11

Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10

А зима продолжала быть мягкой и ненавязчивой. Снежок то выпадет, то растает из-за какого-то непонятного теплого дыхания ветра и тут же снова замерзнет, превратившись в гололед. И тогда уже ступаешь по неровному тротуару осторожно, и ждешь нового снега, чтобы припорошил он скользкую дорожку.

Семен уехал с самого утра, затемно. Обещал вернуться к пяти. Вероника с утра сходила за продуктами. Потратила часок на телефонный разговор со своей знакомой Танечкой. Узнала много о ее новом, уже третьем, муже, который был, оказывается, на три года младше Танечки, но, по ее словам, отличался удивительным жизненным опытом. Что подразумевала Танечка под «жизненным опытом», Вероника решила узнать при личной встрече, о которой они, кстати, в конце телефонной беседы и договорились.

А время никуда в этот день не спешило. И снежок то падал, то останавливался. И, вспомнив от нечего делать о полезности свежего воздуха, Вероника вышла прогуляться. Но, будучи в хорошем настроении, отправилась не к задней массивной стенке Софиевского монастыря-заповедника, а к углу трех кафе – к пересечению Стрелецкой и Ярославова Вала.

Там она и стала свидетельницей сценки, которую ни трагической, ни комической не назовешь.

Элегантно одетая женщина лет пятидесяти, в песцовой шубе до пят и в благородных сапогах, в одной руке держала молоток, а в другой – небольшой траурный венок из сосновых веток, украшенный несколькими искусственными розами и черной лентой с надписью серебристыми буквами. Между женщиной и стенкой углового кафе стоял парень в джинсах и темной куртке. Было ему на вид лет восемнадцать. Взгляд напуганный, выражение лица такое же. Он что-то говорил женщине, несуразно жестикулируя.

Красивое своею строгостью черт лицо женщины выражало недоумение и гнев. Вероника кожей почувствовала, что ей непременно надо стать рядом с женщиной и поддержать ее, независимо от сути спора.

Стоило Веронике остановиться рядом, как вся суть спора стала ясна, как летний день.

– Его здесь убили, а этот сопляк не дает мне венок на гвоздь повесить! – проговорила дама в песцовой шубе прямо в лицо Веронике. – Вы представляете! Вон, на Рейтарской, возле кафе «Двери», машину взорвали, и венок уже лет пять висит, никому не мешает!

– Это частная собственность, – бормотал парень, переводя взгляд с дамы с венком и молотком в руках на Веронику и обратно.

– А если б тут твоего отца убили, – спокойно спросила Вероника, пригвоздив парня к стенке холодным взглядом.

– Да при чем тут мой отец! – неуверенно возразил парень. – Это же кафе, сюда клиенты ходят!

– Мой муж тоже к вам ходил! – сказала дама в шубе и поджала нижнюю губу, словно хотела выразить свое пренебрежение к этому ничего из себя не представляющему молодому человеку.

– Идите к директору и договаривайтесь, а я здесь ни при чем! Мне сказали убрать венок, и все! Я ведь только охранник…

– У моего мужа сорок таких охранников, – рассердилась Вероника. – Я ему скажу…

– Не надо, – спокойно проговорила Веронике дама в шубе. – Где твой директор? – обратилась она к парню.

– Там, – он показал взглядом на кафе.

– Подержите! – дама протянула Веронике венок и молоток.

– Пошли! – скомандовала она парню.

И они вдвоем зашли в кафе. А Вероника осталась стоять на тротуаре, припорошенном снегом. Она заметила в стене дома вбитый гвоздь. Повесила на него венок, а молоток прислонила ручкой к стене внизу. Теперь стоять было удобнее.

Дама в шубе вышла минут пять спустя. Первым делом поправила висевший чуть косо венок. Подняла молоток с тротуара.

– Договорилась, – сказала спокойным голосом. – На выходные буду снимать, а в будни они его трогать не будут…

– Пойдемте ко мне, кофе выпьем, – предложила Вероника. – Я тут рядом живу.

12

Аэропорт «Борисполь»

Смена Димы оканчивалась в девять утра. Ночь прошла спокойно. Пассажиры в эту смену все как один оказались законопослушными, так что сколько Шамиль ни принюхивался, а радостью его глаза ни разу не засветились. Грузчиков Бориса и Жени ночью в аэропорту тоже не было – их смены не совпали с Диминой.

«Оно и к лучшему, – думал Дима, поглядывая на часы и одновременно вспоминая о черном пластиковом чемодане, лежащем у него в гараже. – Выбросить бы его к чертям, да и забыть обо всем!»

