ЧАСТЬ I

Глава 1

Вначале было тихо.

Затем послышался звук – негромкий, еле слышный, то и дело заглушаемый лесными шорохами и криками Спустя некоторое время звук окреп, превратившись в ровный, нарастающий, исходящий со всех сторон гул. Словно где‑то далеко зазвучали и приблизились тысячи играющих разные мелодии оркестров.

Звук надвигался, нарастал, вдавливая барабанные перепонки в уши, а людей в землю. Звук напоминал рев труб, извещающих о Страшном суде. Но это были не трубы Страшного суда. Это был рев десятков работающих авиационных турбин.

Хотя все‑таки это был суд.

Из‑за ближайшего леса, рубя и расшвыривая винтами ночь, выскочили вертолеты. Много вертолетов. Очень много вертолетов. Может быть, даже целый полк. Может быть, два полка.

Вертолеты неслись, приседая над самой землей; словно стая гончих псов, загоняющая зайца. Они шли так низко, что срубали нисходящими воздушными потоками вершины деревьев.

Вертолеты наткнулись на вырубленную в лесном массиве площадку, на стоящих на ней людей и замерли, зависли борт к борту в железном ревущем кольце. Полсотни прожекторов разом резанули темноту, уперлись в землю, в стоящие внизу фигуры. Люди зажмурились, закрыли глаза руками.

– Бросай оружие! – приказал тысячекратно усиленный голос. – Или я прикажу открыть огонь!

– Хрен вам оружие! – зло ответил один из ослепленных, вдавленных ветром в землю бойцов. – Не возьмете!

И, не открывая глаз, вскинул вверх автомат с подствольным гранатометом. Он стрелял наугад. Но он не мог промахнуться, потому что промахнуться было невозможно – вертолеты заслонили своими черными силуэтами все небо. Вертолеты сами стали небом. И потому, стреляя в белый свет как в копеечку, стрелок все равно неизбежно попадал в цель.

«Не стреляй! – попытался закричать полковник Зубанов. – Не надо…»

Но крикнуть не смог. И даже рот открыть не смог. Потому что не успел.

Граната ахнула вверх и влепилась в борт одной из машин. И взорвалась невидимой в ослепительном сиянии сотен прожекторов вспышкой.

– Теперь все! – сказал стрелок.

Теперь действительно было все. Теперь должен был последовать единственный возможный в подобных обстоятельствах ответ. Ответ на поражение!

– Ну и черт с вами, – сказал громоподобный, звучащий с неба голос. – Вы сами этого хотели!

И с последним словом произнесенной им фразы от вертолетов к людям потянулись пунктирные линии крупнокалиберных пулеметных трассеров. Сотни тысяч пуль нашли и ударили в не защищенные броней тела.

В том числе ударили в грудь и голову полковника Зубанова, раздирая и расшвыривая по сторонам его плоть. Тупые чушки крупнокалиберных пуль терзали тело, но больно не было… Полковник проснулся.

В ушах продолжали реветь турбины вертолетов, но глаза уже различали стены, видели потолок, люстру, задернутые шторами окна. За окнами кто‑то прогревал движок автомобиля.

– Сволочь, – досадливо выругался полковник и встал с дивана.

Каждый раз, когда неизвестный ему водитель прогревал мотор, полковник видел один и тот же сон. Сон с вертолетами, прожекторами и пулями, расстреливающими его тело. Каждый раз… Полковник нашарил в кармане висящего на спинке стула пиджака сигареты, спички и подошел к окну. На улице было еще темно.

Он зажег сигарету и, глядя на отсвечивающий в стекле огонек, и мимо, и сквозь него на улицу, стал курить. Без удовольствия, вяло думая о вчерашнем дне, сегодняшнем дне, ближайшей неделе и предстоящем месяце… Короче, думая о чем угодно, кроме прошлого.

Когда сигарета догорела, он прикурил от нее новую… Он стоял так до полного света, множа окурки в пепельнице.

В семь часов на кухню вошла женщина. Но не жена. Это женщина не была жена, хотя он жил у нее, спал с нею и кормился приготовленными ею обедами. Но, хотя он жил с нею уже почти год, она была ему никто. Была совершенно чужая.

Женщина, позевывая и зябко кутаясь в халат, подошла к газовой плите.

