лети в таком-то направлении. Включи или выключи. Стреляй. Что-то типа этого.

– А рабочий такой умный, да? Управляет сложными системами?!

– Он – нейрокомпьютер. Не больше и не меньше. Биологическая подсистема, узкоспециализированная, заранее обученная эффективно работать с определенным оборудованием!

– В этом есть смысл, – подумав, подтвердил Метелин. – Например, тем же шлюзом управляет фрагмент нервной ткани, реагирующий на определенный запах.

– Значит, в теории, мы можем захватить их корабль?! – спросил Бестужев.

– Только в теории, – нахохлился Метелин. Страх отпустил. Он видел заинтересованность окружающих и уже перестал опасаться за свою жизнь. – Эксперименты с андроидом, на основе которого мы постепенно создавали киборга, прерваны. Все созданные материалы безнадежно испорчены.

– Но информация уцелела, – Щедрин, разбиравший терминал кибернетической системы, показал горсть микрочипов. – Все тут, верно?

– Данные исследований? Матрицы для клонирования? Да. Но не понимаю…

– Тебе пока незачем понимать, – грубо оборвал его Бутов. – Роман Степанович. На пару слов. Надо поговорить.

* * *

Они вышли в коридор.

– Ну? Что вам?

– Лабораторию придется восстановить. Группу Метелина собрать в прежнем составе, – угрюмо и категорично потребовал Бестужев.

– Ты с ума сошел? – Малехов хотел уйти, но Бутов встал на пути.