Он чуть ли не всё сделал за Лёшку – и пальцы Лёшкины зацепил, и выпер его вверх, и даже за коленом потянулся, но тут уже Лёшка сообразил сам и хоть и ушибся, а забалансировал на одной ноге. Цапля цаплей, но стоячая!

– Так лучше, – оценил Штессан.

– Заползай, – сказал Мёленбек.

Как вчера, он сел за стол и принялся переставлять предметы. Предметов явно прибавилось, кажется, количество их приближалось к десятку.

– Давай, – подал руку Штессан.

– Я сам, – отпихнул его Лёшка.

И чуть не грохнулся вниз.

Штессан вовремя дёрнул его на себя, нога нашла опору, пальцы вцепились в короткий ворот безрукавки, вторая нога ребристой подошвой кроссовки протарахтела по углу подоконника. Тр-рынц!

– Простите, – Лёшка выпрямился. – Я это… не рассчитал.

Штессан подтолкнул его к столу.

– Вот что, Алексей, – огладив бороду, сказал Мёленбек, – если хочешь уйти, уходи сейчас. Держать мы тебя не будем. В конце концов, найдём другого секретаря. А ты навсегда забудешь этот адрес.

– Вы всё-таки прячетесь? – спросил Лёшка.

– В некотором роде, – Мёленбек со слабой улыбкой двинул фигурку, похожую на длинноухого, застывшего в стойке пса.

– Просто, если я соглашусь… Это опасно?

– Возможно. В мире возможно всё, на любой его грани.

– Но для этого теперь здесь есть я, – сказал, плюхаясь на кушетку, Штессан. – И Солье тоже. Не будь вянгэ, парень.

– Вам легко говорить, – Лёшка посмотрел на Мёленбека. – А у нас тут, лет пять назад, собственность делили, потом трупы всплывали.

– Дурак! – припечатал Штессан.

Закинув ноги в шлёпанцах, он достал кинжал из ножен. Клинок его оказался короток и будто обломан. Штессан принялся крутить его, пробуя ногтем заточку и любуясь синеватым искажениями, бегущими по металлу.

– Алексей, – отвлёк Лёшку от созерцания оружия Мёленбек, – тебе решать. Но думаю, никакой особой опасности для тебя нет. Но даже если… Иахим сказал тебе: он первым примет удар.

Штессан отсалютовал кинжалом словам напарника.

– Я готов.

Лёшка потёр лоб.

– А я… А что мне надо будет делать?

Мёленбек широко улыбнулся.

– Первое – работать с хельманне. Второе – работать с бумагами и картами. Третье – иногда в доме будут появляться люди, и тебе придётся присутствовать на переговорах. Ну и четвёртое – когда Иахиму или кому-то ещё понадобится помощь, ты помогаешь. Вот и всё.

Он развёл руки.

– А что у меня за дар?

Мёленбек повернул к Лёшке фигурку длинноухого пса.

– Специфический, но достаточно ценный. Каждая вещь, которая определённое время находилась в пользовании одного человека, вбирает в себя его образ. Увидеть этот образ – и есть твоё умение. Мне такая способность очень нужна.

– Зачем?

Мёленбек, казалось, растерялся.

– Ну… – он посмотрел на Штессана. – При развитии способности, можно научиться отличать правду от лжи. Потом, ты видишь человека, которого хельманне воспринимает как он есть. То есть, отпечаток, который возникает перед тобой, он честный. В этом и секрет. Ты вот, когда Штессана увидел, что о нём подумал?

– Что он… – Лёшка помедлил. – Что он мёртвый.

– Ыс-с-с, – втянул воздух Штессан, – порезался.

Он показал каплю крови, набухшую на подушечке большого пальца.

– М-да, – разочарованно сказал Мёленбек Лёшке, – бывают и ошибки. С опытом пройдёт.

– А мы чем-то торгуем? – спросил Лёшка. – Недвижимость? Акции?

– Пока ничем, – сказал Мёленбек. У него, видимо, испортилось настроение. Он прикрыл глаза и отстранился от стола. – Пока у нас ремонт. Поэтому сегодня поступаешь в распоряжение Иахима, он тебе скажет, что делать.

– Пошли, – поднялся Штессан. – А то, видишь ли, мёртвый я. – На худом лице его появилась кровожадная ухмылка. – И кто меня только не хоронил. Сам проконтур Семпариан Гук как-то объявил меня не существующим.

– Эй, это… – Лёшка остановился у двери.

– Что? – открыл глаза Мёленбек.

– Можно аванс? Небольшой. Как обладателю способности?

