14

Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10

Дарья Ивановна дома у Вероники почувствовала себя уютно и расслабилась. Поплакала немного по покойному мужу-аптекарю, убитому ножом на том самом углу трех кафе, где они познакомились. Посетовала на судьбу. Похвалила кофе, сваренный Вероникой. Расспросила хозяйку о ее семейных делах.

Вероника была настроена на искренность, но только не на свою. О Семене сказала только пару слов, да и то слишком хороших, на что вдова аптекаря недоверчиво нахмурилась, но только на мгновение. А потом снова о себе и о своем продолжила:

– Он был сложным и замечательным, – в ее темных глазах прочиталась душевная теплота. – У него кабинет был в аптеке. Иногда звонит и радостным голосом: «Сейчас прибегу, дорогая! Вари кофе!» И кофе такой получался, как у вас, – она бросила на хозяйку многозначительный взгляд. – У меня такой кофе только для него получался. Когда себе или подруге варила – всегда хуже! Вы мужу кофе варите?

– Я?! – Вероника снова смутилась. Все-таки не была она настроена в этот день на расспросы, даже на самые обыденные. – Редко. И себе редко варю.

– Жарко у вас, – Дарья Ивановна прошлась взглядом по двум белым итальянским батареям. – А мы, когда ремонт делали, так и оставили старые, ребристые, из чугуна. Только покрасили их. У нас прохладнее. Вы знаете, что холод помогает продлевать молодость?

Она поправила на плечах пушистый мохеровый платок.

– Детей у вас нет? – снова спросила.

И тут вовремя скрипнула входная дверь. Вероника вскочила. Выглянула в коридор. Увидела мужа.

– Сеня, у нас гостья, – сказала.

Дарья Ивановна тут же засобиралась. Тоже в коридор прошла, шубу надела. Оценивающе на мужа Вероники посмотрела.

– Я там на столике визитку оставила. Позвоните! – сказала она, уже выходя из квартиры. – Следующий кофе выпьем у меня! Да, и ваш телефончик дайте!

Вероника быстренько записала ей оба свои номера – и домашний, и мобильный. Получила на прощание от гостьи еще одну приветливую улыбку. Зашла следом за Семеном на кухню.

– Ты что такой мрачный? – спросила.

Семен был скорее уставшим, чем мрачным. Он уже успел налить себе стопочку коньяка, но теперь смотрел замершим взглядом на жену, и в его взгляде не было добрых чувств.

– Переоденься, – попросила Вероника, осматривая его несвежий свитер и потертые джинсы. – Я постираю!.. У тебя проблемы?

– Кто это был? – холодно поинтересовался Семен.

– Жена аптекаря, которого убили. Помнишь, когда ты под утро пришел с пятном на рубашке…

Семена передернуло, словно от внезапного мороза. Он выпил коньяк, налил еще.

– Мне налей, – попросила жена.

Семен удивился. В его взгляде проснулись человечность и доброта. Он достал еще одну стопочку, наполнил ее и передал Веронике.

– Я с ней случайно познакомилась, – рассказала она Семену, пригубив коньяк. – Просто вышла на угол, а там женщина с парнем ругается. Смотрю, а у нее в руке маленький венок траурный и молоток. Оказывается, она в стенку гвоздь вбила, ну, там, где его убили, а охранник кафе ей венок вешать не дает. Говорит, что он будет клиентов отпугивать…

– И что?

– Она к хозяину пошла. И договорилась, что в рабочие дни венок висит, а на выходные она его снимает…

– Хм-м, – выдохнул Семен. – А у нас ЧП! Охраняли пикник Геннадия Ильича, а рядом кто-то охотился. Я послал своих людей, чтобы охотников от пикника «отодвинуть», а те по случайности или специально одного из моих в ногу дробью ранили. Отвезли раненого в районную больницу, а те сдуру милицию вызвали. Теперь милиция будет нервы трепать… Придется просить Геннадия Ильича вмешиваться, чтобы в покое оставили.

