Отец как нарочно подталкивает молодого щенка Кеюма к самому краю, наклоняет так, что в лицо тому хлещет мокрый, полный брызг ветер.

Океан внизу, в тридцати шагах, распахивается навстречу, истекает жадной слюной, ворчит – сюда, сюда, мальчик!

Скрытые водой и пеной камни хищно показываются на какой-то миг.

– Старайся, – говорит отец, – чтобы у тебя впереди не было Шанг-Лифея. Шанг-Лифей должен быть за спиной, далеко за спиной. Ты понял?

– Понял, – шепчет щенок Кеюм.

Лист шанкориса прилипает к его щеке…

– Вы спите? – слова Капли вернули Клембога к действительности.

– Нет, – мотнул головой он. – Нет. Задумался.

– Пойдемте вниз, холодно на ветру, – сказал Ольбрум и первым полез обратно в Башню.

– Еще чуть-чуть, – сказала Капля, перебегая от одного зубца к другому. – Здесь высоко. Как же вы выберетесь, если снизу подступит нифель?

– Рядом скала, – показал Клембог. – Поставят мостки, и по ним все уцелевшие перейдут на скалу. Правда, смысла в этом уже не будет.

– А-а-а.

Капля подобралась к плоскому участку, в двух шагах от которого темнел скальный выступ. Он находился чуть ниже, чем башенная площадка. Край был помечен белой краской. За выступом уходила вниз гребенка кривых ступеней.

– А почему так? – спросила Капля, повисая ногой над пропастью. – Разве не разумнее делать выход внизу?

– Не надо, – сдернул ее с края Клембог и скривился от боли. – Внизу аззат всегда слабее. Поэтому и отступать можно только вверх.

– А что такое аззат?

Гауф повернулся и долго смотрел в темно-светло-синие глаза. Неужели ничего не понимает? Капля ждала, чуть приоткрыв рот.

– Давай спустимся.

Клембог принял ее руку. С четвертой ступеньки Капля сама спрыгнула вниз.

– Здорово!

Она схватилась за крякнувшего от неожиданности Ольбрума. Гауф, перебарывая ветер, захлопнул створку и вбил обратно в проушину вертлявую щеколду. Дневной свет растаял, и глаза какое-то время привыкали к полутьме и неверному свету факела у выводящей в коридор арки.

По пути обратно в комнату Капля извертелась, исфыркалась, накинула на цольмера капюшон, обстучала ладонью стены и несколько раз показала Клембогу язык.

Боги, он не думал, что будет так.

Как с ней договоришься? Забудет, рассмеется, распахнет глазища свои бессмысленные. Слабоумное существо.

– Стой, – захлопнув дверь, гауф поставил Каплю перед кроватью.

Капля кивнула.

– Стою. А мне должно быть холодно, да? Я появилась в этом платье? Оно уже вон, запачкалось. Я на самом деле бессмертная?

Ольбрум, качнув головой, прошаркал к окну.

– Помолчи, – Клембог взялся за кяфизы. Пять, шесть… нет седьмого. Как теперь без него? – Закрой глаза.

– Зачем?

– Мне не объяснить так про аззат. Его надо почувствовать.

– Да? – Капля подобралась и зачем-то расставила руки в стороны. – Я готова.

– Глаза, – повторил гауф.

– Ага. Все.

Капля зажмурилась.

– Вдохни, – сказал Клембог. – Вдохни и почувствуй комнату, камень, из которого сложены стены, тепло деревянных лавок, колкость соломенного топчана. Холод, смех, голоса, скрипы. Руки людей, поднявших эту Башню. Прошлое их и будущее. Почувствуй, как сверху вниз стекает обнимающий свет.

– Ну, наговорили… – Капля приоткрыла один глаз. – Не обманываете?

– Нет.

– Ну, смотрите.

Девушка надула щеки.

Ольбрум бесшумно прошел к резному креслу в изголовье кровати. Клембог нахмурился, заметив, как заострился у цольмера нос, а морщины, иссекая, углубились в кожу щек. Последние полгода тяжело дались старику.

– Видишь?

Капля пожала плечами.

– Ничего она не видит, – ворчливо произнес Ольбрум. – Не нашего мира, где уж ей.

– Вы всегда такой вредный? – спросила его Капля. – Я почти вот-вот увидела. Если бы вы сейчас меня не сбили…

Старик махнул рукой.

