– Необычный серв, – наконец произнес он, выпрямляясь. – Приводы перебиты, но ядро системы уцелело. Идет попытка перезагрузки.

Шершнев молча поднял автомат.

– Добить собираешься?

– А что ты предлагаешь? У меня четкие инструкции относительно реликтовых боевых машин. Уничтожать на месте.

– Не торопись, лейтенант. – Урман указал компенсатором оружия на небольшой выступ в правой височной части металлопластикового черепа боевой машины, где у человека обычно расположен стандартный вживляемый еще в роддоме имплант^[24]. – Андроиду интегрирован кристалломодуль «Одиночка».

– Носитель человеческого сознания? – Шершнев скривился. – Не верю я в эти сказки. – Он искоса взглянул на Урмана и нехотя добавил: – Ладно, кристалломодуль заберу, техники разберутся.

– Говорю, не торопись. Или у тебя проблемы с реликтовыми машинами?

– Какие проблемы? – не понял Шершнев.

– Ну, фобии или еще что-нибудь?

– Да нет у меня никаких фобий! Ты вокруг посмотри. Тут человеческих трупов навалом, а ты о сервомеханизме беспокоишься.

– Жизнь – сложная штука, – невозмутимо ответил охотник. – Вот ты с точки зрения здравого смысла можешь пояснить, почему боевой дройд убегал от них?

Шершнев невольно задумался.

Кто эти люди? Как попали сюда? Зачем преследовали пехотного андроида, и главное – Урман скупо, но точно обрисовал абсурдность ситуации – почему боевая машина, запрограммированная на уничтожение противника, вдруг бросается в бегство?

О программном эквиваленте инстинкта самосохранения, заложенном в систему дорогостоящих сервов, он, конечно, слышал, но взгляд лейтенанта еще во дворе и на склоне подметил по расположению тел и характеру роковых попаданий, что погибшие являлись далеко не элитными бойцами. Они действовали весьма прямолинейно, пытаясь задавить одинокого серва численным перевесом и огневой мощью.

– Действительно, странно, – нехотя согласился лейтенант. – Зачем он бежал от них?.. И почему решил принять бой именно тут?

– Вот я и говорю, не торопись, – кивнул Урман. – Дай ему перезагрузиться.

В этот момент в соседнем помещении раздался резкий скрипящий звук, словно приоткрылась закрепленная на петлях дверь, и в следующую секунду в разгромленное помещение внезапно выскочил мальчик лет десяти. Надетая на него гермоэкипировка была явно размера на два больше, чем нужно, забрало гермошлема поднято, на бледном лице ребенка застыл испуг, замешательство – он в растерянности огляделся вокруг и вдруг бросился к неподвижному андроиду, прильнув к нему с истошным вскриком:

– Дяденька, не убивайте Гюнтера! Он хороший!.. Он мне жизнь спас!.. Дяденька!.. – Тело мальчика сотрясалось от рыданий. – Он меня на себе нес!..

– Успокойся. – Урман присел на корточки. – Так это твой андроид? А ты сам как тут оказался?

– Меня украли! Вот эти… – мальчик слабым жестом указал на неподвижные тела.

– Так. – Шершнев опустил автомат, отступив на шаг в сторону. – Давай по порядку. Никто твоего серва не тронет. Как тебя зовут?

– Иван… – всхлипнул мальчонка, но тут же, преодолев робость, дерзко взглянул на лейтенанта и добавил: – Моя фамилия Столетов. Я сын сенатора планеты Грюнверк.

– Мальчика не трогайте! – Внезапно, будто удар грома, прозвучал четкий синтезированный голос машины.

– Гюнтер! Ты жив!..

– Можно сказать и так. – Андроид шевельнул правой рукой, но лейтенант оказался проворнее, ногой откинув его оружие. Дройд с надрывным звуком сервомотора чуть повернул голову и произнес, обращаясь к Шершневу: – Я не опасен.

– Сомневаюсь.

– Боевые программы блокированы, – упрямо настаивал дройд. – Я Гюнтер Шрейб, капитан, командир отдельного механизированного взвода триста двадцать четвертого серв-батальона ВКС Земного Альянса.

