Парень фыркнул.

– Ага, мы только что были этому свидетелями.

Полный мужчина с беспокойством наклонился к соседу с «дипломатом».

– Это игра такая? – спросил он. – Вы во что-то играете? В исторические личности?

– А вы ничего не чувствовали, когда спали? – в ответ спросил тот.

– Нет. В голове сейчас звенит, разве что. Я просто хорошо сплю, а просыпаюсь мгновенно. У меня, знаете, нет такого, чтобы дремать. Свойство организма. Выключатель срабатывает – сплю, срабатывает в обратную сторону – просыпаюсь. Многие удивляются, не верят, что такое возможно.

– Это все розыгрыш, – сказал Дима.

Шумер улыбнулся и кивнул.

– Постойте, – сказал мужчина с «дипломатом», – он же был избит. Вас же избили эти… – обернулся он, разглядывая Шумерово лицо. – Я, правда, уже сомневаюсь…

– Извините, – сказал вдруг старший лейтенант, – хочу спросить: про бессмертие – правда?

По проходу протопала тетка с сумкой, за ней, покручивая дубинкой, прошел сержант дорожной полиции. Снаружи над лесами и пустыми пространствами, заросшими сухой прошлогодней травой, плыли низкие облака.

Шумер пожал плечами.

– Каждый человек в некотором роде бессмертен.

– Это софистика. А вот то, что мы слышали…

Шумер улыбнулся.

– Мысли. Вслух.

– Так вы экстрасенс или имеете эту… божественную природу? – спросил парень с верхней полки.

– Самому не смешно? – поднял глаза Шумер.

– Нет.

– Не думаю, что есть связь.

– Ясно, – насмешливо сказал парень, – а я уж подумал, что вы таким образом апостолов набираете.

– Это еще смешнее, – сказал Шумер. – Кто последует за мной?

Стало тихо. Словно издалека долетал шум с мест за переборками. Дима отвернулся к окну. Полный пассажир, сидящий напротив Шумера, потупился. Старлей переглянулся с женой. Волосатый парень с верхней полки с усмешкой произнес:

– Ну, не, я помню, что там дальше было.

Он отклонился, пропал, стукнув в жесткий каркас пяткой.

– Извините, – сказал, привстав и обращаясь к «полочнику», мужчина с «дипломатом», – но там были римляне, и, вообще, совсем другая страна, зелоты, фарисеи.

– Во-во, – сказал парень. – А у нас будет полиция, попы и бандиты.

Мужчина с «дипломатом» сел.

– Я не могу, – сказал он растеряно, – у меня аудит.

Шумер улыбнулся.

– Я не в претензии.

– Но у меня номер в гостинице, двухместный. Если вам негде жить… Это было бы замечательно, если б вы поселились вместе со мной!

– У меня есть, где жить, – сказал Шумер.

– Я серьезно, – горячо заверил его мужчина с «дипломатом». – У меня забронировано на две недели.

– Я тоже.

На мгновение закрыв глаза, Шумер воссоздал в памяти старый двухэтажный дом, потрескавшуюся штукатурку, неряшливую побелку стен, электрические провода на фарфоровых «роликах», пролет деревянной лестницы к деревянной двери.

Там, за дверью – его квартира.

Старенькие обои. Пожелтевшие. Какой на них был узор, уже и не видится так ясно. Кажется, какие-то голубенькие лепестки в ромбиках золоченых пересекающихся линий. Угол ободран и аккуратно подклеен. У самого входа – тумбочка, в ящичек которой складывали ключи и носовые платки. Нынешняя тумбочка, темного дерева, – третья или даже четвертая инкарнация. Первая имела аптечный белый цвет. Вешалка и антресоли. Наверху – шапки. Рыжая, лисья – женская, мужская меховая «ушанка», кожаный шлем с очками-консервами и шляпа-канотье, потерявшая товарный вид.

Половичок упирается в простенок. Третья справа половица скрипит, если на ней прыгнуть. Простенок занят отрывным календарем и часами-ходиками. Из-за старого комода выглядывает зеркало, бог его знает откуда притащенное. Оно целиковое, от пола до потолка, в тяжелой деревянной раме, выкрашенной коричневой краской.