– Покажи ей, – обернулся к нему Клембог.

Капля шумно выдохнула.

– Да, я уже устала не дышать. Покажите.

– Что ж, – сказал Ольбрум и сложил знаком пальцы. – Это чуть подсветит аззат.

Тонкие желтые лучи прорезались сквозь каменный, перекрытый балками потолок и ушли в пол. Их было много. Целый лес золотых лезвий.

– Ой, и вы в них! – воскликнула Капля.

– Это и есть аззат, – сказал Клембог. – Сила места.

– Не сила, – поправил Ольбрум. – Скорее, чистота. Чем ярче аззат, тем сложнее нифели его одолеть. И тем безопасней в таком месте людям.

– А это везде? – спросила Капля.

Она ловила свет ладошками, но он протекал сквозь, рассыпая мягкие искры.

– Было везде, – со вздохом произнес старый цольмер. – Где люди были добрые, там аззат рос, где оказывались похуже, там тускнел. Намоленные места тоже светили ярко, дарили тепло телам и душам. По одной из легенд нифель появилась там, где люди совсем извели аззат.

– Это как? – отвлеклась от света Капля.

– Убивали, насиловали. Умножали скорби земные.

Вспомнив предков, Клембог стиснул кулаки и мысленно каждому пожелал нифели. И Сарадилу, и Тойвенсу, всем.

– Вот поэтому ты нам и нужна, – подошел он к Капле. – Ты можешь спасти наши земли.

– Я? – удивилась девушка.

– Ты, – гауф усадил ее на кровать. – Когда Капля падает в Колодец, тот край, знак которого она уносит с собой, очищается от нечисти.

– А какой знак?

– Этот, – Клембог снял одну из цепочек с кяфизом с шеи. – Как последняя воля, понимаешь?

Капля медленно кивнула.

Кяфиз опустился ей в ладони – небольшой железный кругляш с отверстиями.

– Как у вас все странно, – Капля склонилась над кяфизом. – И что, его нужно просто надеть?

– Да.

Капля посмотрела на цольмера.

– А у вас все с ними ходят?

– Все, – Ольбрум отвел бороду в сторону, показывая свои кяфизы.

– Ух ты! – обрадовалась Капля и принялась считать: – Один, два… четыре… шесть! Это имеет какое-то значение?

– Имеет, – кивнул Ольбрум.

– Как у всякого места есть аззат, – сказал Клембог, – у людей есть кяфизы. Первый кяфиз человек получает по рождению. Кто победней – бронзовый или медный, кто побогаче, – железный. Его надевают отец с матерью. Или повитуха. Или владетель земель. Считается, что с этих пор ребенок защищен от мелкой нечисти. Второй кяфиз вешают в двенадцать лет.

– А третий? – спросила Капля.

– Иногда люди до самой смерти ходят с двумя, – гауф посмотрел в глаза Погибели. – Но некоторых боги наделяют и большим числом кяфизов.

– Как вас?

– Как меня, – согласился Клембог.

– Кяфизы есть душа человека и души его предков, – сказал Ольбрум. – Чем больше кяфизов, тем сильней человек, тем лучше он может противостоять нифели и ее порождениям.

– А кто определяет, сколько кому кяфизов причитается? – прищурилась Капля.

– В основном, цольмеры. Но вешать на себя лишний кяфиз вряд ли кто станет. Наполненные душой кяфизы звенят, а пустые – быстро трескаются.

– А человек может жить без кяфизов?

– Без кяфизов его убьет даже прозрачник, – сказал Клембог. – Вообще любая, даже самая мелкая нечисть.

– Погоди, – остановил его жестом Ольбрум. – Кяфиз, девочка, на самом деле только железка. Без души человек жить не может. Без внутренней силы. Кяфизы – это только средство концентрации ее.

– А случай с Баррац-Леем? – спросил Клембог.

Старик покосился на Каплю.

– Не будем еще этим девочку нагружать.

– Да уж, – сказала Капля, приложив пальцы к вискам, – у меня просто голова кругом. Аззат, кяфизы. Ни… нифель. И я еще почему-то должна упасть в Колодец. Скажите, – темно-светло-синие глаза с надеждой посмотрели на гауфа, – это же розыгрыш, да?

Хлопнул растроенно ладонями по резным подлокотникам Ольбрум.

– О, боги! Кого вы послали нам?