– Даже так? – присвистнул галактлейтенант. – А ты в курсе, что Галактическая война давным-давно завершилась капитуляцией Альянса?

– Догадываюсь.

– По какой причине ты стал спасать мальчика? – вступил в разговор охотник.

Гюнтер опять чуть повернул голову.

– А ты бы прошел мимо?

– Хороший ответ, – одобрительно кивнул Урман. – Как попал на планету?

– Прошел через гиперпространственный тоннель.

– Это правда? – охотник посмотрел на Ивана.

– Правда. Меня держали в старом корабле. На другой планете, где нет воздуха.

Урман и Шершнев переглянулись, затем отошли в сторону.

– Дройд и правда непростой, – произнес лейтенант. – С мальчиком понятно, сейчас окажу ему первую помощь, потом заберу на базу. А как быть с сервом?

– Теперь ты уже не можешь его добить, – усмехнулся охотник. – Тебе ведь известен прецедент Юноны?^[25]

– Известен.

– Вот и забирай его. Пусть командование разбирается, что делать. Ко всему прочему он обладает информацией по порталу, связывающему между собой Первый Мир с одной из планет Ожерелья. За подобными сведениями годами без толку гоняешься, а тут – прямо в руки, на блюдечке.

– Ладно, не надо меня уговаривать. Дройда заберу. Вертолет уже направляется сюда. Что скажешь об убитых?

– Мое мнение – группа наемников. Экипировка у них не самая продвинутая, порядком поизношенная, да и в бою они себя проявили не лучшим образом. Короче – сброд, нанятый для разовой акции. Мальчик наверняка говорит правду, а вот каким образом они попали сюда – это тебе придется выяснять самому, лейтенант. Мне, как понимаешь, задерживаться тут не резон.

– Я бы посоветовал спуститься по склону, – раздался голос Гюнтера. – Там внизу – раненый наемник. Он многое прояснит, если хорошо расспросить. Только сначала мальчику помощь окажите.

Лейтенант обернулся, хотел ответить Гюнтеру что-то резкое, но его голос был заглушен свистом вертолетных лопастей – это вызванная Шершневым машина садилась в пространстве внутреннего двора.

– Все будет хорошо, Иван… – Дройд коснулся руки мальчика. – Скоро увидишь отца. Можешь мне верить.

– Я тебя не брошу.

Гюнтер ничего не ответил. Его судьба сейчас висела на волоске и казалась самому Шрейбу весьма туманной.

Планета Грюнверк. Офис сенатора Столетова. Неделю спустя после событий на Арасте…

– Ну, и что мне прикажешь с тобой делать? – Роман Карлович Столетов, мощный, хотя и не атлетически сложённый мужчина лет пятидесяти, с хмурым видом посмотрел на изрядно потрепанного пехотного андроида.

Гюнтер в ответ лишь пожал плечами. Он понимал, что в данный момент его судьба полностью находится в руках Столетова-старшего. После того, как ему отремонтировали кинематику и залатали пробоины в корпусе, прошло два дня.

– Будь ты обычным, нормальным человеком, то уж поверь, нашел бы, как тебя отблагодарить за спасение сына. Жаль, что ты убил командира наемников, теперь заказчика уж не найти… – задумчиво, но с явным раздражением в голосе продолжал размышлять вслух сенатор.

– Так сложились обстоятельства, – ответил Гюнтер. – Времени на допрос с пристрастием у меня не было. Что касается моего сегодняшнего состояния, то напомню: прецедент решения Совета Безопасности Миров, касающийся планеты Юнона и обитающих там сервомеханизмов, – достаточно серьезный аргумент. Вы можете меня выгнать, послать куда подальше, но не более. Я носитель человеческого сознания со всеми вытекающими последствиями.

– Может, на Юнону и отправишься? – хмуро поддел его Столетов.

– Может быть.

– Ладно, не обижайся. Внешний вид тебе, конечно, придется сменить. В современности существуют материалы, заменяющие устаревшую пеноплоть. Лайкорон, например. Хотя я не сильно разбираюсь в тонкостях современной биокибертроники^[26], но компетентных специалистов найду.

– Внешний вид – не главное, господин сенатор.

