«Интересно, – удивился про себя Ильюхин. – На хрен тут я со своим уголовным розыском и почему на совещании не присутствует начальник ОПУ или его зам? Мутка[39] какая-то… с этим внедрением…»
Шеф словно прочитал его мысли:
– Вас, Виталий Петрович, мы пригласили для того, чтобы в дальнейшем обязать… э-э-э… поработать с выбранным кандидатом и обсудить возможные направления обеспечивающих мероприятий. То есть прикрытия и мероприятий отвлекающего характера. В силу… э-э-э… определенных обстоятельств мы должны учитывать риск… э-э-э… возможного ухода информации. Я пока даже с начальником нашего ОПУ не беседовал. Вы понимаете?
«Чего уж тут не понять? – подумал про себя Ильюхин. – На Крылова намекает… Все знают, что у него позиции в нашем ОПУ очень хорошие… Интересно, а москвичи знают про Крылова и Юнгерова?» Вслух же он сказал следующее:
– Владислав Юрьевич, я принципиально понял. Разрешите мнение от имени, так сказать, юристов?
Это был камушек в огород губоповца, но тот его, естественно, не заметил.
– Прошу вас, – выдохнул облегченно начальник СКМ, знавший, как Ильюхин умеет говорить, – дипломатично и в то же время по делу.
– Давайте сначала определимся в терминологии. – Виталий Петрович глянул на полковника из аналитической разведки. – Я так понимаю, что руководство в министерстве считает, что Юнгеров и ОПС – это одно и то же. У нас несколько иные данные, чуть современнее. У Юнгерова не ОПС, а то, что еще не имеет юридической оценки. Я бы назвал это легализированным кланом, конечно условно. Это не дает оснований сомневаться в целесообразности предложенного мероприятия. Но мне представляется, что выбор сотрудника из рядов ОПУ несколько… неубедителен. Хотя, конечно, мое мнение несколько противоречит соответствующим пунктам известного всем нам приказа. Почему я так считаю? Потому что, как я понимаю, внедрять необходимо не на периферийное направление, условно говоря «кладовщиком», а на передовой участок… так?
– Все верно, – разлепил на секунду губы представитель аналитической разведки, и в этот момент Виталий Петрович вспомнил, что однажды в Москве на большом совещании в министерстве этого человека ему показывал старый товарищ, перебравшийся в столицу. Показал и шепнул, что этот полковник – не просто серьезный офицер из центрального аппарата, а, как бы это сказать, – вельможа. Особа, неформально приближенная к группе серьезных товарищей из самой верхушки руководства страны. И очень часто этот вельможа, как поговаривают, выполняет и курирует выполнение разных деликатных и даже неформальных мероприятий. Реальная власть, которой обладал этот человек, была намного выше возможностей простого полковника из центрального аппарата – пусть даже и из аналитической разведки…
– Так вот, – продолжил Ильюхин, – ни на йоту не сомневаясь в соответствующей квалификации сотрудников ОПУ, тем более самых проверенных и лучших, хотелось бы отметить, что их стереотип поведения не подходит для тесного контакта с выбранной системой координат. Если говорить проще – опушник может фиксировать. Наблюдать. Это у них в крови. Опушник – не лидер, потому что подсознательно старается не высовываться, опушник сливается с ландшафтом.
– Нос в пыли и в жопе ветка – впереди ползет разведка! – хохотнул похмельный губоповец, натолкнулся на взгляд своего сановного земляка и снова поскучнел.
– Именно так, – светски улыбнулся Виталий Петрович. – А чтобы хоть что-то узнать, необходимо попасть в верхнюю треть пирамиды Юнгерова. Быстро это может сделать только свой по менталитету. Относительно быстро, конечно.
– Свой по менталитету? – заломила бровь аналитическая разведка. – А где такого взять? У нас бандиты не работают!
– Совершенно справедливо, – немедленно согласился Ильюхин. – Я плохо сформулировал: только опера, знающие, как устроена жизнь, в том числе (не побоюсь этого термина) и в ОПС, подходят для этого задания.
– Так у них вроде другая работа? – В тоне вельможного полковника еще оставалась настороженность, но уже неагрессивная.
– Разумеется, – кивнул Виталий Петрович. – Поэтому после соответствующего отбора кандидата его необходимо будет официально уволить из органов.
– Под залегендированным предлогом? – задумчиво уточнил разведчик-аналитик.
