Глава 5

Проснулся поздно. На плоту кипела обычная дневная жизнь. Монахова спала, уткнувшись лицом в свернутое одеяло. Войцева полусидела, равнодушным взглядом уставившись в море. Валера вахтил. Сергей возился с подзорной трубой. Вокруг, по всей площади плота, были разложены сухари, рваные бумажные мешки с вермишелью и крупой.

– У нас что, открыли магазин самообслуживания? – кивнул я в сторону продуктов.

– Скорее бак для пищевых отходов, – отвлекся от своего занятия Сергей. Я еще раз внимательно огляделся.

– Загнили, – коротко пояснил Сергей.

– Приятные новости, нечего сказать. – Я пододвинулся ближе к одной из кучек. Это была вермишель. Вернее, раньше была вермишель. Теперь она представляла из себя спрессованный комок серого теста, от которого заметно припахивало плесенью.

– И что, все так? – вслух ужаснулся я.

– Нет, худшее уже выкинули в море, – «успокоила» Войцева.

– Как же это вышло? – растерянно спросил я, растирая между пальцев клейкообразную массу. Просто так спросил, не ожидая ответа. О причинах, естественно, догадался.

Но Салифанов ответил:

– Волны. Надо было сразу об этом подумать. Ящики герметичные сделать, что ли.

«Надо было! – раздраженно подумал я. – Много что надо было. И паруса получше – не эту черноту, и баллоны, и ящики. Но когда бы мы все это успели сделать?! – Я стер с пальцев тесто. – Дрянь дело!»

Посмотрел на ноздреватую горку раскисшего сахара. Поднял один потемневший, потерявший форму кусочек, лежавший в стороне. Лизнул и тут же сплюнул горько‑соленую слюну, зло отбросил. Сахар насквозь пропитался морской водой.

– Не разбрасывался бы продуктами, немного осталось, – осуждающе заметил Сергей. Я осмотрел испорченные продукты.

– Хоть что‑то уцелело? – спросил я, боясь услышать отрицательный ответ.

Войцева молча указала на стоящий возле мачты рюкзак. Я отстегнул клапан, развязал горловину. Килограмма три сухарей, примерно столько же сахара, мешочек с манной крупой, две пачки вермишели, чай, геркулес. Небогато, но лучше, чем ничего.

– А тушенка и сгущенка? – вспомнил я.

– Целы, что им сделается, – пихнул ногой мокрый картонный ящик Васеньев.

Значит, двадцать банок в актив можно вписать. На этом, при необходимости, можно продержаться и пару месяцев. Только сможем ли мы после этих месяцев самостоятельно держаться на ногах? Вот это вопрос! Я еще раз взглянул на оставшиеся продукты, тщательно запаковал рюкзак и сел за расчеты.

Для начала подсчитал энергетическую емкость наших запасов. Перевел граммы в калории. Сухари тянули на десять тысяч калорий. Сахар давал еще двенадцать тысяч. Манка не более пяти тысяч. Вермишель еще пять. Семь тысяч будет в тушенке. Тринадцать тысяч в сгущенке. Итоговая сумма не радовала, хотя на первый взгляд казалась внушительной – пятьдесят тысяч калорий. Если взять норму потребления для человека, ведущего пассивный образ жизни, – три тысячи калорий в сутки, продуктов хватит на три дня плюс небольшой хвостик. Если паек урезать в два раза, выиграем еще трое суток. На жировые запасы наших организмов – я быстро оглядел Валеру, Сергея, девчат, представил себя – особо рассчитывать не приходится. А приходится нам уповать лишь на случай. Но даже при самом неблагоприятном ходе событий, а именно плавании вплоть до южного побережья без контактов с внешним миром, от голода мы не умрем. Человек без еды сорок дней прожить может точно. Но вот ремешки придется затянуть не на одну дырочку. Я еще немного подумал и урезал паек в четыре раза. Теперь мы обеспечены едой на двенадцать дней. Я вывел большую и красивую цифру «12». Переработка хотя бы части испорченных продуктов даст еще дней пять. Приплюсовал – 5. Возможные дары моря тоже со счетов сбрасывать нельзя. Вдруг что поймаем… Итого, еще день. Теперь – морская болезнь. Она нам едоков поубавит – это точно. Вон вчера Монахова от ужина отказалась. На еду смотреть не может. Вот тебе еще пара дней.

Я упорно пытался растянуть наши запасы на месяц. Почему на месяц, не мог ответить даже себе. Но еда не резина, эластичностью не обладает. Недели мне не хватило. Ладно, три недели тоже неплохо, успокоил себя. Считай, двадцать одни сутки. Люди за две недели Атлантику пересекают, а здесь Аральское море – пятьсот километров в поперечнике.

Я с удовольствием просмотрел свои расчеты. Ровные колонки цифр выглядели достаточно убедительно, даже красиво. Но, как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Могли ли мы предполагать, какие овражки накопала на нашем пути судьба‑злодейка. Могли ли знать, что нас ожидает. А может, и к лучшему, а то поехал бы я на Арал!