От зеркала пахнет клопами. А, может, морилкой. В детстве оно притягивало Шумера. Зеркало, видимо, было бракованным и часто искажало пропорции в него глядящего. Однажды оно здорово испугало его, отразив голову желтоватым, вспухшим на тоненькой шее пузырем. Бам-м! – и лопнет.

По коридору налево находятся кухня и кладовка. Кухня совсем крохотная, но с печью. Зато кладовка – вполовину кухни. В другом конце – три комнаты, и одна из них сквозная. В ответвлении – туалет.

Обои везде одинаковые, голубенькие лепестки. Только в сквозной, где жил отцов брат, старший, полно плакатов. Боярский. Пугачева. «Верасы». Патлатые парни с гитарами в рубашках с отрытым воротом и в брюках-клеш. Не «Битлз», нет, не «Битлз».

Старенькая мебель, матерчатые диваны, кровати с железными спинками, журнальный столик, торшер, серванты светлый и темный, разведенные по разным комнатам. Гравюры. На них олень, город на берегу реки, девушка с кувшином.

Вязаные салфетки на подушках, на стульях, на радиоле.

Из кухни тянет выпечкой. Там поспевают шаньги. Еще чуть-чуть – и можно будет сесть за стол, подставить чашку под самовар и получить из рук бабушки большое блюдце, полное обмазанных сливочным маслом безумно вкусных шанег.

Шумер не помнил их вкуса, помнил, как было горячо, и как боязливо он трогал пальцами сдобный бок – не обжечься бы.

Он, наверное, едва не воплотил этот дом – двухэтажный призрак мелькнул за вагонным стеклом, рассыпавшись быстрее запоздалого поворота головы. Шумеру вдруг подумалось: а что если бы дом возник и остался? Привет из прошлого в сотне метров от железнодорожной насыпи, одинокое строение посреди необжитой пустоты, одним краем в болоте.

А что, если бы внутри…

Шумер качнул головой и посмотрел на соседа с «дипломатом».

– У меня квартира в Пустове, – сказал он. – Я не вру.

– Но, возможно, она уже занята, – сказал сосед. – Вы давно были в Пустове?

– Давно.

– Вот. Бог знает, что могло случиться с вашей квартирой!

Знакомая проводница пошла по вагону.

– Закрываю туалеты! – зазвенел ее голос. – Пустов – через полчаса! Граждане, закрываю туалеты. Сдавайте стаканы!

Она прошла вперед, вернулась назад.

– Чай попили?

– Да, – сказал Дима.

Проводница сгребла казенную посуду.

– Возьмите еще один, – спустил стакан парень с верхней полки.

– А ты? – наклонилась проводница к Шумеру.

– Я?

– У тебя тоже стакан в руках.

– Извините.

Шумер расстался со стаканом.

– Все? – проводница зорко оглядела стол. – Никто больше чай не брал?

Полный мужчина напротив Шумера мотнул головой.

– Мы бы хотели, если возможно, минут через пять… – подала голос жена военного.

– Не получится, – отрезала проводница. – Бойлер выпили весь. Вот в Пустове воду зальем, тогда – пожалуйста. А пока минералку берите, минералка есть. Принести? Сорок семь рублей. Бутылки три осталось.

– Нет, спасибо, – натянуто улыбнулась Настя.

– Ну, значит, пить не хотите.

Позвякивая стаканами в подстаканниках, с осознанием собственной правоты проводница скрылась в проходе. Мужчина с «дипломатом», покопавшись в карманах плаща, выудил мятую визитку и сунул ее Шумеру в руку.

– Здесь мой телефон, второй, снизу который, мобильный. Если у вас все же с вашей квартирой не получится…

– Спасибо, – сказал Шумер.

За окном густо пошли дачные участки. Поезд прибавил ходу. Разномастные домики с жестяными и шиферными крышами проскакивали мимо, будто толпа неудачливых встречающих. Из смешения пятен глаза выхватывали лишь отдельные детали – теплицу, затянутую целлофаном, кирпичный забор, накренившийся трактор, увязший в колее, грядки, колонку, сухую березу, вымахавшую выше столбов, разбитый и провалившийся внутрь себя сарай.

Мелькнули переезд, закрытый шлагбаумом, и автобус, ожидающий прохода поезда. Параллельной путям грунтовкой пытался сравняться с составом в скорости какой-то самонадеянный велосипедист.

– Ф-фух, полчаса, да? – сказал полный мужчина. – Она объявила, что через полчаса, так? – обратился он к окружающим.

