ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Коля со школьной скамьи имел тягу к лицедейству. Не страсть, а именно тягу. Возможно, эта склонность генетически передалась ему от бабушки по материнской линии. Когда-то она была ведущей артисткой (да что там – настоящей примой!) в драматической студии при заводском Доме культуры, где возглавляла отдел театрального творчества. И даже выйдя на пенсию, не оставила любимого увлечения, скрашивавшего серый, как портянка, социалистический быт. Иногда она брала на репетиции внука.

Когда грянула перестройка, студию прикрыли, как не приносившую прибавочной стоимости. Театралы пробовали найти другое помещение, но безуспешно – свободные площади большинства народно-культурных учреждений цинично сдавались под челночную торговлю. В девяностом, когда Коле исполнилось восемнадцать, бабушка умерла, сильно простудившись. Даже в бреду она повторяла реплики из пьесы «Оптимистическая трагедия»…

В Колиной школе тоже была студия, которой руководил учитель истории – страстный театрал и любитель ларечного пива. Правда, ничего грандиозного там не ставили. Так, небольшие отрывки из классических пьес или стихотворно-танцевальные номера к каким-либо праздникам. Под бабушкиным влиянием Коля записался в студию и блистал на школьной сцене, зарабатывая аплодисменты у женской половины и насмешки у мужской – настоящий пацан должен биться на футбольной площадке или на боксерском ринге, а не читать бестолковые стишки и монологи. Правда, когда на ноябрьские праздники он проорал со сцены Маяковского, так, что затряслись стекла в актовом зале, к артисту прониклись уважением.

Родители тоже неоднозначно относились к увлечению сына. С одной стороны, хорошо, что он не болтается бесцельно со сверстниками по подъездам, а занимается делом, а с другой – дело уж больно несерьезное, в жизни не пригодится. Но бабушка мощной грудью встала за защиту внука: «Что значит – не пригодится?! Поступит в театральный, станет актером!»

– Ну и что это за профессия – актер? – возражал отец, всю жизнь пахавший возле заводского станка. – На елках новогодних кривляться да тамадой на свадьбах халтурить.

– Почему на елках?! – возмущалась бабушка. – В театре работать! В кино сниматься!

– В театрах сейчас с голоду ноги протянешь. А в кино все места заняты. Да и не поступить ему без блата.

– Захочет – поступит, – загадочно улыбнулась бабушка, – лишь бы желание было…

Вот с желанием у Коли как раз и возникли проблемы. Мучительно терзали противоречия. Прежде чем тащить документы в приемную комиссию, стоило всё хорошенько обдумать и взвесить. Гены генами, но батя прав: не мужское это дело – по сцене скакать. И как там всё еще сложится? Одно дело, если в звездную обойму попадешь или крутому режиссеру приглянешься. А если не повезет? Тогда так и будешь до пенсии поднос на сцену выносить в захолустном театре. Или в рыжем парике Иванушку-дурака на елках играть. Голливудской внешностью Коля не обладал. Никакой харизмы в облике. На героя-любовника точно не тянул. Скорее на героя-неудачника. А тезис: «нет плохих ролей, есть плохие актеры» – хорош в теории. Взять того же Тома Круза. Говорят, на театральной сцене он ноль круглый, двух слов связать не может, при этом у кинопродюсеров нарасхват. Потому что сладкий красавчик с орлиным профилем. А у Коли шнобель как шнобель. Не орлиный.

К тому же помимо лицедейства существовала еще одна тяга. Тайная. Нечаянно подцепленная в процессе запойного чтения книг и просмотра кинофильмов определенной направленности. Детективно-шпионской. Рациональный Шерлок Холмс с трубкой и скрипкой, свойские парни Жеглов с Шараповым, комиссар Мегрэ, усатый Пуаро, невозмутимые Штирлиц-Исаев и Джеймс Бонд дружно манили влиться в их сыщицко-джентльменскую компанию. И хотя подобная литература была в застойное время страшенным дефицитом, она все же пробилась к неокрепшему морально подростку и оказала на него свое тлетворное влияние. «Собаку Баскервилей» подросток прочел восемьдесят раз, выучил текст до запятой, но все равно перечитывал раз за разом, все глубже погружаясь в Гримпенскую трясину. Даже отечественные героико-показатель-ные сборники типа «Серые шинели» или «Как веревочке ни виться» были настоящим праздником, ради которого не жалко и школу прогулять.

