– Непозволительный для хорошего ученого, но допустимый для гения, каковым вы и являетесь! – По лицу толстяка расползлась благодушная улыбка. – Молодые всегда смотрят на мир с вершины холодного утеса, на который они вскарабкиваются без устали, не то, что мы, старики, привыкшие греться дома у камина, рассуждая о материи издали.

У Фогеля от сердца отлегло – похвала означала примирение: когда дело касалось работы, Майер крайне редко рассыпался в любезностях. Сейчас Эрих, наверно, стал похож на воспарившего духом мальчика, которому отец нежданно-негаданно дал деньги на мороженое.

– Ну, а теперь, – продолжил Майер, – объясните, как вам удалось добиться синтеза?

– Мы с вами уже давно изучаем молекулярную биологию… – степенно ответил доктор и медленно, со значением добавил: – Однако профессор Гольд еще в двадцатых годах заострял больше внимания на защитных функциях организма, а не на строении его двойной спирали телесной мельницы.

– Эрих, я и слышать не хочу о негодяе Гольде! – воскликнул профессор, будто отмахнувшись от назойливой мухи. Брови ученого нахмурились. – И причем здесь иммунология и его исследования? Мы с вами настоящие ученые, а он – предатель и выскочка! Евреи всегда тянут на себя одеяло.

– Тем не менее, именно они сейчас обеспечивают прогресс цивилизации. – Фогель слегка улыбнулся. – Да и вы, профессор, когда-то дружили с Гольдом и не уделяли особого внимания к его национальной принадлежности.

– Замолчите, Эрих… – Майер нервно закусил губу. – Я не нацист, если вы имеете в виду этот аспект моих убеждений. Давайте говорить по делу. В образцах, которые мы извлекали из существа, не было обнаружено никаких генетических расстройств, опухолей и вирусов. Оно идеально! Достаточно было выделить из клеточного ядра определенные хромосомы, соединить их с хромосомами человека и получить совершенно новый вид. Зачем, скажите, ему потом понадобится его прежний убогий иммунитет, если с таким хромосомным набором он победит все болезни, преждевременную старость и станет сверхсильным, сверхвыносливым?! Люди уподобятся древним богам!

– Сейчас, профессор, вы рассуждаете, как Штольц, – почесав кончик носа, добродушно заметил Фогель.

Лицо профессора скривилось при упоминании о коменданте базы.

Доктор порылся в лежащих на соседнем столе бумагах и протянул один из листов Майеру:

– Вот, ознакомьтесь еще раз с копией отчета исследований месячной давности. Здесь указано: клетка из образца существа стала оживать даже после ее частичного размораживания, и начинала интенсивно делиться. И это не смотря на то, что организм пролежал во льдах с доисторических времен.

– Я знаком с этим документом. – Майер отложил в сторону лист бумаги.

– Но ведь раньше это происходило лишь после полного размораживания и не так быстро! – воскликнул Фогель, прищурив глаза. – На меня посыпались вопросы: «Почему это происходит? Почему мы не наблюдали этого ранее? Что произошло с организмом и заставило его так резко ускорить регенерацию?» Ответ один: организм существа обладает способностью обучаться и постоянно совершенствует свою иммунную систему.

– Теория неплохая, Эрих, но слишком уж притянутая за уши, – недоверчиво заметил профессор. – Почему же в таком случае не происходил синтез? Разве чужеродному организму не интересно устройство нашего организма? Да и само существо в саркофаге абсолютно не изменилось…

– Да, так и есть. Но организм существа, словно губка, впитывает лишь нужную информацию, способную повысить его биологический уровень. При введении его хромосом в ядро клетки человека, ничего подобного не происходило – деление прекращалось и все инородное обоюдно отторгалось. Согласитесь, ситуация патовая, как в шахматах. Клетка не хотела подставлять своего «ферзя» под удар. Это и заводило нас в тупик. Да, мы пытались уменьшить эту реакцию клеток при помощи рентгеновского облучения и химии. Но тогда они мутировали в хаотическом порядке и после непродолжительной трансформации погибали, генетически не воспринимая чужеродную информацию и борясь с ней всеми доступными методами. Тогда я и понял, что нельзя уничтожать реакции иммунитета на посторонние тела – они просто не должны быть распознаны и признаны чужеродными и вредными. Для этого они хотя бы частично должны быть построены из эволюционно знакомых для иммунных механизмов молекул и признаки чужеродности должны быть записаны, так сказать, земным шрифтом. Представьте, профессор, если бы вместо знакомого латинского шрифта нам подсунули китайские иероглифы? Мы не смогли бы прочитать текст и выбросили бы его в мусорную корзину. Но, если нас обучить этому, то текст будет нам понятен, и мы его прочитаем. То же самое должно происходить и с клеткой!

– Я не совсем понимаю вас, Эрих… – стушевался Майер.