– Опять полуночничаешь? – спросила она.

– Угу, – невнятно буркнул Зубанов.

– Кофе будешь?

– Угу… – Что угу?

– Буду.

Женщина поставила на огонь кофейник и, все так же позевывая и кутаясь, вышла из кухни.

Через полтора часа Зубанову надо было отправляться на работу. Хотя какая это к бису работа! Насмешка одна. Вот уж не думал полковник Зубанов, что закончит свою карьеру начальником охраны. Фактически сторожем! Думал хотя бы генералом и начальником управления. Чему были все предпосылки. Так нет, вмешалась судьба в виде затонувшей не в его ведомстве десантной шлюпки. И «главного опера» шестого отдела ГРУ генерала Федорова. С которых все началось и все покатилось. Под гору покатилось… – Ты если есть будешь – садись, – предложила непонятно кем ему приходящаяся женщина. Его, выражаясь казенным языком, сожительница.

Полковник в отставке Зубанов сел за стол и стал пить кофе, мазать маслом разрезанную пополам булочку, смотреть на чужую ему, о чем‑то оживленно болтающую с ним женщину и привычно думать – ну что же поделать, если все так обернулось? Что ни нормальной работы, ни любимого дела, ни семьи у него не осталось. Вернее, остались там, в прошлой жизни и в далекой Москве. А здесь вот эта кухня и эта женщина. Впрочем, не такая уж плохая женщина. Только чужая женщина… – Я пошла. Не опоздай на работу и не забудь убрать все в холодильник, – сказала его нынешняя сожительница, поцеловала в висок и ушла.

Зубанов допил кофе, убрал в холодильник масло и, вытащив мобильный телефон, набрал номер.

– Я слушаю, – ответил заспанный голос.

– Не я слушаю, а дежурный слушает, – поправил Зубанов.

– Дежурный слушает!

– Машину мне выслали?

– Выслали… Вернее, уже высылаем.

Бардак. Как их ни учи, как ни натаскивай – один черт – бардак. Нормальный гражданский бардак.

Полковник прошел в спальню, надел брюки, рубаху и заплечную кобуру. Привычно проверил, сунул в кобуру оформленный газовым «Макаров», в карман – удостоверение к нему и спустился вниз на крыльцо.

Время было без пяти секунд полдевятого.

Машины не было. Опять не было!

Тут хоть разбейся! Если не приучили людей к порядку, то уже не исправишь. Только если могилой. Или армией. В армии их бы подтянули в один момент. Навесили бы за каждую секунду по наряду – враз бы образумились… Со стороны улицы во двор зарулила служебная «Ауди». Подкатила к крыльцу, осадила на тормозах.

Полковник подошел к водительской дверце и придвинул к стеклу часы. Водитель виновато пожал плечами.

– Сколько время? – громко спросил Зубанов. – Сколько?

– Тридцать две минуты девятого.

– А сколько должно было быть?

– Половина. Или, может быть, у вас часы вперед бегут.

– Мои часы никогда не бегут и никогда не отстают, – сказал Зубанов, усаживаясь на переднее сиденье.

– Так уж никогда? – чуть ехидно спросил водитель.

– Никогда! – обрубил Зубанов. – Если мои часы отстают, я их выбрасываю. Поехали. Водитель тронул с места.

– Ремень застегни, – показал на болтающийся ремень безопасности Зубанов.

– Да вы что, Григорий Степанович? Тут же ехать всего ничего. Да и гаишники еще спят. Я пока к вам ехал – ни одного не видел.

– Все равно застегни.

От дома, где жил Зубанов, до работы было восемнадцать минут езды со скоростью восемьдесят километров в час. Плюс две минуты в резерве. Которые его нерадивый водитель уже израсходовал. Итого он должен был появиться на рабочем месте без десяти девять Все прочие работники – в девять. Десять минут было необходимо, чтобы сосредоточиться перед рабочим днем.

Впрочем, здесь сосредотачиваться было не перед чем. И приходить раньше тоже было незачем. И даже вовремя приходить – незачем. Просто Зубанов следовал раз и навсегда выработанной привычке. Еще на той, которая действительно работа, работе выработанной.

– Приехали, – сказал водитель.

– Подгонишь машину в десять пятнадцать, – напомнил Зубанов, захлопывая дверцу. – Смотри не опаздывай!