В канцелярских товарах на карманные деньги Коля купил большую лупу и всюду искал отпечатки пальцев. Без дальнейших намерений. Ради искусства. Главное – найти. Пытаясь освоить дедуктивный метод, он в итоге получил «банан» в четверти по математике и взбучку от отца. Руководителю театральной студии он предложил поставить упомянутую «Собаку Баскервилей» или «Пляшущих человечков», но понимания не нашел, дескать, слабая драматургия.

Иногда по вечерам, представляя себя комиссаром Мегрэ, Коля выходил из дома, поднимал воротник, опускал кепочку на глаза и садился случайному прохожему на хвост. Нарабатывал филёрские навыки. И достиг в этом сложном ремесле определенных успехов. В довершение всего он сделал себе картонные «корочки» – удостоверение полицейского. Все было дико серьезно, как у настоящих «профи». Вместо имени – короткий, но звучный псевдоним Ник. Должность – детектив первой категории. Короче, романтизм в запущенной форме.

И даже перейдя в выпускной класс, Коля не исцелился. Наоборот – на уроках вместо того, чтобы зубрить формулы или просто спать, представлял себя секретным агентом, внедренным в шайку разбойников. Верховодила шайкой голубоглазая атаманша, похожая на девчонку из параллельного класса, по которой сохла вся мужская половина старших классов, в том числе и тихий, неприметный Коля. И, разумеется, у «агента под прикрытием» и атаманши случалась большая и светлая любовь. Со счастливым концом. Атаманша под влиянием агента расставалась с позорным промыслом и поступала в педагогический институт. Или шла на ткацкую фабрику. А агент женился на ней и уходил внедряться в очередную жестокую банду.

Про свою тайную страсть Коля поведал только двоим друзьям-приятелям, да и то лишь потому, что те признались в аналогичной страсти первыми. Одноклассник Серега Кошкин по большому секрету рассказал, что планирует отслужить армию и идти в школу КГБ. Ловить шпионов и вражеских резидентов. Настоящее мужское дело. И адреналина хватает, и почетно. И пенсия как у военных.

Правда, Кошкина Коля не считал своим другом, тот был слишком заносчивым и прохиндеистым. Однажды, например, подбил класс прогулять урок немецкого, а сам взял и пришел. В итоге получил пятерку в четверти от растроганной немки, хотя до сих пор не мог выучить немецкого алфавита. А среди учеников ходил слушок, что Сережа ради положительных оценок постукивает классной маме на хулиганистых одноклассников. Но доказать этот факт так и не смогли, а поэтому и не убили.

Вторым, с кем поделился своим секретом «детектив первой категории», был Виталик Обручев, сын соседей по даче. С ним Коля дружил с десяти лет, с тех самых пор, когда родители получили земельный надел в шесть соток и оставляли здесь сына на каникулы под присмотром бабушки. Вместе с Виталиком они познавали законы бытия, вместе попробовали первую сигаретку и распили первую бутылку «Молдавского розового», купленную в дачной лавке. Виталик тоже ходил с лупой и страдал романтизмом в еще более запущенной, хронической, можно сказать, необратимой стадии. Помимо лупы, он всегда таскал в кармане баночку с сажей, кисточку и липкую ленту. Дабы не просто находить отпечатки пальцев, но и фиксировать их. В другом кармане лежали полиэтиленовый пакетик и пинцет для сбора окурков. Виталику болезнь передалась по наследству – отец служил добру и свету в чине майора милиции, а прадед душил гидру контрреволюции в подвалах Чрезвычайной комиссии.