– Если хочешь остаться, то внешний вид имеет значение, – возразил Гюнтеру Роман Карлович. – Ты вроде бы подружился с Иваном или я ошибаюсь?

– Насколько позволяла обстановка, мы подружились.

– А вот сын и слышать ничего не хочет о расставании с тобой. Такие дела. – Столетов без особого энтузиазма взглянул на Гюнтера.

– Понимаю. Но существует одна проблема: я был и остаюсь человеком военным. Психику не изменить. Вы просто не понимаете в полной мере, какой была та война. Я умирал и убивал. При встрече с вашим сыном обстоятельства сложились таким образом, что его спасение не шло вразрез с моими способностями. Но что я могу теперь? Играть с ним в игрушки? Водить Ивана в зоопарк?

Сенатор задумался. Ему, конечно, не впервой было общаться с человекоподобными механизмами, но одно дело современные дройды, и совсем иное – реликтовый пехотный сервомеханизм, да еще и с модулем «Одиночка». Не повезло парню… Сознание человека в механической оболочке – скверный синтез, чреватый опасными рецидивами.

– Послушай, Гюнтер, я действительно очень благодарен тебе за спасение сына. На самом деле ты не представляешь истинных границ моей признательности. Не возражай, выслушай сначала. Я предлагаю тебе буквально следующее: серию модернизаций, которые затронут только твой облик, а затем, когда ты станешь фактически неотличим от человека, я сделаю тебя телохранителем Ивана. Раз на его свободу и жизнь покушались однажды, значит, нечто подобное может произойти повторно. Как тебе предложение?

Гюнтер задумался.

А какие у меня перспективы? – спросил он у самого себя.

Никаких. Так что и размышлять особо не о чем.

– Я согласен. Не понимаю лишь одного – почему вы доверяете мне? Я ведь далеко не мирная машина, да и человеческий характер у меня не из легких.

– Разумеется, – кивнул Столетов. – Но я думаю о другом: там, у корабля, внутри которого прятали Ивана, ты ведь делал выбор, верно? И вполне мог найти способ примкнуть к группе подонков, похитивших его, или просто устраниться от проблемы. Но ты решил спасти моего сына. Теперь скажи, какая корысть была в том действии? Почему ты, получив информацию о двух порталах, ведущих в различные миры, не бежал на Ганио?

– Никакой корысти у меня не было, Роман Карлович. Признаюсь честно: я был зол, дезориентирован, но не настолько, чтобы позволить мальчику погибнуть или стать объектом вымогательства. Я офицер. Не знаю вашего мнения относительно Галактической войны, но могу заверить, что люди, воевавшие на стороне Альянса, чаще всего попадали в армию по принуждению. А уж потом, на поле боя, каждый сам разбирался, что к чему, делал собственные выводы, касающиеся войны, ее справедливости и прочего…

– Можешь не продолжать. Я прекрасно понимаю, о чем идет речь. В свое время ситуация, сложившаяся на Юноне и Везувии, получила широкую огласку. За человека прямо говорят его дела. В данном случае истина применима и к тебе, верно? – Сенатор сощурился. – Так ты принимаешь мое предложение?

– С благодарностью, – ответил Гюнтер. – Иван действительно нуждается в охране. И я смогу спокойно разобраться как в себе, так и в окружающей реальности. Надеюсь, время на реабилитацию мне дадут?

– Дадут, – кивнул Роман Карлович. – Широкой огласки дело не получило, о том, что ты являлся в прошлом пехотным андроидом, будет знать лишь узкий круг лиц. Посмотрим, как ты впишешься в наше общество. Если все пойдет нормально, без срывов с твоей стороны, то лучшего телохранителя для сына я и помыслить не могу. По рукам?

– По рукам.

Столетов выдержал небольшую паузу, а затем задал мучивший его, не дающий покоя вопрос:

– И все-таки, Гюнтер, у тебя есть предположение, кто бы мог организовать похищение Ивана?

Шрейб задумался, но не надолго.

– В разговоре его похитителей прозвучала одна фраза: если Столетов не заплатит, то заказчик приказал убить щенка.

– Сволочи… И как ты оцениваешь подобный приказ?