Фогель замолчал, посмотрел прямо в глаза профессора и, словно боялся, что кто-то еще может его услышать, спросил тихим вкрадчивым голосом:

– Скажите, профессор, а вы уверенны, что существо не попало на нашу планету извне?

По лицу Майера пробежала тень недоумения. Он заморгал глазами, сглотнул слюну.

– Простите… откуда… извне?.. Инопланетянин?.. Неужели вы думаете, что оно попало к нам с Марса? Я, честно говоря, удивлен вашим фантазиям. Нам ведь ясно объяснили, что это доисторический ящер. Разве не так?

– Это не фантазия, господин профессор, – твердо ответил Фогель. – Я провел еще кое-какие исследования.

– Ох уж эта ваша самостоятельность, – с обидой проговорил профессор, снова почесав подбородок. – Ладно, придется привыкать к этому. Я слушаю вас.

– Комендант явно что-то скрыл от нас, – тихо произнес доктор, бросив мимолетный взгляд на дверь. – Я сделал анализ льда, и он показал, что ему не больше трех лет. Трех! А ведь оно, как нам сказали, было найдено в глыбе льда, находившейся на глубине более десятка метров. Это сотни тысяч лет! А то и больше. Как и когда, думаете, существо поместили в саркофаг? Я – знаю. Его разморозили, не полностью, а затем и уложили в саркофаг, залив водой и снова заморозив. Вот как! Невольно возникают вопросы: почему, с какой целью это сделали?

– Это техническая сторона вопроса, Эрих. И с этим фактом я столкнулся раньше вас, однако решил не заострять на нем внимания. Как его поместили в ледяной кубик, меня мало интересует. Давайте лучше поговорим о внеземном происхождении существа. Почему вы думаете, что это марсианин?

– Профессор, отчего вы так зациклились на Марсе?! Вселенная огромна, и подозреваю, что существо даже не из Солнечной системы! Думаю, оно попало к нам с какой-нибудь очень-очень далекой планеты. В этом и заключались неудачи всех наших предыдущих исследований. Разница в структурах ДНК не играла серьезной роли для синтеза белков, так как молекулы имеют очень похожее химическое строение. Дело в том, что любой земной организм построен на основе левовращающих соединений белковых аминокислот, а у этого организма они правовращающие. Это я и обнаружил.

Густые брови Майера, как две букашки-альбиноса, поползли вверх.

– Да! Да! – продолжал доктор. – Чужая жизнь, разнящаяся от нашей всего лишь вращением плоскости поляризованного света. Всего лишь! Это и вызывало отторжение – чужеродный организм не принимал информацию. Его эволюция совершенней, чем наша. Оно биологически не могло утрачивать свою индивидуальность, смешиваясь с более отсталым видом! Для него это означало бы стерилизацию собственной генетической памяти. Мы многократно пытались изменить кое-что в этом организме, а затем связать некоторые пары его хромосом с хромосомами человека, ожидая фантастических результатов. Но у нас ничего не выходило… И я понял причину. Нужен был всего лишь связующий компонент.

– И вы создали его? – поинтересовался Майер. В его голосе вновь проскользнула тень сомнения вперемешку с нескрываемым интересом. – Вы разработали новую методику отделения хроматина от ДНК без его повреждения и создали специальный раствор для реакции белков человека с ДНК существа? Да?

– Да. Я создал буфер^[2], который «обманывает» белки человеческого хроматина: они начинают распознавать чужую ДНК, как свою, и связываются с ней, образуя хромосомы, абсолютно неотличимые от человеческих для клеточных систем синтеза. Биологический барьер разрушился. Теперь человеческий организм не может отвергать информацию чужеродной ДНК. Клетка читает ее, и геном существа делится своими знаниями. Результат очевиден. Вы сами только что в этом убедились.

Профессор встал и крепко стиснул руками плечи доктора.

– Поздравляю, коллега! – воскликнул он и, после короткой паузы, продолжил: – Ваше гениальное открытие приведет к значительному сдвигу во всей теории эволюции! Предоставит человечеству новый выбор, укажет путь к неограниченным возможностям! – Ученый лукаво подмигнул доктору. – Думаю, благодаря вашей научной хватке и моему зрелому опыту вскоре появятся совершенно новые люди! Вы создали эликсир бессмертия, Эрих! Нужно немедленно доложить об успехе Штольцу и начинать опыты над животными в инкубаторе питомника.

– С этим не стоит торопиться, – задумчиво произнес Фогель. – Сейчас мы видим лишь вершину айсберга, но ничего не знаем о его основании. Это опасно. Генетический код существа – это тот же ящик Пандоры, открыв его, мы, возможно, выпустим на волю демонов, с которыми потом не сможем совладать.

Майер отпустил плечи доктора и скорчил нарочито-горестную гримасу:

– О чем вы, Эрих?..

