Туалеты находились в обоих концах вагона, а купе Лизы было аккурат по середине вагона. Взглянув влево, девушка увидела рыжую проводницу, заглядывающую в купе через три двери от её. Та предлагала обитателям этого, ограниченного пространства, выбрать из ограниченного меню, свою, ограниченную нормой порцию обеда. Лиза пошла направо. Ополоснув несколько раз лицо холодной водой и вытерев его кружевным полотенцем с красивой вышивкой, это бабушка Ефросинья вышивала, девушка застыла напротив зеркала. Она как будто хотела увидеть в отражении, которое покачивалось в такт поезду, хоть какие-то изменения в своём лице, но не могла. Лицо выглядело одинаково, наверное, уже лет десять. Вздохнув, пошла обратно, должны принести обед. Конечно, впрочем, как и всегда, аппетита не было, но с биологической точки зрения, организм нужно поддерживать. К двери купе Лиза подошла одновременно с проводницей, но не улыбающейся и не рыжей, а молоденькой, примерно её возраста, белокурой девушкой с лицом, заспанным и печальным, одновременно. Видимо её очень сильно опечалило, что её разбудили. В руках у молоденькой проводницы была пластиковая тарелка, накрытая фольгой, пластиковая вилка и стакан в подстаканнике с чаем.

– Это мне? – спросила Лиза.

«Новая» проводница окинула её оценивающим взглядом, пытаясь понять, кто же перед ней: девочка, поседевшая от испуга, девушка, поседевшая от горя или старушка, поседевшая от старости, но хорошо сохранившаяся. И после небольшой паузы сказала:

– Если вы из этого купе, то да.

Лиза открыла дверь, забрала свой обед и шагнула в свою временную обитель, бросив через плечо:

– Спасибо.

«А что, она мне кто? Подруга, сестра? Никто. И нечего меня так рассматривать, не на выставке». Такие мысли, как скакуны, пронеслись в голове девушки. И конечно же аппетит от этих мыслей не прибавился, а наоборот скатился вниз по шкале личных ощущений. Поковырявшись вилкой в пюре и облизнув вышеозначенную вилку, Лиза пришла к выводу, что пюре приготовлено очень даже, не плохо, но есть его всё равно не стала. Попробовав рыбу и приятно удивившись, что та, прям-таки хороша на вкус, съела половину. А вот чай, чай она выпила полностью, очень кстати, в сумке, оказалась пачка песочного печенья. В общем чай был выпит с превеликим удовольствием.

Через некоторое время стало заметно, что поезд сбрасывает скорость. В окне начали мелькать пригородные дома. Проехав мост через неширокую речку, поезд стал передвигаться «пешком». Закинув ноги на стол, слегка затекли, Лиза смотрела в окно на небольшой городок, в котором предстояло сделать короткую остановку. В городке было много зелени, деревья и кусты росли не как попало и не абы как. Была видна упорядоченность. Дома в основном одно-двухэтажные, но не ветхие, а аккуратные, хорошо окрашенные, некоторые даже премиленькие. Людей на улицах было не много, так же редко попадались на глаза и машины. Видно было, что жизнь в городе протекает тихо, спокойно, размеренно. Вот в окне появилась площадь, на ней огороженная невысоким забором, стояла церковь. Из красного кирпича, не очень высокая, на окнах резные ставни, выкрашенные в синий цвет, купол церкви блестел, отражая солнечные лучи. В ажурные ворота, что выходили на площадь входили люди, направляясь к храму.

– А, какой сегодня день? – спросила сама себя Лиза и начала высчитывать.

– Так, отправление было в пятницу, ночь наступала дважды, значит сегодня воскресенье. Придя к такому выводу, девушка без труда сделала и следующий: – Воскресенье, люди идут на службу.

Поезд подошёл к вокзалу, именно подошёл, не спеша, даже вальяжно. Судорожная дрожь пробежала по всему составу, начиная с головы, и, выпустив воздух, словно вздохнув, как вздыхает путник после долгого перехода, замер. Лизавета помнила о том, что стоянка будет короткой, минут двадцать, но всё же решила выйти на перрон, размять ноги. Здание вокзала было, как казалось, всё в этом городе, не высокое, но аккуратное, ухоженное. Вокруг было чисто и даже стояло несколько кадок с различными растениями.

«Какая разная у нас страна», – подумала девушка, припомнив предыдущую станцию.

Походив, разминая суставы, вдоль вагона, Лиза увидела несколько женщин, которые продавали каждый что-то своё. Среди прочего: семечек, рыбы и фигурок из глины, она заметила у одной женщины домашний сыр. Сыр Лиза обожала. Разный сыр, только без плесени. Договорившись о цене, она купила двести грамм свежего, козьего сыра. Какой же вкусный источал он аромат. Но пора и в путь, поезд вот-вот должен был отправиться в дальнейший путь. Уже и рыжая проводница выглянула из дверей вагона, оглядывая перрон. Завидев свою «странную» пассажирку, она как обычно заулыбалась и призывно замахала рукой.