– Ясен перец! – обрадовался непонятно чему губоповец. Москвичи переглянулись, и строгий полковник медленно этак кивнул. Природа его такого вроде бы неожиданно быстрого согласия была абсолютно понятна Ильюхину: при предложенном раскладе и большая доля ответственности, и ворох бумаг уходили из епархии разведки. Причем – и это будет отмечено отдельно – не Москва и предложила такой вариант. В высоких сферах и серьезных ведомствах каждое подразделение играет в свой футбол и по своим правилам. Все классно: если что-то, непонятно пока что, удастся, то будет Ильюхин в огромном московском кабинете сидеть с краешку длиннющего стола, за которым свободных мест не останется.
А если все сорвется, то в том же огромном кабинете Ильюхин будет не сидеть, а стоять, но уже в полном одиночестве. Известное дело, у победы всегда много отцов, а поражение, как правило, остается сиротой. Все это Виталий Петрович уже проходил, причем неоднократно. «Банкет» будет за счет государства. Но с его персональной ответственностью за перебитую посуду. Нет, конечно, все помогут чем могут, однако москвичи будут ласково отвечать из столицы: «Тебе на месте виднее – ты и принимай решение».
Ильюхин часто досадовал на свою манеру «бежать впереди паровоза», но такова уж была его природа – он любил свою работу и старался делать ее честно.
– Да, под залегендированным предлогом, – в очередной раз согласился Виталий Петрович. – При этом сотрудник должен быть молодым, а значит, современным. Я со своими сединами, например, могу быть внедренным только в службу безопасности банка. Вы меня понимаете?
– Угу, – откликнулся полковник из ГУБОПа, хотя вопрос вообще-то адресовался не ему. Начальник СКМ не выдержал и тихонечко хрюкнул, потому что сам губоповец выглядел так, будто прямо сейчас готов идти к немцам в тыл, и такой пошел бы, забыв вынуть ромбики из петлиц[40].
Аналитическая разведка никак не прореагировала, и Ильюхин продолжил развивать свою мысль:
– В таком тесном кругу я могу сказать и кое-что крамольное: оперативник и жулик – это две стороны одной монеты. Не два сапога – пара, а колечко, но друг друга они чуют. Они больше свои друг другу, чем все прочие на этой земле.
– Терпила – хуже мента! – поддержал питерского коллегу блатной поговоркой губоповец.
– Где-то так, – кивнул Виталий Петрович. – Я приведу непопулярный, может быть, пример: не так давно в Таджикистане шла гражданская война. Некие «юрчики» убивали «вовчиков» и наоборот. «Вовчики» выдвинули тему демоисламизма, а «юрчики» лозунг «Нет исламу, наша Родина – СССР». Кстати, люди об этом знают мало, у нас об этом писал журналист Обнорский, да и то только потому, что, как бывший офицер и востоковед, шарит… простите, разбирается в предмете. Я отвлекся. Так вот: «юрчики» – это была спайка уголовников и сотрудников МВД. Их лидер отсидел 23 года. Внешне для нас это выглядит, наверное, очень странно. Но если знать жизнь и Восток – то очень даже естественно.
– И кто победил? – заинтересовался ГУБОП.
– «Юрчики». Они Эмомали Рахмонова и поставили.
– Да-а, – сказал с непонятной интонацией полковник из аналитической разведки. Воцарилась некая философская пауза.
– И что ты предлагаешь? – начальник СКМ вновь по-свойски перешел на «ты».
Ильюхин пожал плечами:
– Я предлагаю осуществить выбор из своих… то есть из оперов уголовного розыска. Еще раз озвучу критерии: молодой, энергичный, современный, любящий дело, лучше – уже побывавший в переплетах. Кстати, из-за переплетов его и можно залегендированно уволить.
– Стремящийся[41], короче, – снова обнаружил себя ГУБОП.
– Не против, главное – к чему, – подкорректировал блатную лексику бывшего муровца Виталий Петрович.
– В принципе я согласен с товарищем Ильюхиным, – сказал начальник аналитической разведки и обозначил телом некое движение, которое начальник СКМ уловил и встал, показывая, что предварительное совещание закончилось:
– Петрович, ты подготовь мне свое мнение по кандидатурам, но уже – конкретно…
Начальник СКМ был рад возможности как можно быстрее спровадить москвичей из центрального аппарата, так как минувшей ночью в ходе празднования Дня милиции один сотрудник случайно, по пьянке, выстрелил из табельного оружия в живот другому. «Хрен замнем, хрен замнем!» – вертелось в голове у Владислава Юрьевича.
