И вот однажды, забравшись в малину, росшую вдоль заднего забора, он заметил на соседнем участке малышку, расхаживавшую без всякой одежды. Ребёнку было годика три-четыре, не больше, но даже такая кроха возбуждала его любопытство. Он тихонько позвал её. Она подошла и остановилась метрах в пяти от изгороди:

– Тебе чего надо?

– Хочу тебя ягодками угостить.

Польстившись на горсть малины, девчушка приблизилась вплотную, дав возможность любознательному исследователю внимательно рассмотреть устройство той части её тельца, которая обычно скрыта для глаз, и даже потрогать её, не вызвав никакого протеста. Малейшего прикосновения оказалось достаточно, чтобы двенадцатилетний мальчишка ощутил изменение своего мужского естества. В ту минуту он поверил, что рассказанное одноклассниками может вызывать удовольствие.

Вспомнив эту историю, Всеволод заглянул за забор и обомлел.

Из соседнего дома в одних трусиках вышла девица лет восемнадцати с тазиком, полным свежевыстиранного белья, и начала развешивать его. Взор её, естественно, был устремлён вверх, и она не могла заметить подглядывающего. Тот от неожиданности аж присел на корточки и замер. Лицо девушки рассмотреть не удавалось, поскольку она то наклонялась взять очередную вещь, то запрокидывала голову, чтобы держать в поле зрения высоко натянутую верёвку. Зато отчётливо виднелась её нагая грудь, казавшаяся большой, если нависала над тазом, совсем мальчишечьей в момент набрасывания мокрого белья на выбранное для него место и едва заметной, когда незнакомка приподнималась на цыпочки и тянулась ввысь. Выдавали пол только изюминки сосков, неизменно стремившихся кверху.

Впрочем, незнакомка ли? Может, это та самая девчушка? По возрасту вроде бы подходит. Конечно, она уверена, что никто её в таком виде не заметит. Собственно говоря, наблюдать можно лишь с их участка, а здесь, она знает, живут только старик со старухой. Первый еле ходит, а вторая плохо видит, да и чего её стесняться.

Покончив с бельём, юная соседка скрылась, а через несколько минут выпорхнула уже в закрытом купальнике и отправила на ту же верёвку бывшую на ней перед этим нижнюю деталь бикини. Видно, выстирала в последнюю очередь.

Продолжать наблюдение становилось бессмысленно.

За завтраком Эмма Леопольдовна похвалила Всеволода за избавление от кобелиной интервенции и попросила принести из лесу ведёрочко торфа для подкормки любимых цветов:

– Это мне действительно уже трудно самой, – пояснила она.

По дороге в лес его догнал Валерка, живший через две дачи.

– Севка! Какими судьбами?

В старые времена мальчики считались приятелями: не только играли вместе на улице, но и ходили друг к другу домой сразиться в шахматы, шашки, подкидного дурака или, что им нравилось больше, погонять блестящие металлические шары по обтянутой синим сукном поверхности Севиного бильярда, хоть и небольшого, но имевшего все шесть луз.

Всеволод не столько узнал, сколько догадался, кто перед ним. Валерка, бывший на год моложе, сильно сдал, обрюзг, нарастил живот и даже слегка полысел.

– Приехал к отцу погостить, – ответил Сева другу, пожимая ему руку. – Ты-то как? Институт окончил? Семья есть?

– С первым всё в порядке: тружусь старшим инженером в НИИ. Со вторым пока никак. А у тебя?

– Чуть успешней в каждом направлении. Числюсь в очной аспирантуре, весной должен защищаться. Женат, но киндером пока не обзавёлся.

– Надолго в родные пенаты?

– На две недельки. На время олимпиады. Жену обязали работать с одной из зарубежных делегаций и даже поселили в гостиницу. Вот я решил воспользоваться моментом и исполнить сыновний долг.

– Отлично. Как раз с концом моего отпуска совпадает. Тряхнём стариной?

Валера был страстным велосипедистом. Иногда они уезжали вдвоём в такие дали, что дух захватывало. Однажды укатили к соседней железной дороге. Станция вроде бы так же называется, как соседняя с ними, но платформа совсем другая. Сева сильно испугался, а приятель его успокоил:

– Не волнуйся. Я всё изучил по карте. Отсюда до нас по прямой всего десять километров. С разными поворотами и изгибами, считай, двенадцать. За час доберёмся до дома.

Основательно поплутав, они вернулись через два часа, опоздав к обеду и получив нагоняи от родителей. Но впечатлений осталось на всю жизнь.

– Да у меня и велика нет, – посетовал Всеволод.