Однажды, как и Коля, юный детектив задумал заняться слежкой. «Объектом наружного наблюдения» он выбрал соседа по даче – злого пятидесятилетнего мужика, живущего с любимой, но страшной женой. Слежка закончилась позорным провалом. Дачник, захватив тележку с бидоном, отправился за навозом на птицефабрику. Юный детектив сел ему на хвост. И выявил факт грехопадения – объект по пути на фабрику завернул к нелюбимой, но грудастой дачнице. Виталик свернул следом… и тут же был расшифрован – «объект» умел рубить хвосты. Пришлось спасаться бегством и вплавь.

А вечером подлый изменщик заявился к родителям юного сыщика, обвинил в воровстве клубники и потребовал немедленно увезти его в город. Мол, люди видели, как Виталик нагло опустошал чужие грядки. «Людьми» оказалась та самая грудастая дачница, подтвердившая подлый навет.

От незаслуженной кары Виталика спас друг Коляныч, сделавший ему железное алиби. «У меня мы сидели, кино смотрели, бабушка скажет». Бабушка сказала, дачник ушел ни с чем.

Провал не испугал Виталика, он по-прежнему рьяно продолжал детективную практику, собирая окурки, и в итоге принял твердое решение изучать дедуктивный метод в стенах школы милиции. Друга Колю он подбивал составить компанию. И подбил. Коля уже видел себя небритым мужественным детективом с сигаретой в зубах и пистолетом под мышкой в компании длинноногой блондинистой напарницы. «Бонд. Джеймс Бонд». «Ник. Просто Ник».

Но, увы… Сладким мечтам не суждено было сбыться. Подвело здоровье. Сильная близорукость на правый глаз. В милицейском отделе кадров, куда друзья пришли на разведку, естественно, поинтересовались, все ли у них в порядке с физическим и умственным здоровьем. Ведь придется проходить строгую комиссию. Коля пожаловался на зрение, озвучив количество «минусов».

– Многовато, – посочувствовал кадровик, – тут и комиссию проходить нет смысла. Спасибо за визит, молодой человек, но можем предложить только дружину или комсомольский оперативный отряд, туда берут всех, даже слепых. Ну либо внештатником – повестки разносить. За отгулы.

Коля гордо отказался – Джеймс Бонд, разносящий повестки за отгулы или блуждающий по улицам с красной повязкой на рукаве в сопровождении пенсионерок-активисток, смотрелся бы слишком анекдотично.

Виталик никакими физическими отклонениями не страдал. Как умел, постарался морально поддержать приятеля-неудачника:

– Не переживай, Коляныч. Я устроюсь, а потом и тебя как-нибудь протащу. Безо всяких комиссий.

Коля, конечно, переживал и даже не спал пару ночей. Прощай, лупа, дедукция, поднятый воротник, пистолет под мышкой и напарница. Жизнь жестока и несправедлива.

Оставалось лицедейство. Конкурс в театральный, как всегда, был двузначным, и Коля рассчитывал вылететь уже после первого тура. Особо не расстроился бы, не плакал бы в подушку и не кричал: «Я не мыслю себя без сцены!» В следующем году поступит в какой-нибудь технический вуз и получит нормальную мужскую специальность, например, программиста. Говорят, скоро они будут очень востребованы.

Однако и собеседование, и первый тур благополучно проскочил, с революционным задором прочитав комиссии своего дежурного Маяковского.

Бабушка ничуть не удивилась:

– Я же говорила, поступишь. Главное – верить.

По выражению ее лица Коля понял, что дело не только в вере и Маяковском. Без протекции дело не обошлось. Вспомнил, как однажды бабуля с нежностью рассказывала про свои теплые отношения с одним из театральных педагогов, основанные не только на любви к искусству. Но бабушка так и не призналась в содействии внуку. Сам, исключительно сам. Зря, что ли, в студии столько занимался?..