Оставался еще один рейс. Потом передача смены коллеге с собакой и развозка – аэропортовский автобус, доставляющий уставших тружеников ночной смены по домам.

– Коваленко! – донеслось вдруг из карманной рации. – Зайдите к начальнику таможни!

– Иду! – ответил в черную «мыльницу» Дима и озадаченно посмотрел на Шамиля.

– Сидеть! – приказал овчарке и отправился к начальству.

Начальник встретил его кивком головы и холодным взглядом. Он сидел за рабочим столом, крутил в руках свои очки со слегка затемненными стеклами. Монитор с клавиатурой был сдвинут на край стола по правую его руку, а несколько папок бумаг – по левую.

– Двенадцатого утром твоя смена была?

– Да, – ответил Дима.

– Какой-нибудь багаж по нашей линии задерживался?

– Кажется, нет, – Дима напрягся и старался держать лицо неподвижным, чтобы случайно не вызвать подозрения начальства. – Если что-то было, должно быть задокументировано… – Он кивнул на компьютер.

– Один чемоданчик, – начальник вытащил из-под папки лист бумаги с текстом, надел на нос очки и зачитал: – Черный, пластиковый, фирмы «Смарт-кейс», – опять снял очки и возвратил свой холодный взгляд на кинолога. – Прошел регистрацию на утренний рейс на Вену, но до аэропорта назначения не долетел. Припоминай!

Дима отрицательно замотал головой.

– Выемки багажа в ту смену точно не было, – более твердо произнес он.

– Ясно! Значит, грузчиков работа! Ну ладно, иди! – выдохнул начальник.

В этом «ладно, иди» почувствовал Дима угрозу выстрела в спину.

В багажное отделение тем временем заехали чемоданы из Амстердама. Дима с Шамилем обошли их, но и тут все было чисто.

Уже выйдя из развозки, Дима остановился у кафе, раздумывая, а не посидеть ли ему тут с полчасика? Домой не хотелось. Там, на кухонном подоконнике, Валя поставила в рамке фотографию кота мурика, да еще черную полосочку бумаги внизу на уголок приклеила. Этот траур по мурику начинал действовать Диме на нервы. «Свихнулась она, что ли?» – думал он о жене.

В дом заходил с опаской. Однако Вали дома не оказалось. На кухонном столе в маленькой тарелке, прикрытой сверху эмалированной миской, лежали два еще теплых сырника. Чайник на плите тоже был теплый.

Дима развернул фотографию на подоконнике котом к окну и спокойно позавтракал. Выпил чаю.

Вспомнился ему разговор с начальником, интересовавшимся черным пластиковым чемоданом. Дима вдруг представил себе внезапный обыск у себя в доме и в гараже. Мысли застопорились от испуга.

Набрал по мобильному грузчика Бориса.

– Надо срочно встретиться, – сказал ему нервным голосом.

– Что, доктора нашел? – спросил тот.

– Хуже.

– могу вечером заехать.

– А раньше?

– Раньше никак, я же на работе.

Разговор не успокоил Диму. Он вытащил из тумбочки в коридоре две хозяйственные сумки. Пошел с ними в гараж. Переложил туда коробки с ампулами и принялся по пустому чемодану топориком бить. Думал, раскрошится он на мелкие кусочки, которые можно в кулек и в мусорный бак. Однако пластик «Смарт-кейса» оказался крепким. Топорик оставлял на нем где дырки, а где вмятины, но большего вреда принести чемодану он был не в силах. Бросив это занятие, Дима вернулся в дом. Ложиться спать ему не хотелось.

Снова присел на кухне. Написал жене записку: «Валя! Я пошел искать Мурика». Вытащил из рамки фотографию кота и сунул ее во внутренний карман пиджака.

На улице морозный воздух взбодрил Диму, однако усталость от ночной смены лежала тяжелым грузом на плечах. От этого и бодрость его была какой-то подавленной.

Но решение было принято, и отступать от него Дима не собирался. Сегодня он купит на птичьем рынке в Киеве точно такого же Мурика – за серого кота вряд ли кто-то захочет больше двадцати гривен. Купит, привезет, и пускай Валя ищет «10 отличий», как в старых журналах на предпоследней странице. Все серые коты одинаковы, все любят пожрать, а потому будут одинаково лежать в кухне под теплой батареей и следить влюбленными глазами за хозяйкой, готовящей пищу.