Клембог, который мысленно воскликнул то же самое, поднимаясь, сказал Капле:

– Когда Колодец позовет тебя, сама поймешь, розыгрыш или нет.

За ним встал и Ольбрум.

– А когда он позовет? – спросила Капля.

– Это тебе знать. Скоро.

– И что тогда?

– Тогда тебя не удержим ни мы, ни стены Башни. Поэтому было бы хорошо, если бы ты надела кяфиз.

– Вот так? – Капля опустила цепочку через голову. Железный кругляш удобно устроился на белой ткани платья.

– Да, спасибо.

Произнести незнакомое слово получилось легко.

– Теперь отдохни, – Ольбрум остановился у двери. – Тебе и нам предстоит долгий путь.

Капля вскинула глаза:

– Вы будете сопровождать меня?

– Да.

– Но я же бессмертная. Я не нуждаюсь в охране.

– Скорее, – сказал Клембог, – мы будем охранять кяфиз.

– Зачем?

– Всегда найдутся те, кто захочет повесить вместо этого кяфиза свой. Повесить силой. И первые – Шуанди и Циваццер. Кронгауф Су Янфан и энтиль Монтребан Коффа.

– Опять непонятные имена! – Капля плюхнулась на кровать. – Все, я устала. Здесь вообще кормят?

– Кормят, – кивнул Клембог. – Я распоряжусь.

Он покинул комнату вслед за Ольбрумом. При их появлении из дверей Хефнунг встал с чурбачка, который приспособил вместо стула.

– Ну, что?

– Идем, – сказал Клембог.

– Куда?

– В пекло, к предкам и богам.

– Усы обгорят, – грустно заметил Титус.

– Отрастут новые. Предупреди своих, подумай, кого оставишь вместо себя. Думаю, с месяц нифель не сунется. Собираемся в оружейном зале.

– А Капля? – поспешил за гауфом Хефнунг.

– Вот с ней и пойдем.

Они вышли в зал. Ольбрум с неслышным стоном опустился на лавку. Хефнунг пропал в арке, ведущей на нижние уровни. Детей увели в дальние комнаты, и Худой Скаун скучал, подпирая угол рядом с окном. За столами прибавилось народу. Панцири, наручи. Лица усталые, но глаза блестят надеждой. Шепотки о Капле перепархивали как мотыльки. «Слышал?» – «Слышал» – «Это же – ух!».

Клембог перехватил девушку, несущую кувшин с ягодной водой.

– Селия?

– Да, эрье гауф.

Девушка поклонилась, звякнули кяфизы.

– Отнеси в дальнюю комнату поесть Капле.

– А что ей можно, эрье гауф?

Нос и щеки у девушки были в веснушках, а глаза – кошачьи, зеленые с желтыми пятнышками. Не темно-светло-синие.

– Не знаю. Что все едят, то и ей возьми. Овощей побольше. И воды.

– Да, эрье гауф.

– Беги, – отпустил ее Клембог. – Погоди.

– Да?

Селия обернулась.

В ее повороте головы, в чуть приоткрытом рте, в невинной игре пальцев, накручивающих рыжеватый локон вдруг проскользнуло что-то настолько знакомое, давно и прочно, казалось бы, забытое, что Клембога шатнуло.

Боги, зачем снова?

– Ты посиди с ней, Селия, – сквозь стиснутое горло выдавил гауф. – Побудь там.

– Хорошо, эрье га…

Он не видел уже, побежала она или нет. Не важно. Чуть ли не вслепую пересек зал, нашел свою келью, прикрыл дверь, вбил засов. Узкая щель окна была занавешена. И хорошо, что плотно, хорошо, что темно. Пусть темно, пусть. Никого нет. И меня нет.

Клембог уперся лбом во влажный камень стены.

Сколько не вспоминалось уже? Месяц? Два? Думал, похоронил, ан не вышло. Твоя сестра Беата, Жаркий тиль Арнготен, сказала мне «Да». Помнишь?

Боги и предки поставили против нифели мое счастье.

Лошади, спасаясь, несли по холмам во весь опор, телегу трясло, я приподнимал голову, и с каждого подъема мне открывалась Вторая Башня.

То есть, сначала открывалась, а потом…

Я хотел быть с тобой, Арнготен, с тобой и Беатой. Но Ольбрум не дал мне. Спеленал, как малое дитя. Сказал: «Поздно». Поздно!