В итоге – студенческий билет в кармане, отсрочка от армии и льготный проезд на общественном транспорте. И перспектива выбиться в суперзвезды, конечно.

Но на третьем курсе Коля понял, что с выбором профессии все-таки промахнулся. Рассказы старших товарищей, получивших диплом драматического артиста, но вынужденных торговать на рынке турецкими куртками и китайскими кроссовками, оптимизма не добавляли. Перспектив – ноль целых хрен десятых. Постперестроечный российский кинематограф в муках загибался, по «Ленфильму» бродили бездомные собаки и гулял ветер, а жизнь на театральную копейку – прямая дорога на паперть. Если, конечно, Спилберг не предложит роль в массовке, заскочив случайно в какой-нибудь питерский Дом культуры на новогодний утренник и увидев Колину гениальную игру в образе Санта-Клауса. Или Снегурочки.

Поэтому все чаще и чаще в учебном журнале появлялись недостойные великого артиста оценки, а педагоги намекали на досрочное окончание курса.

Плюс еще одно обстоятельство. Если от бабушки Коля получил театральные гены, то от дедушки – спиртосодержащие. Дедушка, покинувший этот мир на пару лет раньше бабушки, весьма уважительно относился к ликеро-водочной продукции. Именно уважительно, но не болезненно. И не смог пережить, когда в конце восьмидесятых безумный «Горбач» объявил войну всем порядочным людям, введя талоны на алкоголь. Правда, умер дед не своей смертью. Мученически пал в очереди за водкой (за идею!). Штурмуя магазин, застрял в дверном проеме и свалился прямо на пороге с криком: «Куда пре… Своло…»

«Скорую» вызвали только через час, когда в гастрономе закончились все запасы спиртного, и очередь рассосалась. Врач зафиксировал асфиксию от сдавливания грудной клетки, перелом нескольких ребер и ушиб печени. Не рассчитал дед силенок, молодость взяла верх над опытом.

Коля поднял упавшее знамя. Благо нашелся достойный повод. Внутренняя дисгармония, обусловленная ошибочным выбором жизненного пути. Сокурсники – будущие заслуженные и народные артисты, с которыми он делился своими переживаниями, относились к проблеме с пониманием. Особенно когда угощал Коляныч. Некоторые употребляли еще и для профессионального роста, искренне полагая, что настоящий художник и трезвость несовместимы. Сколько таких примеров в отечественном театре и кино! И не сосчитать. Хочешь достичь вершин – бухай!

Пил Коля на честно заработанные денежные средства, иногда на халяву. Подрабатывал ведущим на свадьбах и юбилеях, подготовив нехитрую программу. Сто баксов за вечер плюс выпивка с закуской. А еще он пристроился в одно желтое криминальное издание – натурщиком. Изображал окровавленных жертв бандитского беспредела. В основном покойников. С ножом в груди (и не только в груди) или огнестрельными ранениями головы. Реже – душегубов со звериным оскалом. Пятьдесят рэ за снимок. Притащил его в журнал бывший партнер по театральной студии. Партнер наловчился изображать повешенных. Снимали в основном в редакционном туалете (кетчуп-кровь легко смывался с кафеля). Печатались снимки, разумеется, как подлинные, якобы с безумным риском добытые из настоящих уголовных дел, глаза жертвам полоской не закрывали. Но через полгода Коля из журнала свалил. Во-первых, стали узнавать на улице – тираж журнала был достаточно высоким («Ой, вас же убили! Ножом в жо…!»). А во-вторых, напарник-висельник как-то после очередной съемки нюхнул паленого кокаина и действительно влез в петлю. То ли не смог выйти из образа, то ли жизнь достала. Коля, хоть и был человеком несуеверным, судьбу искушать не стал.