В маршрутке, ехавшей на Киев, было тепло, и радио «Шансон» пело гнусным голосом про «тетю Шуру из Тобольска». Усевшись в заднем ряду на мягкое сиденье, Дима задремал.

13

Киев. Улица Грушевского. Мариинский парк

Следующим утром весь Мариинский парк был покрыт снежным пухом. И на голых веточках деревьев он лежал, и на аллеях, создавая некую празднично-свадебную красоту.

Ира уже полчаса любовалась белизной снега и бирюзой невысокого дворца, проглядывавшегося за стволами деревьев. Этот дворец своим нежным цветом так подходил к ее новому пуховому платку. Впрочем, не новому, а свежепокрашенному. Он был настолько легким, ее платок, что даже не чувствовался, не давил, не ощущался. Зато тепло от него шло нежное. Тепло стекало по ее русым волосам. Стекало до плеч. Может, потому, что платок она завязывала так же, как когда-то на ней завязывала совсем другой платок мама, отправляя дочурку в сельскую школу. Тот платок был тоже серенький, мышиного цвета. А почему тоже? Нет, тот был мышиного цвета, этот тоже был мышиного цвета. А стал нежно-изумрудного! Легкая, опустошенная еще час назад грудь, почти не чувствовалась, не отвлекала на себя ее внимание. И Ирина продолжала радоваться пуховому платочку, словно он после перекраски стал теплее.

А в парке никого не было. Только старичок собачку выводил на несколько минут, а потом исчез. И Егор почему-то не появлялся. Он ведь должен со стороны дворца прийти. Так думала Ира, но мысли ее этим утром были неровные и непослушные. Ночью Яся просыпалась и плакала. И Ира поделилась с ней материнским молоком. Чуть-чуть. Яся так и заснула снова, не выпуская сосок из ротика. Пришлось Ире осторожненько пальчиком ротик дочурке открыть и высвободить зажатый сосок. И в маршрутке, ехавшей по темной Житомирской трассе, подремать не удалось. Водитель Вася делился своей радостью с охранником киевской стройки, сидящим обычно сразу за водительским сиденьем. У Васи, видите ли, счастье. Жена вернулась. Он ей сначала оплеуху влепил, а потом уже расцеловал и сказал, что зла на нее не держит. Говорил он об этом с гордостью, но гордость свою полностью не договаривал. А Ира не дура, знала, что он хочет охраннику сказать: «Я-то лучше того непьющего сварщика оказался, раз она вернулась!»

Ира с закрытыми глазами ехала, но уши заткнуть было нечем. Потому все услышанное смешалось с ее мыслями и с воспоминаниями о недавнем сне без картинки, но с голосом. И теперь, когда Ира пыталась тот голос вспомнить, то слышала голос водителя Васи. И слова о том, что «он вернется», произнесенные в воображении Иры голосом Васи, не звучали ни серьезно, ни убедительно. Вообще не звучали.

«может, он в том гастрономчике кофе пьет?» – подумала Ира.

Огляделась еще разок по сторонам. По-прежнему никого.

Гастрономчик нашла легко. Подошла к высокому прилавку, за которым пряталась совсем молоденькая блондинка в красном жакетике.

– Три в одном, – по памяти произнесла Ира.

– «маккофе» или «Якобс»?

– «маккофе».

С горячим пластмассовым стаканчиком в руке отошла к витрине и стала рассматривать проходящих мимо гастронома людей. И вдруг увидела свою начальницу, у которой получала в молочной кухне деньги. Испуганно отшатнулась. Кофе выплеснулся из стаканчика. Обжег пальцы.

«Все-таки чужая я здесь, – подумала Ира. – Никому я здесь не нужная. Только молоко мое какой-то малыш пьет… Увидеть бы его!»

Не было у Ирины к этому неизвестному малышу никаких чувств – ни добрых, ни сердитых. Было лишь одно любопытство. Хотелось узнать: мальчик это или девочка и, если возможно, имя. Чтобы могла она, Ирина, даже просто мысленно сказать своей Ясе: «Извини, Ясечка, но это молоко Танечке или мишеньке важнее!»

– А, вот вы где! – прозвучал за спиной приятный знакомый баритон.

Обернулась. Улыбнулась Егору.

Он на часы посмотрел.

– Допивайте! Через пять минут можно будет хороший кофе выпить!

От плохо скрытой радости Ирина свой «маккофе» одним глотком допила и посмотрела на Егора снизу вверх, как прилежная пионерка, полностью доверяющая своему пионервожатому.

Хороший кофе, как выяснилось, варили в двух шагах от уже знакомого Ирине гастрономчика.