Итак, расчеты были закончены. Теперь оставался пустяк – убедить в их правильности собственный желудок и экипаж. С желудком проще, он еще не понял, что его ожидает, и, расслабленный сытным ужином, особо протестовать не будет. А экипаж… Я взглянул на хмурую физиономию Васеньева. Н‑да… Что ж мне, прямо так взять и ляпнуть:

– Леди энд джентльмены! С сегодняшнего дня, с двенадцати часов по Гринвичу, в целях экономии имеющихся в наличии запасов суточный паек будет урезан в четыре раза. Благодарю за внимание!..

Что за этим последует? То‑то и оно, и это в лучшем случае. А в худшем…

Я снова взглянул на Васеньева. Он почувствовал мой взгляд, повернул лицо. Я безмятежно улыбнулся ему. Валера, предполагая подвох, долго всматривался в меня, потом пожал плечами. Нет, начну лучше с дела. Пусть постепенно привыкают к мысли, что сытые времена кончились. С кормы я вытянул один из пустых рюкзаков, тщательно вытряс его. На дно, бочок к бочку, уложил пять банок тушенки. За ними так же плотно – пять банок сгущенки. Прикинул, повздыхал и добавил еще по банке. В карманы распихал, предварительно завернув в полиэтилен, сухари и сахар. Рюкзак затянул, к горловине привязал запасной спасжилет, чтобы в случае чего он не утонул.

Салифанов заинтересованно наблюдал за моими действиями.

– Ты решил столоваться отдельно? – наконец поинтересовался он.

– Я оттащил рюкзак к мачте, накрепко привязал его к трубам.

– Внимание всем! – громко объявил я, пытаясь привлечь общее внимание. – Здесь находится НЗ. – Я сделал многозначительную паузу, на всякий случай расшифровал:

– Неприкосновенный запас!

– А что мы будем есть? – насторожился Валера.

– Вначале это, – обвел я пальцем сушащиеся продукты. – Потом то, что в рюкзаке.

– Вот это? – брезгливо поморщилась Войцева. – Это же несъедобно!

– Это дома несъедобно! – с нажимом прервал я ее. – Здесь выбирать не приходится.

– Он почти прав, – неожиданно поддержал меня Сергей.

– Кроме того, паек придется урезать вчетверо! – сказал я, как в ледяную воду бросился, даже дыхание задержал, ожидая ответных реакций.

– Это сколько? – напряженно спросил Валера.

– Это шестьсот калорий, – расшифровал я.

– Я калории в ложку не положу, – не удовлетворился он моим ответом. – Что это – шестьсот калорий? Килограмм мяса? Стакан сметаны? Как это выражается материально?

На такой вопрос ответа у меня заготовлено не было.

– Это ровно столько, сколько понадобится тебе, Валера, чтобы продлить агонию на месяц, – мрачно пошутил Сергей.

– На три недели, – немедленно уточнил я.

– А что через три недели? – наивно спросила Войцева.

На «детские» вопросы отвечать труднее всего. Откуда я знаю, что будет через три недели.

– Придумаем что‑нибудь, – бодренько ответил я.

– А нельзя это придумать сейчас, а не через три недели?

– И вообще, на что ты надеешься? – продолжил Салифанов. – Не на манну ли небесную?

– Во‑первых, этих запасов при пайке, урезанном в четыре раза, хватит на три недели, – повторил я.

– А почему всего в четыре? Давай в двенадцать, тогда их хватит на девять недель. А если урезать еще, мы сможем питаться до Нового года. А там, глядишь, море замерзнет, и мы пешком дойдем до берега, – Валера явно издевался.

Я почувствовал, что меня тянет на грубость.

– Погоди, не мешай, – защитил меня Сергей. – Пусть выскажется. На рею мы его всегда успеем вздернуть.

– Спасибо, – поблагодарил я и продолжил:

– Во‑вторых, за двадцать один день, о которых я говорил выше, мы, надеюсь, встретим судно или берег.

– Сильно надеешься? – ехидно поинтересовался Васеньев.

– Здесь от берега до берега меньше полтысячи километров. Это десять ходовых дней, даже если мы будем делать в сутки по пятьдесят километров, – объяснил я.

– И от берега до людей еще пятьсот километров по пустыням, – негромко заметил Сергей.

– Хорошо, тогда у нас есть третий вариант. Повернуть на сто восемьдесят градусов и вернуться в Аральск! – выпалил я.

Все замолчали и, не сговариваясь, взглянули за корму. Возвращаться не хотелось.

– Не получится. Ветер не тот, – неуверенно возразил Валера.

– Сбросим паруса. Будем дрейфовать до смены ветра, – нажал я. Главное было сбить Валеру с мысли. Пусть он лучше ищет доводы, доказывающие невозможность возвращения. Убеждая меня, он в первую очередь отрезает пути отступления себе. Его задетое за живое самолюбие сыграло с ним злую шутку. Он шел в атаку азартно, не удосуживаясь продумать до конца, чего я добиваюсь. Главным для него было – не соглашаться со мной, чего бы это ни стоило и чего бы ни касалось.