– Уже меньше, – сказал старший лейтенант.

– То есть, по расписанию?

– Кажется, да.

– «Пустовский» почти никогда не опаздывает, – сказал сосед с «дипломатом». – Вот на московском и южных направлениях можно и на три-четыре часа обмануться. Там вечно какие-то непредвиденные остановки. – Он повернулся к Шумеру. – А как вы, кстати, с вокзала? На своих двоих?

Шумер кивнул.

– Мне недалеко.

– Вас в таком виде, извините, вокзальная милиция примет.

– У меня паспорт есть, – сказал Шумер.

– Все равно вам лучше не ходить одному. Я возьму такси и подвезу вас. Выйдем вдвоем, будто вы мой перебравший товарищ.

Шумер качнул головой.

– Вам лучше со мной не связываться.

– Почему?

Шумер не ответил.

– Я не понимаю, почему, – растеряно произнес мужчина с «дипломатом», глядя на военного и его жену. – Что в этом такого?

– У каждого – свои тараканы, – сказал старший лейтенант.

– Но человек – уникум…

– Вам же сказали, – разъяснил парень с верхней полки, – что следовать ему – чревато. Апостолы, кстати, все умерли мученической смертью. Это я к тому, если вы стремитесь стать новоявленным апостолом.

– Все? – побледнев, спросил сосед с «дипломатом».

Шумер улыбнулся.

– Кроме Иоанна.

– А что Иоанн?

– Страдал, но умер своей смертью.

Сосед с «дипломатом» задумался.

– Я могу быть вашим апостолом, – сказала вдруг Людочка.

До этого она сидела тихо-тихо, накрутив на пальцы проводок от наушников, и неподвижным взглядом смотрела в перекладину верхней полки, забитой раздутыми, словно лопающимися от спелости сумками.

Сейчас глаза ее нашли Шумера. Странно было в них заглядывать. Они горели готовностью к самоотречению.

Шумер с холодком, с грустью подумал: началось.

– Людка, ты чего? – очнулся ее кавалер.

– Ничего!

– Людка!

Дима попытался развернуть девушку к себе.

– Я могу стать вашим апостолом, – повторила Людочка, игнорируя усилия своего парня. – Даже если меня убьют.

– Ты дура что ли? – повысил голос Дима. – А я, значит, для тебя так?

Поворот головы у Людочки вышел царственный, плавный, глаза презрительно сузились.

– Ты?

Наши решения, наш выбор в ключевой точке неуловимо меняют нас, подумал Шумер.

Некоторые начинают слегка светиться. Другие расправляют плечи и становятся выше собственных желаний и своего прошлого. А легкомысленная девчонка, которая вдруг обнаруживает, что вся жизнь ее до этого поезда, этого вагона и этого мгновения состояла из бессмысленных и жалких эпизодов и слов, приобретает удивительную крепость души и убеждений.

А также всепоглощающее желание следовать за пассажиром в замызганном пальто и в потемневших понизу от крови брюках.

Шумеру сделалось стыдно. Он, впрочем, не считал себя глубинным знатоком психологии. Но он видел глаза, видел прогиб спины, видел, каким страстным и ослепительно красивым в этой страсти стал Людочкин профиль.

– У него бабок – шесть рублей! – выкрикнул Дима.

– Ну и что?

– Он реально – никто!

– Ты же его слышал! – возразила Людочка.

– Весь вагон, наверное, слышал, – прокомментировал парень с верхней полки. – Впрочем, я пожалуй, мелко беру. Весь поезд.

– А что я слышал? – развел руками Дима. – Бла-бла-деньги, бла-бла-бессмертие? Он, может, просто к вагонной радиосети подсоединился. Сейчас умельцев много. Куда не плюнь, все что-то химичат.

– Я ему верю!

Крыть это было нечем.

Физиономия Димы приобрела досадливое выражение. Но за досадой, к удивлению Шумера, проглядывала не мелкая обида собственника, не возмущение идиотским поступком, а какое-то странное беспокойство, что девушка пропадет, вляпается с непонятным полубомжом в такие неприятности, что ни он, ни папа, ни папина «крыша» потом не спасут.

Надо же.

– Ты посмотри на него! – сделал последнюю, отчаянную попытку Дима. – Посмотри! – Он выставил руку. – Мужик идет к успеху, ага!