В кафе было тепло и уютно. Единственным неудобством для Ирины оказалось то, что пальто и платок надо было снимать. Она так и замерла между столиком и вешалкой, на которую Егор уже пристроил свое длинное кожаное пальто.

– Да садитесь вы так, лишь бы вам было удобно! – сказал он, заметив растерянность девушки.

Ее глаза выразили благодарность. Она расстегнула свое пальто и платок ослабила, а потом сдвинула его назад так, что он лег ей на плечи и превратился в нежно-изумрудную шаль.

– Где вы нашли такую красоту? – спросил Егор.

Ирина усмехнулась. Рассказывать о том, что любую одежду можно перекрасить и носить, как новую, ей не хотелось. Особенно ему, сидящему в дорогом темном костюме с бордовым галстуком на белой рубашке.

Подошла девушка в белом передничке.

– Два «американо» и… – Егор обернулся к Ирине. – По коньячку?

– Мне нельзя.

– Тогда по пирожному! – Егор возвратил свой взгляд на молоденькую официантку. – Какие у вас сегодня самые свежие?

– У нас все свежие! Возьмите «Тирамису»!

– Хорошо. Два!

Девушка отошла.

– Так вы совсем не пьете? – В голосе Егора прозвучало немного обидное для Ирины удивление.

Она посмотрела в его карие глаза. Отрицательно покачала головой.

– У меня дочке три месяца, – сказала. – Она у меня еще грудная.

– Дочке три месяца, и вы каждый день на работу ездите?! А с ней кто? Муж?

– С ней мама. – Радость от встречи покинула Ирину. Ей меньше всего хотелось рассказывать этому красивому мужчине о себе. Ведь рассказывать о себе – это перечислять свои проблемы. Почти жаловаться! А чужие проблемы отталкивают. Ирина это по себе знает. Как только кто-нибудь малознакомый делился с ней своими проблемами, сразу хотелось заткнуть уши пальцами и уйти в сторону. Вот и он, наверно, наслушается сейчас ее проблем, и взгляд его потускнеет. Нет, не будет она его «грузить».

– А мужа нет, – голосом повеселее добавила Ирина. – Выгнала я его. Да он и мужем-то не был!

– И живете вы там, в Липовке? – снова спросил Егор.

Она кивнула.

– А откуда у вас такая городская речь?! – искренне удивился Егор. – Я ведь тоже родился в той стороне, за Кодрой. Но вырос тут, в Киеве.

– Училась в Киеве. Да и телевизор любила посмотреть! – призналась Ирина с улыбкой. – Мама мне с детства твердила: повторяй все вслух за телевизором, будешь красиво говорить! У нас же вы сами знаете, как говорят!

– А работаете кем? – не унимался Егор.

Взгляд Ирины остановился вдруг на его черном наушничке. Она проследила глазками за проводком, который уходил под воротник пиджака. Рассмеялась.

Официантка принесла кофе и пирожные.

– Что, секретная у вас работа? – улыбнулся Егор.

– Это у вас секретная, – Ирина расслабилась, ведь разговор ушел в сторону от ее проблем. – Я – кормилица.

Егор как раз поднял в это время над своей чашкой фарфоровый кувшинчик с горячим молоком. Замер на мгновение.

– Да, – выдохнул не без удивления. – Редкая у вас профессия!

– Закончится молоко, буду другую работу искать, – легко произнесла Ирина.

– Вам? – Егор поднес кувшинчик с молоком к ее чашке.

Ирина кивнула.

«Тирамису» таял во рту. В кафе зазвучал негромкий джаз. Егор пил кофе, маленькой ложечкой черпал кусочки сочного пирожного и отправлял их в рот. И задумчиво смотрел на Ирину.

– Вам не обязательно быть такой открытой и искренней, – сказал он вдруг озабоченно. – Вы так легко о себе рассказываете!

Ирина пожала плечами. Ей было жарко в пальто, но не снимать же его теперь. Тем более, что у нее там, под пальто, совершенно безликая салатовая кофточка поверх розовой блузки и длинная шерстяная юбка, которой уже лет пять и никакое перекрашивание ей новую жизнь не подарит.

– Пятый, ты где? – прошипел механический голосок со стороны наушника.

– Район Дома офицеров, – ответил Егор.

– А тут одна беременная в черном пальто крутится, возле обзорной площадки. Может, та, что позавчера убиться хотела?

– Понял, – сказал Егор. – Последи! Я скоро!

– Вам надо уходить? – спросила Ирина.

– Нет. Хотите еще кофе?