– Пустяки. Поедешь на моём. У меня их три: два дорожных и полугоночный.

Условившись на следующий день стартовать ровно в девять, друзья распрощались до утра.

5.

Однако выпало им повидаться раньше.

После обеда, когда отец с мачехой прилегли отдохнуть, Всеволод решил ещё раз заглянуть за соседский забор. Уже на подступах к нему услышал он голоса, один из которых, мужской, показался ему знакомым:

– Извини, Леночка, но на гимнастику достать не удалось. Может быть, съездим вместе в Крылатское?

– На греблю?

– Нет, на велотрек. Посмотреть гит на один километр.

– Что это такое?

Сева подкрался ближе. Так и есть! Юную соседку, на сей раз одетую в майку и шорты, обхаживал его друг Валера.

– Это специальный заезд на время. Все участники по очереди едут три круга.

– Наперегонки?

– Нет, по одному.

– И что же там смотреть: едут и едут.

– Да, но время у всех разное.

– У них разное, а у меня одно: своё и занятое более важными делами, чем глазеть на их мелькание.

В роли ухажёра Валера со стороны смотрелся явно смешно. Всеволод поспешил прийти на помощь.

– Привет, молодёжь! – крикнул он из-за ограды, положив подбородок на заострённую макушку штакетника.

Приятель явно удивился, увидев его. Соседка ещё больше:

– Кто это?

Сева решил пойти ва-банк:

– Леночка, неужели ты меня не узнаёшь? А ведь пятнадцать лет назад мы с тобой дружили.

– Пятнадцать лет назад мне было четыре годика, – тон ответа недвусмысленно давал понять, что такой способ знакомства ей неприятен.

– Правильно. А мне – двенадцать. Я угощал тебя малиной. И ты её с удовольствием уплетала за обе щёки.

– Не помню. (Прозвучало как: «Отвяжись!»)

Валера не выдержал и вмешался:

– Это же Сева, сын Павла Николаевича. Он не был тут пятнадцать лет.

– И где же его носило? – девица задала вопрос в третьем лице, поскольку не знала, как в таких случаях нужно обращаться к человеку: на ты или на вы.

– По берегам пустынных волн. От Крыма до Курил, – ответил сам Всеволод.

– Надеюсь, не на велосипеде.

«А ты язва! – подумал Ильин про себя. – И не очень-то здесь большие шансы, видать, у нашего друга».

– Между прочим, он оканчивает аспирантуру и уже женат, – сказал зачем-то Валера.

– Совершенно верно, – подтвердил Сева. – Посему на руку и сердце не претендую.

– Можешь дальше не объяснять: я прекрасно знаю, на что претендуют женатые мужчины, – избрала наконец форму обращения Лена.

Всеволод успел присмотреться к ней. На секс-бомбу не тянет, но что-то пикантное явно есть. Задиристость в поведении вполне соответствует фигуре: элегантной, спортивной, с длинными тонкими ногами и средних размеров бюстом (оценить его объективно оказалось проще в одежде). Короткая стрижка обрамляла волевое лицо с живыми, постоянно вращающимися глазами. Картину немного портил рот, довольно большой и чрезмерно чувственный. Обычно мужчины боятся такого: он олицетворяет способность проглотить кого угодно с потрохами. Но чтобы подобный женский тип вызвал вожделение, достаточно хотя бы малейшего проявления интеллекта с её стороны. Тут, судя по готовым репризам, он бил фонтаном остроумия, как из целой команды почившего КВН.

Разобраться в их отношениях с Валерой в коротком обмене репликами через забор было делом бесполезным. Но, на первый взгляд, вырисовывался вполне банальный расклад: он распускает павлиньи пёрышки, а она, орлица, норовит клюнуть при первой же возможности.

Такая расстановка сил вселяет оптимизм. Надо попытать счастья. Но как?

Ход вроде бы за ним. Не тратить же его на перепалку с новоявленной Катариной. Надо срочно сменить пластинку. И собеседника:

– А ты пригласил свою подругу отправиться с нами в путешествие?

– Да разве она согласится, – сокрушённо ответил привыкший к отказам ухажёр.

– Что ещё за путешествие?

Кажется, рыбка клюёт! Однако играть надо по её правилам:

– Мы собираемся завтра съездить на велосипедах к Чёрному морю и вечером вернуться.

– Если в Сочи или Ялту, я ещё подумаю. В Анапу и «Артек» можете не стараться: уже не девочка.

– Мы собираемся в Варну, на Золотые Пески.

– Увы, у меня кончилась виза.

– Визу я беру на себя.