Если бы в тот момент я сказал, что Земля – шар, он бы непременно стал доказывать ее блинообразность.

Пусть лезет на рожон, пусть орет, размахивает руками, а когда увязнет в своей теории по самые уши, я поставлю его перед дилеммой: либо признать полную несостоятельность своих выводов, попросту назвать себя глупцом, либо принять мое предложение.

– Ну какой ветер? – горячился Васеньев. – Здесь преобладают северные ветры. Пока мы дождемся чего‑нибудь более подходящего, нас унесет черт знает куда!

Салифанов, кажется, раскусил мою тактику. Он хитро поглядывал то на меня, то на Валеру, еле заметно усмехаясь уголками губ.

– Хорошо, тут ты прав, – легко поддался. – Но можно, пока мы в заливе, подойти к любому берегу и отсидеться на песочке.

– Подождать у моря погоды, – вставил Сергей, подсовывая Валере кончик следующей мысли.

Я даже испугался, что сейчас Васеньев разгадает мою комбинацию, и тогда с ним будет не сладить. Но Васеньев зло взглянул на Салифанова и, не задумываясь, словно безмозглый голодный ерш, клюнул, просто‑таки заглотал предложенную ему наживку, хотя она была несвежая и малоаппетитная на вид. Им сейчас руководили только эмоции.

– Вот, вот! Сколько ждать этой самой погоды у этого самого моря?! – почти закричал он. – День, два? А может, неделю или три? Что вы глупости городите? К какому берегу выходить? А если мелководье? Мы уже раз сидели на баллонах. Слава богу, откопались! – Валера громил нас, выстреливая аргументы один за другим, как тяжелые стенобитные снаряды. Он был на коне! Парил над полем брани, повергал в страх своих противников. Он уже видел близкую победу, от чего получал немалое удовольствие.

– А если камыш, плавни? Как мы оттуда выберемся?

Вплавь? Я плавать не умею, – немедленно отозвалась Монахова.

– Она плавать не умеет! – трагически воскликнул Валера, ткнув пальцем в сторону Монаховой. Он многозначительно замолчал, подчеркивая несостоятельность наших предложений, а возможно, и их трагическую направленность.

– Нет, я чуть‑чуть умею плавать, – испугалась Монахова.

– Чуть‑чуть не считается, – отмахнулся Валера.

– А знаешь, он прав, – задумчиво сказал я. – Нельзя поворачивать!

– Хорошо разложил, профессионально! – согласился Салифанов.

– Ну вот, я же говорил! – торжествовал Валера. Его противники лежали поверженные и, подняв руки, из которых выпало оружие, молили о пощаде. Мне казалось, что из его глотки сейчас вырвется победный вопль индейцев племени команчи.

– Поворачивать нельзя, плыть надо, – повторил я. – А паек урезать!

– Зачем? – опешил Валера.

Он не хотел расставаться ни с лавровым венком победителя ораторского турнира, ни с сытными обедами.

– Ты же сам говорил, что на берегу можно сидеть и неделю, и три, – напомнил я. – Так уж лучше, рассчитав продукты на те же три недели, идти вперед.

Валера понял, что его поймали. Наглым образом заманили внутрь клетки аппетитным куском и захлопнули крышку. Он беспомощно оглянулся, ища поддержку. Но кто его мог поддержать? Он же только что одержал блистательную победу. Это он, не кто‑нибудь, обосновал невозможность проведения в жизнь варианта № 3 – возвращение в Аральск. Мы, Салифанов и я, были его слабыми жертвами. Жалеть и морально поддерживать надо было нас. Валера попался. Со всех сторон его окружали красные флажки. Податься было некуда. Он должен был либо сдаться на милость победителя, либо погибнуть. Он сдался.

– Конечно, можно и вперед, – трудно расставаясь с каждым словом, проговорил он. – Но, наверное, мы встретим судно за две недели.

Сдавшись в главном, Васеньев начал торговаться в частностях. Он предпочитал лучше один раз наесться до отвала, пусть даже с риском в дальнейшем погибнуть от голода, чем немедленно, а значит, болезненно, перейти на голодный паек. Русское «авось» убеждало не спешить с выводами.

– Нет, Валера, рассчитывать будем на три недели! На три! – твердо заявил я.

Васеньев пожал плечами. На обострение не пошел. Его самолюбие, по крайней мере в собственных глазах, не страдало. Выиграв крупную битву, можно позволить себе проиграть мелкий бой.

– Решение будем считать принятым коллегиально? – подвел я итог дискуссии.

– Подписуюсь, – кивнул Салифанов.

Васеньев что‑то невнятно буркнул. Девчатам было все равно. К еде, равно как и к ее отсутствию, они относились гораздо спокойнее сильного пола.

– Решение фиксирую в судовом журнале, – пугнул я. – После чего оно вводится в ранг закона!

– А если кто‑нибудь нарушит? – спросила Войцева.

– Будем наказывать! – сурово, без тени улыбки, ответил я.

– Как наказывать? – вновь спросила Войцева.

– Как‑нибудь.

На том и порешили.