Мёленбек устало кивнул.

– Хорошо. Я дам тебе… – он выдвинул ящик стола. – …пять триста. Хватит этого?

– Можно я их сразу домой отнесу? – спросил Лёшка.

– Можно. Вечером. – Мёленбек выставил руку с тоненькой, зажатой в пальцах пачкой. – Бери. Скажешь родным, чтоб не беспокоились.

– Спасибо.

Четыре купюры по тысяче рублей, две по пятьсот и три сотенных. Неплохо! Лёшка повеселел. Странно, вроде и убить могут, а с деньгами всё равно легче.

– Смотри ж ты, разулыбался, – подтолкнул его Штессан.

– А куда мы? – спросил Лёшка.

– Увидишь.

Штессан прикрыл за Лёшкой дверь в кабинет и, похлопывая по стенам, повёл того знакомым маршрутом к выходу. Впрочем, до выхода они не дошли.

– Здесь.

– Что – здесь? – удивился Лёшка.

– Красить будем.

Штессан расстегнул пояс, снял и повесил на вешалку куртку-безрукавку, затем подтащил козлы к стене с неокрашенным участком.

– Я же это… секретарь, – растерянно сказал Лёшка.

– И что? – удивился Иахим. – А я – солдат. Мы будем ждать, пока мне найдется война, а тебе – секретарская работа?

– Я как бы…

– Вот что, – Штессан вручил Лёшке валик, – Солье сказал, что сегодня тобой распоряжаюсь я. Значит, мы красим стену. Выбирай: сверху или снизу.

– Я, блин, во всем новом, – сказал Лёшка.

– Хламида на крючке.

– Ага, конечно, – буркнул Лёшка, но куртку снял.

Синий халат, в каких у них в школе ходили уборщицы, он одел с внутренним содроганием. Посмотрел на себя: жлоб в халате. Синий дрыщ, а не секретарь.

Штессан тем временем из комнатки рядом принёс две пятилитровых банки желтой краски, кюветы и ещё один валик.

– Ну что, верх или низ?

Лёшка попробовал забраться на козлы – сооружение заплясало под ним, грозя развалиться и погребсти. Не то что красить, стоять на нём не представлялось возможным. А голову свернуть – запросто. Так потянешься за красочкой и – ага.

– Не, – сказал Лёшка, отступая, – я низ.

– Тогда так, – Штессан развернул козлы поперек коридора, – я – эту часть, ты – ту. Потом меняемся.

На каждого выходило по два метра. На час работы, наверное, если не меньше. Иахим, перемешав, разлил краску по кюветам.

– Макаешь, прокатываешь от лишнего, проходишь два раза.

– Вы словно не солдат были, а маляр, – Лёшка присел к своей кювете.

– Эх, парень, кем мне только не приходилось быть!

Штессан подмигнул и легко вспрыгнул на козлы.

Лёшка даже рот открыл. Стоял человек, потом раз! – неуловимо сжался, оттолкнулся ладонью от доски и в следующее мгновение уже зафиксировался на этой доске двумя ногами.

Бэтмен какой-то!

– Тазик подай.

– Что?

– Тазик, – Штессан показал на кювету и край козел у стены.

– Ясно.

Лёшка поставил Иахиму кювету, испачкав в краске большой палец. Палец даже вытереть было нечем. Не о халат же?

– Бумагу постели, – сказал Штессан, глядя на Лёшкину задумчивость с высоты.

– А где…

– Сразу направо.

В небольшой комнатке, заваленной всякой строительно-ремонтной дребеденью: мешками ротбанда, какими-то панелями, раковинами, целофаном, керамической плиткой, рулонами утеплителя, уголками и прочим, бумага нашлась не сразу. Пачку старых рекламных газет Лёшка обнаружил только после торопящего окрика из коридора. Кто-то не самый умный утрамбовал её между обрезками досок. Додумался.

Краска уже присохла, и оттереть палец до конца не получилось. Загар, блин. Нет, постепенное превращение в китайца. Начинается с маленьких желтых пятнышек.

– Парень, ты там не заснул? – спросил Штессан.

– Да кое-как нашёл.

Лёшка выполз из комнатки и бросил газетный ворох на пол. Затем, присев, расстелил у стены пестрящие объявлениями экземпляры многотиражки. Сдам квартиру, куплю металлолом, ласковая кошечка ищет хозяина.

– И с моей стороны, – сказал Штессан.

– Блин.

– Думай головой. Если тебе нужны газеты, то и мне они нужны тоже.