Телегу трясло. Бойницы Башни плевались фиолетовым огнем. Нифель текла в низину, затуманивая, застилая склоны.

– Кеюм.

Клембог сжал кулаки.

– Уйди, старик.

– Не время для слабости, гауф, – сказал из-за двери цольмер. – Люди ждут в оружейном зале.

Клембог со свистом втянул воздух.

– Хорошо.

Но кулак стукнул в камень, кровя костяшки.

Выйдя, он ни разу не поглядел на Ольбрума. Тот так и шелестел накидкой сзади, не решаясь заговорить. Может, угадал причину Клембоговой злости, а, может, просто не имел слов ни успокоить, ни ободрить.

В оружейном зале за сдвинутыми верстаками сидело человек тридцать. Женщины, дети стояли в тени у стен, у точильных кругов, у вымпелов и штандартов. За их спинами тускло отблескивали панцири, поножи и шлемы, ловил свет металл мечей.

Шипели факелы в держателях у колонн. Капала желтым воском неровная линия свечей.

Клембог звонким шагом обошел верстаки, становясь во главе сложенного из них стола. Ольбрум сел на пустой стул слева.

Был шепот – затих.

Гауф взглядом нашел Хефнунга, Худого Скауна, чуть склонил голову.

– Вы все уже знаете, – сказал он, – что в наш мир вновь пришла Капля. На этот раз – в наш съедаемый нифелью край. Сегодня, завтра или послезавтра ее потянет к Колодцу. Что ж… Это наш шанс. Мой кяфиз украшает ее шею. И я хочу до самого Колодца пройти с ней малым отрядом в восемь-десять человек.

В тени коротко ахнули.

– Эрье гауф, – поднялся высокий, плечистый воин, – но Циваццер и Шуанди…

Клембог кивнул, и воин опустился на место. Звали его, кажется, Ваглон. Лет пять назад он был простым земледельцем из Малой Чалы, городка у Третьей Башни. Они даже как-то виделись на столичном рынке. Сторговали на пробу три меры овса для лошадей.

Эх, отличный был овес.

– Да, они будут ее ждать, – сказал Клембог, всматриваясь в лица сидящих. – Но они не смогут ждать ее прямо у Колодца. Это верная смерть. Им придется караулить в десяти, а то и двадцати кальмах от него. А, значит, у нас будет возможность просочиться. Там леса и болота, много развалин. С Каплей мы пройдем.

Хефнунг недоверчиво фыркнул в рыжие усы.

– А если она в нифель?

– И мы в нифель, – твердо сказал Клембог. – Ей нифель не страшна, а, значит, и тем, кто будет рядом. Я потому и хочу взять десятерых максимум.

– Самоубийство, – вздохнул кто-то.

– А разве цольмеры Циваццера и Шуанди не учуют Каплю на подходе? – прилетел вопрос с дальнего края.

Говор поднялся волной, но утих, едва заговорил Ольбрум:

– Возможно. Но я постараюсь, чтобы это произошло как можно позже.

– То есть, здесь не останется цольмера?

Клембог нашел взглядом говорившего. Седой бобрик волос, хищный нос, панцирь со змеей, свернувшейся в спираль, четыре кяфиза. Олифер Ас-Клакет. Один из сектилей Шадиса. Воин, потерявший двух сыновей и до последнего державший открытую галерею Кан-Гинора, крепости на перевале.

– Олифер, – сказал гауф, – эта Башня – последняя. И нифель сожрет ее тоже, с цольмером или без. И мне… и нам останется только Шанг-Лифей.

– Но ты возьмешь лучших! – выкрикнул Ас-Клакет. – Ты возьмешь лучших, а кто защитит людей здесь?

– Ты, – сказал Клембог. – У тебя будет время, пока нифель подступит к подножью. Я поручаю это тебе, сектиль Олифер Ас-Клакет.

– Но… – Ас-Клакет задохнулся, глаза его потемнели. Затем он выпрямился. – Кто уйдет с тобой?

– Я возьму Хефнунга и Ольбрума. Худого Скауна…

– Ха! Шерстяная задница! – вскочил Худой Скаун. – Все, пошел собираться. А то знаю я вас…

Тесня толпящихся, он двинулся к дверям. Его место за верстаком тут же занял белобрысый парень с арбалетом за спиной.