Артистическая карьера закончилась в «аквариуме» отделения милиции, куда Коля угодил после очередного студенческого капустника. К тому времени он имел с десяток хвостов, несметное количество прогулов и столько же «последних китайских» предупреждений. Руководство института не собиралось дожидаться пьяного падения свежеиспеченного артиста в оркестровую яму на первом же спектакле.

Слава Богу, бабушка не дожила до этого позора. Мама плакала, батя махнул рукой, мол, живи, как знаешь.

Последующие два года Коля жил в казарме Забайкальского военного округа, проходя срочную службу в войсках противовоздушной обороны. Уничтожать ракетами «земля – воздух» вероятного противника, правда, он так и не научился. Отцы-командиры, узнав о театральном прошлом рядового, бросили его на самый напряженный фронт – организацию досуга личного состава. Поэтому Коля чувствовал себя в полку довольно комфортно, даже всеобщая и обязательная дедовщина обошла его стороной. Прессовать артиста не решались – вдруг звездой станет и припомнит… Правда, доставал особист: «Не желаешь ли конфиденциально дружить, сообщая мне о нарушителях устава и дисциплины? Получишь три дня к отпуску». – «Вы меня вербуете?» – «Именно». – «Не желаю, это противоречит моим нравственно-моральным принципам». – «Два наряда вне очереди».

Отдав Родине почетный долг, Николай вернулся в Питер, хотя его уговаривали остаться прапорщиком при клубе, обещая даже комнату в общежитии. Для акклиматизации и лечения от «фронтового синдрома» он месяц отлеживался на родительской даче, принимая нужные лекарства с повышенным содержанием спирта. По выходным переходил на легкие процедуры, глотая пивко за компанию с приезжавшим отдохнуть Виталиком.

Друг детства все-таки воплотил свою мечту в жизнь. Армия, два с небольшим года в полицейской академии и в итоге – территориальный отдел. Борьба с поднимающим голову бандитизмом и давно вставшей на ноги уличной преступностью. Время было переходное, капитализм наступал широким фронтом, поэтому работы Виталику хватало, а денег – нет. Вместо «сокровищ Агры» и «бриллиантов для диктатуры пролетариата» он успел заработать только нервный тик и первые признаки гастрита. Которые и лечил пивом на даче вместе с другом Колянычем.

Последний, несмотря на жалобы соседа, в глубине души все-таки завидовал ему белой завистью. Как известно, самые сильные впечатления и эмоции человек получает в детстве, когда организм не окреп. Чем и пользуются подлые сочинители книжек, намертво вбивая в нежные детские головы всякую дребедень и чепуху. А дети, повзрослев, страдают.

Алкоголь – это, несомненно, прекрасно, но сам он из дачной колонки не лился. Надо было думать о трудовом устройстве и получении прожиточного минимума. Да и надоело валяться на батином матрасе без дела. Позировать в журналах или веселить пьяных гостей на торжествах он уже не желал, не мальчик. По знакомству устроился на более достойную должность. Экспедитором в строительную фирму. С высшим образованием больше не заморачивался. Армейский плац отбил это желание напрочь. Спустя год пересекся на встрече одноклассников с Серегой Кошкиным. В школу КГБ того не взяли, видимо, помешали огрехи в биографии родственников или недостаточный уровень патриотизма. Поэтому вместо внешней разведки Серега отправился на внутренний рынок – торговать стеклопакетами, входившими тогда в моду.

Фирма, естественно, принадлежала не ему, а двоюродному дядюшке, но одноклассник планировал со временем накопить денег, опыта, наглости, отпочковаться и открыть собственный торговый дом. Сейчас он уже ездил на личном «Пассате» пятилетней давности, пользовался мобильным телефоном – роскошью, которую позволяли себе только определенные круги, и тихо посмеивался над юношескими шпионскими бреднями. Узнав, что Коля мыкается, развозя по стройкам кирпич и цемент, искренне огорчился:

– Да ты что, Коляныч? Что это за работа? Сколько зеленых у тебя на круг выходит?