Ага, попалась! На каждую Катарину есть свой Петруччо.

– Хорошо, но при условии, что мне на себя брать ничего не придётся. Толстокожий Валера истолковал ответ на бытовой лад:

– Конечно, Леночка. Твоё дело только крутить педали своими восхитительными ножками. Мы и накормим, и напоим, и техническое обслуживание обеспечим.

– Значит, на юг?

– На север, – глубоко вздохнув, ответил Валера.

– Ладно. Но не завтра, а послезавтра. Завтра не могу.

– Хорошо, – согласился приятель сразу за двоих. – Отъезд в девять ноль-ноль от моего дома.

Мог бы и спросить! Впрочем, какая разница: днём раньше, днём позже… Главное, что втроём.

– Нет, от моего, – поставила точку Лена.

6.

За очередным завтраком Эмма Леопольдовна попросила помочь ей разобрать чердак:

– Павлу Николаевичу туда уже не забраться, а мне одной тяжело ворочать накопившиеся годами залежи.

Всеволод сразу догадался, что эта просьба тоже имеет двойной смысл. И не ошибся.

– Молодая хозяйка, с которой, я надеюсь, вы меня скоро познакомите, может не придать значения ценности и назначению некоторых предметов и совершить непоправимую ошибку. Новая метла не просто метёт по-новому – она имеет обыкновение выметать вместе с лишним и нужное, – начала издалека Эмма Леопольдовна. – Давайте вместе на трезвую голову устроим ревизию этого склада.

Оказалось, что на чердаке скопилась домашняя утварь нескольких поколений. Обычно такое выкапывается из земли. Здесь же эпохи слоились не вглубь, а ввысь.

От родителей бабушки, перешедших в мир иной вскоре после революции, остался сундучок. Не сундучок даже, а сундучище! Сева видел его и раньше, в раннем детстве, но никогда не заглядывал внутрь. Да и не смог бы при всём желании: на кованой крышке всегда висело два здоровенных замка. В сочетании с выпиравшей посреди ручкой от ремня, которым было поперёк перехвачено это вместилище старья, они напоминали два закрытых глаза с вытянутым носом. Такое зрелище всегда пугало ребёнка, и он не испытывал поэтому никакого любопытства к содержимому.

Вещи бабушки хранились в сундучке, а остальное пространство занимало добро, нажитое родителями: тут валялись и керосинка с керогазом, и форма для пирогов, именовавшаяся почему-то «чудом», и обыкновенный утюг, нагреваемый на огне, и многое другое, устаревшее если не физически, то, в любом случае, морально.

Всеволод приготовился было к погрузке всего этого хлама в тачку, служившую ладьёй Харона для неживой материи, но Эмма Леопольдовна вторглась в его планы новым монологом:

– Я не очень набожная женщина. Моя конфирмация пришлась на время между двумя оккупациями. Сами понимаете, как мы тогда к ней готовились. Но я верю в одну истину собственного сочинения: душа человека продолжает жить на земле в его вещах. Глядя на этот сундук, вам легче вспомнить свою бабушку и даже представить никогда не виденных её родителей. Пока здесь эта керосинка, вы легче ощущаете незримое присутствие своей мамы, дай Бог ей здоровья, не говоря уж о бесконечных поделках Павла Николаевича, с помощью которых дольше сохранится в доме память о нём. Я не призываю вас оставить всё: давайте отберём наиболее важное. Некоторые предметы смогут впоследствии заинтересовать даже музеи: мало кто держит теперь утварь послевоенных лет. В общем, отнеситесь к этому складу философски. А я помогу аккуратней и компактней всё разложить.

Устоять против железной логики мачехи, преисполненной к тому же искренней доброжелательности, он не смог. Так были спасены подвенечное платье прабабки, трость прадеда, бабушкины безделушки, большая часть родительской ветоши, кроме сломанной или практически бесполезной, типа электротрансформатора для подключения приборов с расчётным напряжением в 127 вольт к 220-вольтовой сети.

И всё-таки набралось немало и на выброс, аж на две полные тачки.

– Эмма Леопольдовна, – не без робости поинтересовался Сева, – а что-нибудь из ваших личных вещей здесь остаётся?

– Конечно. Двенадцать лет – срок немалый. Есть и моё. Но я постараюсь замести свои следы. Разве что напольные часы оставлю вам в подарок. На них вряд ли поднимется рука даже у вашей супруги: изделие дорогое, антикварное. Правда, куплено в комиссионном магазине и духа прежних владельцев поэтому не хранит.

– Вы хотите вернуться на родину?