Разговор у Вероники с мужем неожиданно теплым оказался. Семен даже успокоить себя ей позволил. И переоделся во все чистое, хотя никуда идти пока не собирался. За окном наливался свинцовым морозом ранний зимний вечер. По краям оконного стекла поблескивали узоры.

Веронике захотелось еще стопочку коньяка и, отдельно, глоток свежего морозного воздуха. Она открыла форточку, подождала, пока холод с улицы не коснулся ее щек, и выпила коньяк залпом.

15

Киев. Куреневка. Птичий рынок

За неполный час прогулок по птичьему рынку Дима чуть не околел. Кошачий товар был представлен исключительно котятами, в основном благородных и дорогих пород. Продавала одна старушка двух взрослых сиамских кошек, но, видимо, начала она их продавать еще тогда, когда обе тоже были котятами. И лицо старушки, и ее руки были щедро украшены следами кошачьих когтей.

Диме больше понравилась пара жирненьких попугаев в красивой просторной клетке. Минут пять он стоял, наблюдая за умными птицами. Но потом вернулся к основной задаче. Прошелся вдоль трамвайной линии уже за забором рынка. Там, как ему сообщила старушка с сиамскими кошками, бомжи за три гривны всякую приблудную серость продают. При словах «приблудная серость» Дима мгновенно представил себе Мурика. Но в этот день бомжей с дешевыми котами за забором рынка не наблюдалось. И оказался, в конце концов, основательно подмерзший Дима опять перед женщиной в теплом сельском кожухе и грубых сапогах, у ног которой на асфальте в плетеной корзине под обрезком пледа грелись серые котята по двенадцать гривен за штуку.

– Мне нужен большой серый, – вздохнув, сказал Дима.

– Насколько большой? – поинтересовалась хорошо утепленная женщина.

Дима показал руками примерный размер мурика. Потом объяснил, в чем его проблема. Про горе жены рассказал, про фотографию кота в рамке с траурным черным уголком.

– Ой, у меня самой, когда Салфеточка под машину попала, микроинфаркт был! – всплеснула руками женщина. – Вашей жене с мужем повезло! А мой меня три недели подряд дурой называл!

Дима похвалу в свой адрес «съел» с удовольствием. Хотел было для продолжения диалога поругать мужа продавщицы котят, но вовремя остановился. Потому что заметил, как в глазах у женщины мысль сверкнула.

– Есть у меня один серый кот на примете, ничейный. Я его подкармливаю, я же на первом этаже живу, – заговорила она сквозь приветливую улыбку. – Как вашего-то звали?

– У него две клички было. Для жены – мурик, а для меня – мурло… Но главное, чтобы на мурика отзывался!

– Они за рыбу с колбасой на что угодно отзываться будут! Приезжайте через недельку. Я его одомашню и к новой кличке приучу!

– А сколько будет стоить? – осторожно спросил Дима.

– Ну, сколько не жалко, плюс на колбасу и вообще еду… Гривен пятьдесят…

Дима кивнул. Взял у женщины номер ее телефона, потому что не помнил, какие у него смены на следующей неделе, и отправился бодренькой походкой в «кафешку-разливайку», примеченную им по дороге на птичий рынок. Теперь можно было не просто согреться стопочкой водки, а и отметить будущее возвращение домой «блудного мурика».

16

Киевская область. Макаровский район. Село Липовка

Яся заплакала около двух часов ночи. За окном тихо было, как в глубоком погребе, где даже мыши не водятся. Ирина ноги с кровати на деревянный пол опустила, горячими ладошками лицо разгладила, глаза открыла. Ясю на руки взяла, поднесла ротиком к левой груди, и снова тишина в доме воцарилась. Только едва слышимое чмоканье младенческих губок. Да и то, не ушами Ирина это слышала, а кожей своей.

Спать расхотелось. От деревянного пола ступням бодрящий холодок передался.