– Боюсь, комендант Штольц не будет ждать окончания наших долгих и скрупулезных исследований, а также пытаться анализировать их возможные отрицательные последствия для организма человека. Вероятнее всего, он начнет эксперименты не с крыс, да и не с вашего примата-любимца…

На лице Майера застыл вопрос:

– Простите, коллега, неужели вы думаете, что…

– Да, – подтвердил Фогель. – Уверен. На почетную роль подопытных кроликов он выберет своих головорезов… Интересы рейха направлены не на сотворение добра, а на создание «оружия возмездия». Представьте себе солдата, обладающего подобными способностями! С ним не сравнится ни один танк! Ведь речь идет о таких способностях, владение которыми сделает человека совершенно иным существом – внешне, возможно, оно и будет выглядеть, как человек, но, по сути, им уже не будет…

– К чему вы клоните, Эрих?

– Знаете, лучше подальше убирать спички от детей, пока они не наделали беды. Огонь должен давать тепло и свет, а не сжигать и уничтожать тех, кто у него греется. Своей неосторожностью мы можем ввергнуть мир в хаос.

– Но детей можно научить обращаться со спичками, – выразил свое мнение Майер. – Или сделать так, чтобы они боялись к ним прикасаться до поры до времени, выработав в них новый стереотип поведения. Покажите ребенку зажженную спичку и скажите, что он ослепнет, если, допустим, будет смотреть на нее. Или же сера может пропитать кожу и отравить его, если он хотя бы прикоснется к спичке. И, поверьте, ребенок больше никогда не возьмет ее в руки, пока не подрастет и осознает, что его обманули ради его же блага.

– Ваш новый стереотип поведения – это страх, – возразил Фогель. – А это, поверьте, не самое лучшее чувство, которое должны испытывать дети при знакомстве с окружающим миром. Страх – не панацея от плохих поступков, а та же боль, которая со временем ожесточает. Лучше уж осторожность и своевременность, чем беспечность и страх.

Профессор Майер прокашлялся в кулак, но ничего не ответил. Это не понравилось Фогелю. Он заметил, что эйфория профессора куда-то улетучилась и сменилась замешательством. Так обычно выглядят люди, которые скрывают свои замыслы и не знают, с чего начать их воплощение.

Майер потер пальцами виски и, вздохнув, сказал:

– Ваши доводы меня не слишком убедили, Эрих. Ну да ладно. Если б так думали наши далекие предки, то мы до сих пор бы носили грузы на плечах, а не пользовались таким прекрасным изобретением как колесо. Человечество оценивает результаты, но не сам процесс. Даже нравственный фактор может привести к безнравственному результату. Но это – тоже прогресс.

Фогель хмыкнул.

В воздухе повисла тишина.

– Я мог бы ознакомиться с вашими последними исследованиями? – неожиданно задал вопрос Майер.

– Нет, – немного резко ответил Фогель. – Документально я ничего не сохранял. Вся информация здесь. – Ученый легонько постучал двумя пальцами возле виска. – Кстати, мне понадобятся еще образцы существа, желательно из его головного мозга. Это ускорит нашу работу.

– Хорошо, Эрих, – согласился профессор. – Правда, сделать такое будет непросто. Я уже пытался просверлить черепную коробку, но структура костной ткани оказалась крепче любой стали. Сверла от трения сгорали и лопались. Хотя… У меня есть одна идея, только она вряд ли понравиться Штольцу.

– Плевать на Штольца – что за идея? – резко спросил доктор.

– Через глазное яблоко или же пасть к мозгу никак не добраться – мешают кости и многорядные клыки. Можно воспользоваться старым и проверенным методом, который применяли древние египтяне при мумифицировании: они вытягивали мозги животных и людей через носовое отверстие. Вот только не знаю, как это объяснить коменданту. Прежде к телу существа я добирался сверху через откидную крышку саркофага, а теперь придется нарушить его целостность, демонтировав одно из боковых стекол, на что он вряд ли согласится.

– Варианты?

Майер пожал плечами.

– Над этим нужно подумать. Ну а пока, действительно, проведем опыты над животными и, если трансформация пойдет ненормально, то понадобится вакцина, способная устранить мутацию. Доложить наверх всегда успеем.

Профессор тяжело вздохнул, усмехнулся:

– Да уж. Наверх… разве что богу.

– Я не Бога имел в виду. Он явно будет не на нашей стороне.

– Я уже два года нахожусь в этом подземелье, Эрих. Так и одичать недолго… Как бы я хотел каждый день видеть солнце, встречать его восход и провожать закат, походить босыми ногами по росистой траве… Я ведь родом из Баварии, Эрих. Вы были когда-нибудь в тех краях? Нет? Это самое прекрасное место на свете! Стоит выйти, втянуть носом воздух, особенно перед летней грозой, и все вокруг тебя оживает.