– Да. Хочу умереть в своей стране.

– У вас там есть родственники?

– Представьте себе: ещё жива моя мать. Старушке далеко за восемьдесят. Сейчас за ней присматривают брат и его семья. Но невестка, какой бы та ни была, не может заменить родную дочь.

Всеволод быстро прикинул в уме возраст мачехи: если она достигла совершеннолетия в начале сороковых, значит, ей сейчас нет и шестидесяти. Да с её умением вести дом она и в третий раз замуж выйдет.

– Надеюсь, наши общие с Павлом Николаевичем фотографии тоже останутся целы. Кстати, часть их я, с вашего позволения, заберу.

– Конечно.

У него чуть не вырвалось: «Берите хоть все», но в последний момент он прикусил язык. Как опасны всё-таки непродуманные порывы души, даже благие!

Двенадцать лет. Значит, первые три года отец жил один. Вот вам и соблазнительница с балтийских берегов! Вот вам и разрушительница семьи!

– Скажите, а как вы познакомились с папой?

Тактичней такой вопрос задать самому отцу. Но Эмма Леопольдовна не смутилась. Лицо её заметно просветлело. Она словно помолодела на мгновенье:

– Совершенно случайно. Я работала на почте. И помогла ему уладить кое-какие сложности с отправкой в приграничную зону ценной бандероли. Кстати, бандероль адресовалась вам.

– Да, там была какая-то книга.

– Не какая-то, а довоенная. Следовательно – антикварная. Полагаю, она цела?

– Безусловно. Все отцовские подарки я хранил как зеницу ока. Даже одноклассникам читать не давал.

– Вот видите, значит, вы тоже придерживаетесь моей веры в магическую связь неживых предметов с живыми людьми.

Всеволоду ничего не оставалось, как согласиться с этим несколько странным утверждением.

7.

Вечером Павел Николаевич позвал сына к себе.

– Знаешь, я как-то неловко чувствую себя после вчерашнего. Поверь, совсем не хотел раскрывать тебе глаза на нашу семейную тайну да забыл об этой предательской фотографии. Если б ты не обратил на неё внимания, я не стал бы ничего говорить. Но ты опознал его сам.

Сева не стал расстраивать родителя: конечно, он не узнал отчима. Просто отдельные черты лица показались ему знакомыми. Однако определить по ним самого человека он бы не смог.

– Не расстраивайся, – утешил он отца, – рано или поздно я всё равно бы догадался. Например, сегодня Эмма Леопольдовна проговорилась, что живёт здесь всего двенадцать лет. Получается, ты на какое-то время оставался один.

– Конечно, – мгновенно отреагировал Павел Николаевич. – А у тебя были другие сведения?

– Мне постоянно внушали, что появилась разлучница из Прибалтики и лишила меня отца.

– Какая чушь! – невольно вырвалось у старика. Но, спохватившись, он попытался выправить положение: – Нет, я ни в чём не виню твою мать. Любовь – великая вещь. Испытавший её магию не может не оценивать силу этого чувства у других. Что поделать, если человек сумел пережить сильную страсть дважды. Она, бедняжка, мучилась целых восемь лет. Это, может быть, продолжалось бы и дольше, но Василия перевели по службе на юг.

– Ты знал… раньше?

– Я знал всё с самого начала. Она и не скрывала. Да разве скроешь сверкающие от счастья глаза! Как они сейчас?

– Всё так же. Постепенно превращаются в Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну.

– Вот видишь, насколько правильно распорядилась судьба! Я бы не смог стать ей опорой в старости. Дай Бог Васе её пережить, хоть он и старше. Но ты его не бросай.

– У него же дочь от первого брака.

– Неважно. Если он скрасит последние дни твоей матери – будешь обязан облегчить ему конец жизни. Тем более что я у тебя много сил не отниму.

– Ой, папа, давай не будем… – начал было Всеволод.

– То есть как это не будем! – рассердился Павел Николаевич. – Судьба посылает нам шанс, а мы его отвергнем! Нет, дорогой мой, во всём нужна ясность. Итак: немедленно меняем квартиры. Не хочу оставлять площадь государству. Эмма Леопольдовна уже подыскивает варианты. Скоро ознакомит тебя с первыми предложениями. Помни: здесь тянуть опасно. Главное – вовремя оформить. Меньшего ты всё равно не получишь. Мучить вас с женой своим присутствием я не буду. Постараюсь прожить как можно дольше здесь. Потом меня обещали устроить в больницу. Так что судно выносить тебе не придётся.

– Разве ж дело в горшках? – попытался прервать его обескураженный Сева.