– Буду как штык! – с подчеркнутой готовностью отрапортовал водитель. Достал его этот бывший полковник своими нынешними манерами и привычкой сверять жизнь с часами. Не его одного – всех достал.

Зубанов поднялся по ступенькам и ровно без десяти девять открыл дверь.

– Товарищ начальник службы безопасности, – громко доложил вышедший навстречу дежурный. – За время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось! – И сделал шаг в сторону.

– И все?

– Все… – А кто докладывал?

– Извиняюсь. Докладывал ночной дежурный Шамаев!

– Вот так‑то лучше… И ночных дежурных полковник тоже достал, насаждая в обычном торгово‑закупочном акционерном обществе свои солдафонские порядки. Вконец достал!

Зубанов поднялся на второй этаж и прошел в свой кабинет. На столе лежала утренняя почта. Он всегда настаивал, чтобы утренняя почта предоставлялась ему утром, а не днем или вечером, для чего специальный курьер с самого утра бегал в ближайшее почтовое отделение.

Зубанов один за одним раскрыл несколько конвертов.

Почта была типичная – каталоги средств защиты и обеспечения безопасности, которые специализированные магазины рассылали своим потенциальным заказчикам.

В каталогах по большей части было морально изжившее себя старье, которое перекочевывало из одного альбома в другой вот уже целый год. Ни один из этих образцов ни один уважающий себя спец не взял бы даже с приплатой. Но, видно, находятся какие‑то дураки, которые клюют на броскую рекламу и ширпотребовский вид предлагаемого товара.

Зубанов бросил каталоги в мусорную корзину и включил монитор, который был подключен к сети видеокамер, установленных по его настоянию по всему зданию. Основной блок мониторов располагался в дежурке, и именно по нему велось отслеживание внутренних помещений и прилегающих территорий. При монтаже Зубанов настоял, чтобы один отвод провели в его кабинет, и теперь имел возможность контролировать ситуацию.

Первые три камеры отслеживали помещение оптового склада на первом этаже. Туда можно было не заглядывать. Там если кто‑нибудь и появится, то не раньше десяти часов. То же самое в кассовом зале.

Тем не менее Зубанов все‑таки включил первую, вторую, третью и четвертую камеру. Так и есть – пустота.

Такое позднее пробуждение торговли, конечно, было странно, если исходить из пословицы: «Кто раньше встает, тому бог подает». Но это было именно так. И что интересно, несмотря на позднее вставание – бог все равно подавал. И подавал щедро. Если судить по образу жизни хозяев этого головного плюс нескольких других офисов и нескольких десятков складов и магазинов.

Ну да это дело не его, Зубанова, ума. Его – охранять накопленные ими богатства. Соваться в чужие дела его отучили еще на прежней работе. Пусть даже это дела соседа по кабинету. Каждый должен отвечать за свой участок. Что позволяет персонифицировать ответственность. А если каждый знает про каждого и каждому советует – то это непрофессионализм и бардак.

Седьмая камера, отслеживающая вестибюль. Тихо. Только о чем‑то треплются охранники. Поди, о нем, о полковнике, треплются. Точат зубы о непосредственного начальника от нечего делать.

Зубанов вытащил и включил переносную радиостанцию.

– Вход, – сказал он, – ответьте Верхнему.

Три фигурки на экране монитора вздрогнули, метнули взгляды в потолок и разбежались в стороны.

Ну точно начальству кости шаркали своими погаными языками.

– Как слышите меня?

– Слышу, – ответил запыхавшийся голос. – Вас слышу.

– Вы там что, спите, что ли?

– Почему спим?

– Потому! Проверьте там, возле крыльца.

– Что проверить?

– Окурки проверить. Там целая куча окурков валяется. А вы в ус не дуете.

– Но… Но мы не уборщики. Мы охранники.

– Вы в первую очередь люди, а не свиньи! Впрочем, и охранники тоже. И как охранники должны были видеть, кто это сделал. И должны были заставить его убрать за собой. На то вам телекамеры даны. А вы, видно, спали… А ну, взяли швабру, совок и ведро и убрали следы своего служебного несоответствия… Как слышите меня?

– Слышу… – Тогда пошевеливайтесь. С минуты на минуту хозяева приедут. А вы клювами щелкаете.