– Нужно искать, кому потенциально выгодна смерть Ивана. Если, конечно, господин сенатор, в вашем прошлом нет мотива для чьей-то личной мести.

Столетов поначалу едва удержался, чтобы не вспылить. Слишком дерзко и прямо высказывался Гюнтер, но в конце концов сенатор сдержал эмоции.

– Враги у меня, конечно, есть, – произнес он, исподлобья глядя на Шрейба. – Но не настолько циничные, чтобы решиться на убийство ребенка. Да и те, о ком я думаю, выдвигали бы политические, а не финансовые требования, давили бы на меня в иной сфере. Нет, похищение, скорее всего, не связано с моей деятельностью на посту сенатора или грешками бурной молодости.

– В таком случае мотив остается один – деньги.

– Почему убить, если я не заплачу?

– У вас есть дети, кроме Ивана? – поинтересовался Гюнтер.

– Еще два сына. Олмер и Дмитрий.

– Чем они занимаются?

– Димка еще очень мал. Ему только исполнилось три года. А вот Олмер – мой сын от первого брака – недавно начал самостоятельный бизнес в секторе Корпоративной Окраины.

– Свой бизнес? – уточнил Гюнтер, сделав ударение на первом слове.

– Ну, если вдаваться в тонкости, то деньги дал я, и фирма формально принадлежит мне.

– Значит, в случае вашей внезапной… кончины наследство делится на три части?

– Да.

– В том числе и акции недавно открытой фирмы?

– Верно.

– Не стану навязывать вам своего мнения, Роман Карлович. Но подумайте на досуге, кому все-таки выгодна именно смерть Ивана. Иной ниточки, ведущей к заказчику, на мой взгляд, нет.

Сенатор еще более помрачнел.

– Я подумаю, – пообещал он.

Так для капитана Шрейба началась новая жизнь.

Его никто не задерживал на выходе из кабинета сенатора. Коридоры загородной резиденции Столетова были пусты, из окон (на Грюнверке считалось дурным тоном использовать настенные экраны) открывался великолепный вид на тщательно ухоженную лесопарковую зону.

Гюнтер прошел по коридору, спустился по расширяющейся книзу лестнице и, миновав огромный холл, так же беспрепятственно вышел на улицу.

Вокруг, куда ни посмотри, – океан зелени. Вековые деревья различных пород образовывали тенистые аллеи, по сторонам которых среди ухоженного кустарникового подлеска скрывались живописные поляны с небольшими водоемами, домиками раннего колониального стиля, беседками или же просто выложенными из дерна скамейками.

Он побрел наугад, куда смотрели глаза.

Сознание Гюнтера как будто опять распадалось на фрагменты восприятия. С одной стороны, древний пехотный андроид медленно брел среди зелени, машинально фиксируя обилие датчиков, искусно замаскированных среди листвы, с другой – возродившаяся душа капитана Шрейба испытывала трепет перед буйством природы – всё, что он помнил, было связано либо с перенаселенной техносферой мегаполисов Земли, либо с войной, и, наконец, третья, если можно так выразиться, «составляющая» вновь народившегося самосознания Гюнтера – некий синтез между логикой машины и чувствами человека – находилась в полнейшем замешательстве.

Свернув с аллеи, он прошел через заросли незнакомого ему кустарника и, подчиняясь внезапному порыву, опустился в траву.

Он болезненно воспринимал свою неполноценность.

Как хотелось ему вдохнуть, ощутить запахи, осязать прикосновение настоящей, ничем не изуродованной природы, но, увы, пехотные сервомеханизмы оснащались только теми сенсорами, которые были необходимы для ведения боевых действий.

Конечно, встроенный газоанализатор в состоянии определить состав атмосферы, но прибору не отличить запах травы от аромата цветов, зато он мог с точностью определить, какой тип смазки был пролит на землю, или по составу дыма классифицировать подбитую технику…

Сложно передать словами не понятные ни человеку, ни машине чувства, зарождавшиеся сейчас в сознании Гюнтера.

Он погиб и возродился.