Майер мечтательно прикрыл глаза.

– Не переживайте, профессор, увидите вы и солнце, и зеленую травку, – успокоил его Фогель. – И пиво с колбасой. Если все сложится удачно, то мое открытие поможет нам вернуться домой. А пока лучше держать язык за зубами и продолжать усердно работать.

– Что вы задумали, Эрих? – не на шутку обеспокоился профессор.

Доктор заговорщицки подмигнул.

– Не тревожьтесь, господин профессор. Вы все узнаете. Всему свое время, – уклончиво ответил он. – Надеюсь, я могу рассчитывать на вашу поддержку и помощь?

Ученый не успел ответить – в этот момент послышался вой сирены, приглушенный толстой бронированной дверью.

* * *

Гюнтер Зуфферт прохаживался около входа в бункер. Периодически подходил к воротам, останавливался и прислушивался. Бесполезное занятие! Даже если б там, внутри, взорвался паровой котел, то здесь это прозвучало бы как хлопок лампочки, не выдержавшей скачка напряжения: шумоизоляция гасила практически все звуки.

Тишина, окружавшая Гюнтера, противно звенела в ушах, действуя на нервы.

Постояв очередной раз возле массивных ворот, он засучил край рукава куртки и посмотрел на циферблат часов. Светящаяся стрелка «Фесты» почти вплотную приблизилась к арабской «десятке», минутная – нетерпеливо поспевала за ней.

– Вот дерьмо! – проворчал Гюнтер и со злостью сплюнул на бетонный пол. Сомнения уступили место раздражению.

«Неужели Ганс до сих пор ничего не услышал, не ощутил? Монстр уснул там что ли? Почему тварь не реагирует на него? Неужели я действительно свихнулся и не заметил этого?» – эти мысли непрестанно пережевывались его мозгом.

После событий, случившихся с Зуффертом неделю назад, Гюнтер снова и снова прокручивал все в голове, мысленно возвращаясь к ним и лихорадочно ища выход из сложившейся ситуации.

Да, над ним посмеялись и приняли за чокнутого (прочитал на их лицах), но он-то знал, что это – правда. «Пусть так, – думал Гюнтер, – лишь бы поскорей оказаться подальше от мерзкой твари. Если Вайгель подтвердит мои слова, то, скорее всего, меня комиссуют по душевной болезни и переведут на какую-нибудь хозяйственную службу. Оно и к лучшему».

Чтобы хоть как-то отвлечься, эсэсовец мысленно расчертил пол на клетки и стал ходить по ним как по шахматной доске, переступая через рельсы узкоколейки. Бестолковое занятие, но почему-то успокаивало и помогало коротать время…

Шаг… еще шаг… поворот налево…

Минутная стрелка дрогнула – еще один маленький шаг вперед.

Шаг… поворот направо…

Гюнтеру вдруг стало нехорошо: мозг начал учащенно биться, странные болевые импульсы распространялись по всему телу. Попытался осмыслить происходящее, но что-то мешало ему это сделать.

Неужели?.. – хотелось кричать, но что-то останавливало.

От ужаса перехватило дыхание, и слюна застряла в горле.

Боль… Она хорошо запомнилась ему еще с прошлого раза, когда он самовольно проник внутрь бункера.

Стрелка замерла на цифре «10», слегка дрогнула и перешагнула ее.

– О Боже! О-о-о. Нет!.. Только не это… – прохрипел солдат.

Он сбросил каску, сорвал шерстяной подшлемник и, зажав голову обеими руками, начал ее массировать, будто пытаясь убаюкать.

Боль мерно нарастала и становилась просто нестерпимой. Словно зубья циркулярной пилы, она въедалась все глубже и глубже.

Зуфферт снова захотел закричать что было силы, но звук увяз где-то в диафрагме.

Раздался прерывистый рев сирены, от которого волосы зашевелились и встали дыбом.

Солдат обреченно замычал, мотая головой. Его сознание будто разорвало надвое.

Под сводом тоннеля красными гирляндами замигали плафоны аварийного освещения.

Крик отчаяния и безумного ужаса прорвался неожиданно, но Гюнтеру показалось, что кричал не он, а кто-то другой.

Ища путь к спасению, солдат в два прыжка достиг стальной решетки, отделявшей тоннель от бункера, и попробовал открыть замок. Однако ключ выпал из непослушной руки, звякнул обо что-то металлическое и отлетел в сторону. Он попытался его найти, но окружавшие Гюнтера предметы начали троиться в глазах, возвращаясь на свое место и снова распадаясь на фрагменты, как в калейдоскопе. Сознание шло ко дну, точно тонущий в пучине корабль…

…Когда Зуфферт очнулся, в барабанных перепонках раздавались странные булькающие хлопки.

Сирена молчала.