Шумер улыбнулся. Он специально отклонился, чтобы девушка могла оценить его внешний вид. Куда тут что спрячешь? Он потер щеку. Впрочем, все уже заросло, рассосалось. Верхний зуб только не спешил.

– Он много претерпел, – сказала Людочка. – Я ему нужна.

– Что?

– Это ее выбор, – произнес Шумер. – Но это не лучший выбор. И, наверное, не самая счастливая история.

– Вы не знаете, – прошептала Людочка.

Шумер опустил плечи.

– Возможно, я чего-то и не знаю. Вы выдержите?

Он посмотрел на Людочку.

– Люда, вы подумайте, – подала голос Настя.

– Он – шарлатан! – выкрикнул Дима.

Людочка оглянулась на говорящих и запахнула пальто, словно ей стало холодно.

– Я постараюсь, – сказала она Шумеру. – Вы не должны обо мне беспокоиться. Это правильно, что это мой выбор.

– Девять девятнадцать, – сказал Шумер, глядя ей в глаза.

На щеках Людочки выступил румянец.

– Я не знаю, что это значит.

Шумер не ответил.

– Можно? – встав, спросила девушка соседа с «дипломатом».

На лице мужчины отразилось непонимание, потом он сообразил, что его просто просят поменяться местами.

– Конечно-конечно.

Он переместился по полке к Диме. Людочка села рядом с Шумером.

– Лютый песец, – убитым голосом прокомментировал Дима.

– Сочувствую, – сказал мужчина с «дипломатом». – Если женщина что-то вбила себе в голову, бесполезно просить ее изменить решение. У меня и жена такая, и дочь недалеко от яблоньки упала.

– Да понятно.

Дима открыл бумажник и выловил оттуда три сотенных бумажки.

– Эй, дура! – он бросил банкноты Людочке. Две, крутясь, упали на пол, одна спланировала на «дипломат». – Это подарок от меня!

– Мне не нужно, – сказала девушка, прижимаясь к Шумеру.

– А как жить будете?

Дима порывисто встал и собрал деньги.

– Возьми, блин!

Он вырос перед Людочкой, рассерженный и взведенный. Сотенные тряслись в руке, трепетали крыльями с зеленоватым отливом.

– Мы возьмем, – поднял глаза Шумер.

– Ты, блин, не суйся! – брызнул слюной Дима. – Я не тебе, я ей! Нарисовался тут, иисус с побитой рожей.

– Мы возьмем, – повторила за Шумером Людочка.

Она сунула банкноты в карман пальто.

– Спасибо, – сказал Шумер.

– Вот не надо, да?

Дима, посмотрев на лежащего на верхней полке парня, с независимым видом рухнул на свое место.

– Вы лучше, чем казались мне изначально. Поберегите себя в Пустове, – сказал Шумер.

Дима усмехнулся.

– Я там не задержусь.

Он отвернулся к окну, за которым прекратили мелькать дачные участки и потянулась то ли промзона, то ли остатки былого, социалистического еще, колхозного хозяйства. Длинные здания из серого силикатного кирпича с датами постройки в виде выложенных красным кирпичом цифр на фронтонах чередовались с сараями, будками, навесами и проплешинами грязи. Какими-то диковатыми зигзагами, будто сами по себе, отдельно от зданий, летели щелястые, кое-где повалившиеся заборы.

– Может, парень, ты и нас одаришь? – хохотнул старший лейтенант.

– Да пожалуйста, – Дима бросил ему бумажник.

Как от надоевшей безделицы избавился.

– Извини, – старлей, багровея лицом, припечатал, будто гвоздем прибил, пойманный бумажник к столику. – Так с нами обращаться не надо.

– А мне все равно, – сказал Дима.

– Значит, дурак.

– И что?

– Возьмите, – из своих трех сотен Людочка через пространство между полками протянула две. – Вам нужнее.

– Не смей! – Дима перегнулся через мужчину с «дипломатом», пытаясь помешать девушке передать деньги.

– Но ты же не хочешь…

– Блин! – простонал Дима и схватился за бумажник. – Сколько вам нужно? – спросил он Настю. – Просто скажите, сколько.

– Киря, – беспомощно произнесла та.

Старший лейтенант хмыкнул.

– Да ничего нам от него не нужно!

– Пятьсот! – сказал Дима, с шелестом рассыпая купюры.