– Я доложу своему руководству, – тихо проинформировал полковник-сановник, подводя окончательный итог странной беседе, которую и совещанием-то можно было назвать с трудом.
И тут Ильюхина словно черт за язык дернул:
– Разрешите вопрос?
Аналитик медленно повел глазами:
– Слушаю.
– Простите, если вопрос не по существу… Но… Почему именно Юнгерова? Он же не самая большая дрянь… Отсидел…
Начальник СКМ аж губу закусил. На щеках начальника аналитической разведки проступили два маленьких розовых пятнышка:
– Удивлен… А кто вам сказал, что именно Юнгерова? Что одного только Юнгерова? Это мы с вами только о Юнгерове говорим. А с другими сотрудниками будем говорить о других… бандитах. Вы, товарищ полковник, как-то странно рассуждаете: отсидел, не отсидел… Какая разница! Эти люди неправедным путем нажили богатства, украли у народа, а сейчас чувствуют себя в безопасности. Пусть чувствуют. Это только нам на руку. Я ответил на ваш вопрос?
– Так точно! – отчеканил Ильюхин, ругая себя за длинный язык. Внезапно наэлектризовавшуюся атмосферу так же внезапно разрядил ничего не понявший губоповец:
– Слушайте, а буфет у вас в управе есть?
Начальник СКМ шумно и с хлопотанием потащил москвичей харчеваться-опохмеляться, а Виталий Петрович, приобретя закономерный геморрой за свою же инициативу, направился к своему кабинету. По ходу движения он разглядывал лица сотрудников, шаставших по коридору с явными признаками «синдрома тревоги». Некоторые даже чуть ли не за стенки держались.
– Далеко собрались?! – окликнул для порядка Ильюхин группу из четырех оперативников, которые воровато озирались и переговаривались почему-то почти шепотом.
– На территорию, товарищ полковник! – ответил с преувеличенной бодростью самый наглый из четверых.
– Ну-ну, – усмехнулся Виталий Петрович, понимая, что «территория» нынче располагается у места ближайшего розлива пива.
Рядом со своим кабинетом он почти столкнулся с Рахимовым, который тащил пару полиэтиленовых мешков в одной руке и куль из плотной оберточной бумаги под мышкой другой. Это явно были «презенты к празднику» для Крылова – та часть, которая перешла в собственность капитана.
– Не уронишь? – съязвил Ильюхин, интонацией выдав свое отношение к этому офицеру. Рахимов сделал вид, что не расслышал. Виталия Петровича это на секунду задело: «Черт знает что себе позволяют!» Однако останавливать крыловского «адъютанта» он не стал. Почему-то Ильюхин вдруг вспомнил, как много лет назад, впервые надев лейтенантскую форму, возвращался домой с курсов подготовки и увидел впереди армейского генерала. То ли смутившись от того, что генерал армейский, а армия сотрудников милиции офицерами не признавала, то ли еще по каким-то юношеским соображениям, но он прошел мимо, отвернув голову и не козырнув, как положено. И тут же услышал себе в спину: «Молодой человек, подойдите ко мне, сделайте одолжение». Ильюхин похолодел, потому что генерал даже не назвал его «товарищем лейтенантом». Он обернулся и наткнулся на насмешливо-колючий взгляд генерала: «А разве лейтенантам не надо генерал-лейтенантам честь отдавать?» – «Надо», – покраснел Ильюхин. «Так отдайте!» Ильюхин козырнул. «Вы свободны, так как у меня мало времени. Кругом и шагом марш!»
У лейтенанта милиции Ильюхина кровь отхлынула от щек только метров через сто. Он запомнил этот стыд на всю жизнь…
Виталий Петрович вошел в свой кабинет и вернулся из прошлого в настоящее, потому что сразу же за ним заскочил его помощник и начал громко возмущаться печальным обстоятельством, что ОПУ совсем оборзело: он-де еле точку ПТП выбил, а они, твари, полторы недели говорили, что объект молчит, хотя прекрасно знали, что телефон отключен за неуплату.
– Суки драные! – так вот, емко и энергично, охарактеризовал помощник своих коллег из ОПУ, можно сказать – своих боевых товарищей.