Лёшка протиснулся между стеной и козлами. Газеты легли не аккуратно, но Штессану он, блин, и не нанимался. Слугу нашли, ага. Подай-принеси.

– Всё.

– Тогда начали.

Штессан наклонился к кювете.

Лёшка посмотрел, как под липким шуршанием его валика грязно-серая поверхность превращается в ярко-жёлтую, и решил, что зря не полез наверх. С козел красилось легче. Штессан вообще был как автомат. Робот. К кювете – от кюветы, к кювете – от кюветы. А в промежутке – ших-ших по стене. И, блин, ни капельки краски на полу.

– Ты как там? – на мгновение отвлекся Иахим.

– А-а… я это… нормально, – Лёшка сноровисто задвигал валиком по кювете. – Сейчас примерюсь… А мы глюков от краски не нахватаем?

– Чего?

– Не задохнёмся?

– Крась давай.

И снова сверху полетело – ших-ших, ших-ших.

Лёшка упёр валик в стену. Вни-и-из. Кривоватая жёлтая полоса легла на серое, истончаясь и бледнея с каждым сантиметром.

И как тут делать два прохода?

Лёшка поволохал валик в кювете и, не отжимая лишнее, быстро перенёс его к стене. Краска потекла наплывами, капелью пролилась на газеты. Зато два прохода точно было. Вниз и вверх. Во, теперь нормально.

Он полюбовался сделанным. Правда, у Штессана уже чуть ли не половина была закрашена. На козлах всё-таки быстрее получается.

Лёшка потёр ладони о халат и принялся красить дальше.

Краска почти не пахла и впитывалась хорошо. А вот кисть руки от нажима на валик да постоянного движения стала ныть непереносимо.

Лёшка со свистом втянул воздух и сел у противоположной стены.

– Что? Всё? – обернулся Штессан.

– Всё, – кивнул Лёшка.

Иахим посмотрел на Лёшкину работу.

– Тут и трети нет.

– Рука…

Лицо Штессана приняло свирепое выражение.

– Ну-ка, встал и докрасил.

– Не могу, – Лёшка для убедительности простонал. – Я, наверное, что-то вывихнул.

– Ясно.

Штессан легко спрыгнул с козел. Несколько секунд он вглядывался Лёшке в лицо, выискивал что-то сквозь прищур, затем схватил его за ворот халата.

Лёшка почувствовал, как ткань впилась в горло.

– Эй, – прохрипел он, – вы чё?

– Ничё.

Штессан сжал ворот сильнее и потащил Лёшку по коридору. Только не в сторону кабинета, не к Мёленбеку, а к комнатам за обеденным залом.

Лёшка шкрябал ногами, но встать у него никак не получалось, кулак Иахима мешал, дыхание прерывалось, линолеум скользил, и даже какие-то круги в глазах поплыли.

– С-сюда, вянгэ.

Штессан поддернул сильнее, Лёшка больно треснулся об угол косточкой, и на весу, на коленках, помогая себе руками, пополз следом.

Слёзы обожгли уголки глаз. Обида заклокотала в горле. Ненавижу! Какое он имеет право? Я же не сделал ничего!

– Я вам что… собака? – всхлипнул Лёшка, не понимая, куда и зачем его волокут.

Под ладонь попалась ступенька.

Они поднялись на второй этаж, и тут Штессан, разжав кулак, опрокинул Лёшку на жесткий, пружинисто прогнувшийся пол.

– Слушай, вянгэ!

– Я не вянгэ, – ожидая удара, зажмурился Лёшка.

– Ты – вянгэ, пока я не скажу обратного, – ощерился, нависая, Штессан. – Даже если Солье этого не одобрит…

Он посопел носом, затем рывком поставил Лёшку вертикально.

Шрам на правой щеке Иахима из тонкого белого превратился в розового, пульсирующего червя.

– Я обещал тебе обучение?

– Я не хочу уже! – всхлипнул Лёшка.

– Сопли подбери! – рявкнул Штессан. – Выпрямился! Подбородок вперед!

Размазав мокрое по щеке, Лёшка выполнил команды. Оказалось, он выше Иахима.

– И что?

Штессан зашёл ему за спину.

– Знаешь, – сказал он, дохнув в затылок, – когда-то ассаи-отступники придумали пытку для своих пленников. Особым способом они погружали их в состояние, где человек не ощущал ни своего тела, ни того, что находится вокруг него. Пленнику казалось, что у него нет глаз, рук, ног, языка, носа… кожи. То есть, он ничего не чувствовал. Ни верха, ни низа. Ни времени. Стоит он или лежит. Он мог только думать. – Палец Штессана коснулся Лёшкиного виска. – И всё.