– Парень…

– Пятьсот пятьдесят! – к сотенным Дима принялся выкладывать десятки. – Пятьсот шестьдесят! Больше не дам. Мне еще на попутку до Телегина нужна хотя бы сотня. Все.

Он отпихнул деньги и словно без сил с опустевшим бумажником сжался в углу.

– Димка, я тебя люблю! – вскрикнула Людочка.

Мужчине с «дипломатом» вновь пришлось сдвинуться, теперь уже в обратном направлении.

– Головокружительные события, – произнес полный пассажир напротив Шумера. – Санта-Барбара.

Шумер улыбнулся.

Девушка в это время притиснулась к своему брошенному было кавалеру, обняла, заползла рукой под куртку:

– Димчик.

– Отстань, – обиженно отозвался Дима. Даже голову прикрыл, приподняв плечо.

– Ну, Дим.

Голос Людочки стал едва слышим. Молодой человек изгибался, пытаясь прекратить путешествие ее руки по своему телу. Сосед с «дипломатом» наклонился к Шумеру.

– Быстро вы потеряли апостола, – сказал он. – Минут за десять?

– За девять минут девятнадцать секунд, – кивнул Шумер.

– Так это…

Сосед умолк, соображая.

Деньги лежали на столе. Зеленели, синели. За окном проскочил еще один переезд, тенью мелькнула высокая труба котельной. Потянулись городские окраины, блеснул золотом низкий церковный купол.

– Подъезжаем! Пустов! – громко объявила, проходя, проводница. – Вещи не оставляем! Стоянка – пятнадцать минут!

Вагон, словно разбуженный ее голосом, наполнился жизнью, звуками. Застучали каблуки, зашелестела одежда. Старуха, прикорнувшая на боковой полке, растолкала едущего с ней мальчика и шагнула к Шумеру:

– Помогите, пожалуйста, вещи спустить.

– Какие? – спросил Шумер.

– А эти, – показала она на раздувшиеся сумки на верхней полке.

Шумер поднялся.

– Все ваши?

– Все мои, мои. Меня встретят.

– Ну, не в проход же складывать?

Шумер пропустил в начало вагона уже собравшегося и стремящегося в тамбур пассажира.

– А вот сюда, – старушка за руку пересадила внука, освобождая боковое сиденье. – Сюда спускайте. И на стол одну.

Шумер сгрузил сумки.

Сумки были тяжелые. В одной, кажется, круглились арбузы. В другой сквозь ткань проступали углы упакованных внутрь коробок. Никто ему не помог, все наблюдали, как он надсаживается, кряхтит и потеет.

Только Людочка старалась не поворачивать голову в его сторону.

– Вот спасибо вам, – сказала старуха.

– Пожалуйста.

Шумер, улыбнувшись, сел.

Поезд замедлил ход. Заскрежетали колеса. За окном отползли назад светлая ограда и вереница голых, опиленных лип. Побежал серый асфальт платформы, потекла по нему желтая предостерегающая полоса. Блеснуло окнами привокзальное кафе. Над деревянной двустворчатой дверью кафе наискосок, вверх, взлетело название. «Чайка». Внутри белели высокие столики, за которыми возможно было только стоять.

– Кажется, все, – сказал Шумеру мужчина с «дипломатом».

Мимо купе с сумками, баулами, детьми потянулись люди.

За стеклом замерло здание вокзала. Длинное, выкрашенное в зеленый цвет, оно делилось на три части. Пристройка слева объявляла о себе как о камере хранения и зале ожидания номер один. Справа, насколько видел Шумер, размещались кассы и зал ожидания номер два. В центре, под башенкой с часами и надписью «Пустов» находился, собственно, выход в город.

У урны рядом с дверями курил милиционер. Встречающих было не много. Рядком стояли бабки с нехитрым товаром – платками, посудой, игрушками.

– Пустов! – крикнула проводница.

– Ну, мы пошли, – сказала Настя.

– Возьмите, – подала ей зажатые в руке сторублевки Людочка.

Настя оглянулась на мужа. Старлей пожал плечами.

– Спасибо.

Купюры перекочевали из ладони в ладонь.

– Разрешите? – спросил у полного соседа старший лейтенант.

– Что? – не понял тот.

– Полку приподниму. Вещи.

– Ах, да-да.

Мужчина встал, перекрыв проход.

– Эй!