Ильюхин помощника не поддержал:
– Лучше скажи им спасибо за науку. И еще: если городской телефон отключен, то, скорее всего, хата съемная и с этого номера напоследок наговорили – по межгороду и международному. Это я к тому, чтобы ты сам проверил. А то потом начнешь и «семерку»[42] бросать под адрес. А потом и они козлами окажутся.
Помощник, не найдя поддержки, удалился, гордо поджав нижнюю губу, а полковник уселся за свой стол, подпер голову тяжелым кулаком и глубоко задумался. Ильюхин давно уже для себя откинул управленческую манеру правильных, бесконечных и бестолковых рассуждений. О том, что подыскивать кандидатуру на внедрение поручили ему, он не жалел. Обеспечивать прикрытие неизвестно кого – еще хуже. В случае чего всегда можно сказать, что хреново прикрывали. А так хоть сам выберешь, сам и будешь знать, на что, собственно, можно рассчитывать при таком раскладе. К озвученным на «совещании» критериям кандидата на внедрение Виталий Петрович мысленно добавил еще один – он должен знать этого парня лично. И не сейчас узнать, а как-то знать по прошлой жизни, выражение глаз представлять, улыбку. В этом Ильюхин абсолютно разделял точку зрения Марио Пьюзо[43], писавшего, что нельзя начинать серьезное дело без личного знакомства и личного восприятия партнера…
Мысленно, конечно, полковник перебирал разных сотрудников, но у каждого не хватало для такой необычной операции какой-нибудь маленькой черточки. Кто-то, например, всем бы подходил, но – собирался жениться, и невеста готовилась рожать. То есть – уже оброс семьей. Вроде – мелочь, но что говорить жене? Не волнуйся, мол, Клава, меня уволили, но все перемелется… В конечном итоге обязательно получится комедия положений: «У тебя там не закрытый, а… открытый перелом»[44].
Вдруг Ильюхину в голову пришла одна мысль. Он встрепенулся. Вот так, наверное, и Юрия Гагарина выбрали – а что, может, даже и с похмелья. Рядом были разные достойные, но по сумме характеристик в космос полетел старший лейтенант из Смоленской области…
Виталий Петрович взял телефонную трубку и набрал номер начальника уголовного розыска Василеостровского района Ткачевского. Тот отозвался мгновенно, мгновенно и по голосу Ильюхина узнал, осторожно поинтересовался, как прошло празднование.
– Да нормально все, Витя. У тебя-то как? Без потерь?
– Бог миловал, – дипломатично-бодро откликнулся Ткачевский, и по его тону было понятно, что он лихорадочно просчитывает причину звонка начальства и на всякий случай перебирает в голове все «художества» своих орлов.
– Слушай, Виктор, – кашлянул в трубку Виталий Петрович, – у тебя там в шестнадцатом трудится опером некий Штукин… Давай-ка его к тринадцати нуль-нуль ко мне.
– Это из-за которого засаду в Марьиной Роще перебили?[45] – уточнил через короткую паузу Ткачевский, хотя, конечно, и без этого «уточнения» прекрасно знал, кто такой Штукин. Вопрос был разведывательного характера, нужный для прощупывания настроения начальства. Ильюхин беззвучно ухмыльнулся и подыграл:
– Этот самый… Похоже, допрыгается скоро… Не в коня корм.
Ткачевский шумно сглотнул и елейным тоном поинтересовался:
– Виталий Петрович, а его к вам – с делами какими-нибудь или… порожняком?
– Без бумаг, – полковник с трудом выдерживал серьезный тон. – Пусть сам явится… красно солнышко.
– Слушаюсь, товарищ полковник! – Голос Ткачевского явно повеселел, начальник Василеостровского розыска был волком опытным и часто говорил своим операм: «Если какая блёвань и есть – то только в бумагах. А если что-то есть, но не в бумагах – то этого и не существует!»
Ильюхин положил трубку, продолжая улыбаться. Он знал десятки «доберманов и пинчеров». Знал оперов от Бога, с характерами, долбанутых на работе. Знал и таких красавцев, при взгляде на которых в голове автоматически щелкало: «Ну и рожа – три побега, шесть этапов». Но все они уже давно были легавыми, и чуткий нос мог унюхать пса в волчьем обличье… А Штукин – он… другой. Полковник вспомнил серые, с насмешливым прищуром, глаза опера и довольно улыбнулся…
О проекте
О подписке