Подумала Ирина о Егоре. Вот это кавалер! Сильный, высокий, хороший кофе любит. Обходительный. И со вкусом к одежде. Ведь как он тогда сразу в машине ей сказал про платок! Обычный мужчина ничего не скажет. Обычному все равно, что на женщине надето, тем более на незнакомой. А он сказал! И не потому, что она ему тогда понравилась! Как такое пугало, укутанное в серый платок, может кому-то понравиться?! Да ведь она сама решила пугалом одеваться. Чтобы спокойно вечером с маршрутки до дома дойти. Чтобы ни один из вечно подвыпивших местных мужиков на нее внимания не обратил. Потому что избавь Бог от их внимания, от их вечного перегара и грубых рук. Это раньше ей думалось, что надо всегда за собой следить, тогда и жизнь к ней добрее станет. Доследилась за собой, докрасилась! Затащил ее к себе в хату Михаил Якович, ее первый учитель. Сказал, старые фотографии покажет. А закончилось все вином, шоколадом и диваном, над которым на стенке гобелен с пучеглазой зеленой русалкой висел. Вот тебе и конец романтики! Мечтала о Бельмондо, а получила местный вариант пятидесятилетнего сельского Луи де Фюнеса с проседью на груди и вздутым, как футбольный мяч, животиком. Она еще помнила эту странную упругость его живота. Может, это болезнь какая-нибудь?

Яся снова заснула, зажав сосок груди во рту. Ирина пальчиком ротик ей разжала, сосок высвободила, но дочурку оставила на руках. Только сильнее к своему телу прижала.

Снова о первом учителе вспомнила. Ничему он ее не научил! Только «домашнее задание» ей устроил на долгие годы вперед – Ясю. Но об этом Ирина не жалела. Сначала она решила, как и по телевизору во время разных ток-шоу слышала, что все мужики – сволочи! Теперь, правда, мнение ее изменилось немного. Точнее, усложнилось. Все сельские мужики – сволочи, а вот городские – не все! Так она теперь думала, и пример перед глазами имела, которым можно было бы свою точку зрения в любом телевизионном ток-шоу аргументировать.

Вспомнила, как Михаилу Яковичу про беременность свою сообщила! Как он побелел сразу! Как за сердце схватился!

А потом, где-то через недельку, новость – хату продал и из села выехал куда-то!

Бегство первого учителя Ирину озадачило. Она просто поверить не могла, что вот так быстро может сельский мужик, даром что учитель, самоорганизоваться, продать жилище и исчезнуть в неизвестном направлении. Однако же в его хату сразу после отъезда бывшего хозяина вселилась цыганская семья: муж, жена и трое детей. Мужа вскоре за продажу наркотиков посадили. Через месяц и мать-цыганку с наркотиками милиция взяла, но потом отпустила. Стали к бывшей учительской хате по вечерам сельские парни приходить, им цыганчата за десять гривен кулечки с травкой для курения выносили. Длилось это недели три-четыре, а потом как-то под утро хату подожгли. Выгорела она дотла. Цыганка с детьми успела выскочить, но волосы у нее обгорели. Ирина, уже с животиком и с тошнотой по утрам, ходила на пепелище посмотреть. Разглядела и диван сгоревший, на котором зародилась жизнь Яси. Поискала тщетно взглядом гобелен с пучеглазой русалкой, да не отыскала – тряпки ведь горят быстрее дерева. Больше она о первом учителе не вспоминала. До этой ночи. А чего сейчас вспомнила?! Задумалась Ирина, да в ответ плечиками голыми пожала. Нравился ей этот мысленный ночной разговор с самой собой. Тишина и домашняя, и заоконная нравилась. Может, прохладно ей было чуток, но зато Яся, укутанная в одеяльце, делилась своим теплом с мамой.

А мысли опять на Егора переключились. Вспомнила она кафе с вешалками, и кофе «американо» вспомнила. Вспомнила, как неудобно было сидеть за столиком, не сняв пальто. Купить бы что-нибудь модное! Только на какие деньги?! За молоко ей платили шестьдесят гривен в день. Минус двадцать одну гривну на дорогу. Остается тридцать девять. Минус еда и мелочи для Яси. Остается ноль. Дырка от бублика.