В нем осталось очень много от человека, чьи эмоции и мысли день за днем, в тяжких, иссушающих рассудок боевых буднях копировались в искусственные нейронные сети кристалломодуля «Одиночка» и навек остались там обрывками воспоминаний, фрагментами схваток, визуальными образами, лихорадочными, надрывными мыслями…

Я хочу дышать, чувствовать, ощущать мир, как ощущал его прежде…

Но, Гюнтер, ты обрел фактическое бессмертие, разве так сложно ради вечности поступиться некоторыми человеческими слабостями?

Это не слабости. Это то, за что я дрался, за что погибал…

За запах травы?

И за него тоже. За возможность жить, за то, чтобы однажды увидеть, ощутить мир своей полузадохнувшейся мечты, такой же зеленый и прекрасный, как простирающийся вокруг Грюнверк…

Рваные, спутанные мысли.

Ты выжил, ты обманул время, проведя столетия в энергосберегающем режиме, ты один из немногих, кто уцелел в той войне…

А я ли это?

Гюнтер задавал вопросы себе и сам же пытался ответить на них.

Я хочу жить, – упрямо, будто заклятие, повторял внутренний голос. – Хочу вернуть себе способность чувствовать всё, что ощущал и чувствовал раньше. И ради этого пойду на всё…

Сидя в траве, посреди парка, окружающего особняк сенатора Столетова, древний пехотный андроид с обрывками сознания человека обрел и сформулировал мечту.

Мечту, ради которой он был готов на многое.

В это же время, пока Шрейб бродил по аллеям парка, осмысливая случившиеся с ним метаморфозы, Роман Карлович разговаривал по каналу гиперсферной частоты.

Нужно сказать, что сенатор Столетов, представлявший планету Грюнверк в Совете Безопасности Миров, на самом деле являлся весьма значительной политической фигурой и обладал огромным влиянием, которое никогда не использовал по мелочам и очень редко – в угоду амбициям. Да, он лоббировал интересы своей родной звездной системы и еще некоторых «молодых» колоний Окраины, где большинство населения составляли выходцы с «зеленой планеты»^[27], но делал это в рамках закона.

Сейчас Роман Карлович, потрясенный произошедшими событиями, едва ли не впервые прибег к своему несомненному влиянию ради такой ничтожной проблемы, как адаптация потрепанного пехотного андроида к условиям современного мира, где к древним боевым машинам относились без опаски, лишь когда те находились за толстым стеклом музейных витрин.

Канал связи на гиперсферных частотах позволял сенатору и его собеседнику обменяться голографическими изображениями, в результате чего в кабинете Столетова возникла фигура человека лет сорока пяти, опрятно и тепло одетого (на Дарвине сейчас властвовала зима), немного полноватого, но не обрюзгшего, с веселой искоркой заинтересованности во взгляде серых глаз.

– Что скажешь, Сергей Петрович? – вместо приветствия спросил Роман Карлович.

Голографическая фигура, сориентировавшись в обстановке кабинета, повернулась к сенатору.

– Случай неординарный, но я с удовольствием возьмусь помочь.

– Прямо «с удовольствием»? – иронично поддел собеседника Столетов.

У Сергея Петровича Романова, ведущего специалиста института биокибертроники, основанного на планете Дарвин правительством Грюнверка, не было ни одной причины, чтобы отказать в личной просьбе сенатору планеты-метрополии. Более того, он действительно был рад открывшейся возможности для проведения серии смелых, давно задуманных экспериментов.

– Может быть, я неверно выразился, господин сенатор, хотя для меня научные изыскания на самом деле – удовольствие. Наш институт, как вы наверняка знаете, занимается не только теорией, есть и свои производственные лаборатории. Единственное, в чем мы испытываем дефицит, так это в материале для экспериментальных исследований. Корпорации, производящие современные человекоподобные машины, опасаются постановки экспериментов. Они охраняют свои технологии и всячески препятствуют «нецелевому» использованию андроидов. Гюнтер для меня – идеальная кандидатура. Мы не раз обращались к правительству Юноны с просьбой дать нам небольшое количество сервов древнейших модификаций, но каждый раз получали вежливый, но твердый отказ, мотивированный тем, что мир Юноны уникален, там протекают процессы кибернетической эволюции, вторгаться в которые с современными технологиями непозволительно.