Лёшка вздрогнул.

– Зачем вы это…

Собранные в щепоть пальцы клюнули его в основание шеи.

– Потом, когда гнездо ассаев в Голубых горах было разгромлено, – сказал Штессан, – гвардия принцессы включила это испытание в методику отбора. Ты знаешь, что я был зачислен в гвардию принцессы?

– Н-нет.

– Во-от, теперь знаешь.

Пальцы Штессана вновь клюнули Лёшку, теперь уже под левую лопатку.

– Что вы…

Лёшка попытался повернуть голову и не смог.

– Ты слушай дальше, – сказал Штессан, все также оставаясь за спиной. – Ассаи, конечно, были мрази редкостные, водились с мертвечиной, поклонялись Тьме-Ольванге, много народу погубили. Но и какое-то благородство им было свойственно. Так, если человек начинал правильно и упорно мыслить, то пытка прекращалась сама собой. А может в этом была слабость их искусства. Теперь уже и не дознаешься. Чуешь, к чему клоню?

– Не надо, – дрожащим голосом произнёс Лёшка. – Я всё понял.

– Понял! – фыркнул Штессан. Щепоть толкнулась Лёшке в поясницу, затем в правое плечо. – Ты ещё ничего не понял.

– Я понял! – вскрикнул Лёшка.

– Ты трусишь, – Иахим встал перед ним. Худое заросшее лицо его было серьёзно. – Но это не избавит тебя от испытания. Сейчас я отправлю тебя в ойме, так называли это состояние ассаи. И только от тебя будет зависеть, как долго ты в нём останешься. Повторю: выход – в том, о чём и как ты думаешь.

– Я не хочу.

– Мало ли, кто чего не хочет.

Штессан наставил на Лёшку палец, примериваясь, коснулся кожи чуть выше переносицы.

– Пожалуйста…

– Ну, заканючил.

Вокруг был пыльный зал, сквозь полукружье грязного окна пробивался свет, редкие колонны уходили под потолок, к стропилам, на цепях висели кожаные «груши», наполненные песком. В дальнем конце белели четыре двери.

Что здесь быдо раньше? Бальный зал? Гигантская мансарда?

– Приготовься, – сказал Штессан. – Бам-м!

Его палец кольнул Лёшку в лоб.

Лёшка не успел и вдохнуть – всё выключили. Свет, зал, самого Штессана. Осталась одна тьма. Чернильная. Бесконечная. Сплошная.

Ойме.

Эй, прошептал Лёшка и не услышал собственного шёпота. Губ не было. Горла не было. Воздуха не было. Тьма.

Паника вспухла в Лёшке невидимым комом. Куда? Что? Как? Я жив? Я стоял в зале, я точно стоял в зале, а Штессан нажал пальцем. Это, наверное, гипноз. Манипуляция. Он что-то сделал со мной. Надо… или кричать… Чем кричать?

Лю-у-уди-и!

Тьма текла, обтекала, проворачивалась. Или нет, она не двигалась. Она просто прижалась плотно-плотно, прилипла, отъела всё, что можно отъесть.

Как там: в стрессовой ситуации рекомендуют глубоко и медленно дышать. Охрененный совет, когда нет лёгких! Суки, лёгких нет!

Лёгких путей нет.

Лёшке казалось, всё в нём дрожит. Но это была иллюзия. Кишки, пальцы – где вы, мои дорогие? Нечему дрожать во тьме. Особенно если ты сам – тьма. Ты – всюду. Ты – ничто.

А-а-а-а!

Я убью его, подумал он. Как только он выпустит меня, сразу и убью. А если не выпустит? Сколько мне здесь… стоять? Я же стою в зале. Или я потерял сознание? А там – кома. И мне всё снится. Расхожий сюжет.

Какие-то принцессы, какие-то ассаи. Откуда они вообще? Откуда вообще Мёленбек? А Штессан? Из какой, блин, реальности? В четырнадцать попал в засаду… Мечи, кинжалы, шпаги в трости… Против кого они там воюют?

Темно.

Кажется, в Штатах делали что-то подобное. Я читал в интернете. Когда человеческому мозгу отрубали всё, из чего он мог черпать информацию, то он просто сходил с ума.

Ха, я тоже сойду с ума, если это продлится достаточно долго! Тогда, блин, и у меня обнаружатся принцессы и отступники. Не удивительно. А сам я буду король, сумасшедший король-секретарь. Ать-два, ать-два, шпаги наго-о-ло! Кому что надо записать, спросить короля, то есть, меня, я тогда списочек-то составлю…