Вечером после сериала показывали новости. На Донбассе шахтеры бастуют. Требуют отдать долги по зарплате. А в Англии стюардессы повысить зарплату требуют. Все в мире вокруг денег, вокруг зарплаты крутится! А что, если ей, Ирине, у начальницы прибавки попросить?! Ведь все за последнее время подорожало. Вон и гречка на пятьдесят копеек за кило поднялась, и детская смесь «малыш» – на сорок копеек! А сколько можно попросить?! Ну, хотя бы семьдесят гривен в день, а лучше – семьдесят пять!

Почему-то желаемое в мыслях у Ирины сразу стало действительным. И она пересчитала свой бюджет уже при новой закупочной цене на ее молоко, и вышло у нее, что уже буквально через три недели сможет она без всякого внутреннего неудобства пальто в том кафе на вешалку повесить.

И все-таки не жарко было в ее комнате. Забралась она под тяжелое ватное одеяло. Ясю рядышком положила. И заснула мгновенно, хотя сон ее ожидал короткий. Ведь до первого писка электрического будильника оставалось не больше часа времени.

17

Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10

Странная сила подняла Семена в час ночи. Одела его и обула. И вывела на хрустящую снегом под ногами улицу. Вышел он на угол трех кафе. Остановился перед круглым траурным веночком, висящем на гвозде, вбитом в стену. Постоял недолго, рассматривая венок нервным, но любопытным взглядом. Потом пересек Ярославов Вал и, дойдя до верхнего истока улицы Ивана Франко, направился по ней вниз. Ступал осторожно и аккуратно, стараясь не поскользнуться. Однако после двух десятков шагов не удержался на ногах и грохнулся со всей силы, ударившись бедром о покрытую гололедом ступеньку. Присел на минутку, растирая рукой сквозь джинсы ушибленное место. Дальше спускался, держась за железный заборчик-поручень.

А Вероника в это время спала. «Южный» сон, в котором она видела гостиницу в Египте, ну, почти такую же, в какой они в прошлом году с Сеней отдыхали, согревал или даже разогревал ее воображение. Она чувствовала кожей щек касание лучей африканского солнца. Она не боялась сгореть, ведь ее нежная кожа была уже пропитана молочком от солнечных ожогов. При желании она могла бы за мгновение подвинуться в тень. Тень от большущего зонта начиналась буквально в двух сантиметрах. Но ей хотелось побаловать себя теплом. Она лежала на приятно горячем чистеньком песке, а сверху ее ласкало солнце. И все-таки благоразумие победило, и она просто перевернулась на живот и оказалась в тени. И сразу почувствовала нежный теплый ветер, или, точнее, легкий ветерок. И этот ветерок шевелил ее русые волосы, уже высохшие после купания в бассейне. Ей бы еще нежиться и нежиться, но вдруг захотелось пить. Ведь жара! И она приоткрыла глаза, тут же забыв про Египет и про солнце. Опустила ноги на пол, покрытый ковром. И, думая о бутылке «Миргородской», стоящей на кухонном столе, обернулась, посмотрела на подушку мужа, ожидая увидеть его макушку. Он всегда засыпает, уткнувшись носом в подушку. Но мужа в постели не было. Вероника на всякий случай провела рукой по одеялу. Дотронулась до мужниной подушки. И забыла о своей жажде, забыла о бутылке «Миргородской», как несколько мгновений назад забыла об «египетском» сне.

Набросила свой махровый халат. Посмотрела из окна на безлюдную улицу, освещенную фонарями. Присела в кресло. Озабоченно пожала плечиками. Вышла в коридор, где на вешалке вечером висела теплая куртка Семена. Куртки на месте не было, как и зимних спортивных ботинок.

Вероника вспомнила, как недавно стирала его рубашку. Вспомнила и его, заснувшего в кресле, а потом, когда проснулся, доказывавшего ей, что он никуда ночью не ходил.

Ей стало не по себе. Стало холодно. И она на всякий случай потрогала пальцами белую итальянскую батарею под окном. Батарея оказалась очень горячей.

Вероника ощутила, как внутри у нее нарастает беспокойство. Она испугалась. Она не хотела нервничать. «Надо заснуть!» – сказала она себе.