В купе Лиза нарезала сыр тонкими ломтиками, уселась поудобнее, откусила кусочек и прикрыв от удовольствия глаза, стала медленно жевать, наслаждаясь вкусом. А вкус у сыра оказался отменным и аромат был изумительно – сырным. В общем, девушка ничуть не пожалела о покупке. Наоборот, радовалась, что ей посчастливилось купить хороший сыр. Открыв глаза, Лиза обнаружила, что поезд движется.

«Ох, а я и не заметила, как мы тронулись», – подумала она. – «Ну и ладненько, ехать-то всё равно надо. Еду, еду, уж двое суток, а впереди дорога растянулась ещё на трое. Трое суток воспоминаний».

Поезд, мягко покачиваясь набирал скорость, ритм перестука колёс всё ускорялся. За окном всё так же мелькали пейзажи. Вдали стала видна сопка, за которую, казалось нехотя, заползало солнце. Вечерело. За окном, которое выросло в размерах и обрамилось тяжёлыми, зелёными с золотым шторами, кружились лёгкие снежинки. Сзади, шаркая тапочками, подошла бабушка и слегка приобняла свою внучку. Лизавета, вновь погрузилась в воспоминания.

– Пошли к столу, – сказала бабушка. – Поедим, до двенадцать ещё пятнадцать минут. А уж потом посмотрим салют. Кто-нибудь да выйдет, запустит.

Вот-вот должен был наступить Новый год. Стол накрыт скромно, три вида салатов: сельдь под шубой, оливье и гранатовый браслет; нарезка копчёной колбасы, маринованные огурцы и грибы, и сыр. Пять сортов! Бабушка Фрося тоже была охоча до сыра.

– Что, Лизонька, опять поковыряешь вилкой в салатах, пару кусочков колбаски съешь и за сыр примешься? – улыбаясь спросила бабушка, тогда как глаза смотрели на внучку, грустно. – Кто ж салаты есть будет? Я же старалась, готовила.

– Бабуль, ну не начинай, каждый год одно и то же, – ответила девушка. – Просила же тебя не готовить много. А раз наготовила, тебе и кушать, – улыбаясь продолжала она.

– Так для тебя старалась, – парировала бабушка. Поела бы от души, глядишь румянец на щеках появился бы. Ты ж, вон, только сыр уплетаешь, сыроежка моя.

– Ба, ну нет аппетита. А так, ради тебя, твоих стараний, да и ради праздника, съем чего-нибудь. Положи мне, пожалуйста, по ложке каждого салата. Так уж и быть, наемся от пуза, – смеясь проговорила Лиза.

– Ой батюшки, – нарочито громко, да артистично всплеснув руками, – воскликнула бабушка, – дождалась-таки, дожила до счастливого дня!!! Вишь как, внученька решила диету прекратить и за день недельну норму съесть, – смеясь продолжала она.

– Вот сейчас поешь хорошенько, может и замуж захочешь, – продолжая смеяться и накладывать салаты, не унималась баба Фрося. – Уж я тебе и жениха найду, да хоть принца, мне б до твоей свадьбы дожить, вот счастья бы было, ничего другого не надо.

– Ну какой принц, бабушка, я только за сыровара пойду, – так же смеясь ответила Лиза. – Где ж принц для меня сыр брать будет? Ещё начнёт бедных сыроваров разорять.

Отсмеявшись, обе поели салатов, запивая соком, по кусочку того, сего и прижавшись друг к другу встали у окна, смотреть фейерверки. Простояли далеко за полночь, потом убрали со стола и пошли спать. С тех пор как не стало родителей Лизы, каждый Новый год проходил однообразно. На утро девушка, сразу после умывания и чашки чая, засела за свой стол. Разложив на столе литературу, которую смогла отыскать, свои записи сделанные на уроках биологии; в читальном зале библиотеки; на открытой лекции одного заезжего профессора. Ручки разных цветов, листы бумаги А4 формата, сшитые и пронумерованные. Ученица выпускного класса Василькова Елизавета была полностью готова к написанию финальной работы по своему любимому предмету. Она была уверена в своих способностях. Именно поэтому, работу по биологии девушка решила написать и сдать после других предметов, так сказать – оставила на десерт. Хотела насладиться, вначале написанием, а потом и сдачей работы. Но в первый день Лиза написала только заглавие: «Плесень», дальше этого она не продвинулась ни на йоту. Перечитывала, что-то записывала вновь, сидела с закрытыми глазами, формируя мысли в голове. Порой бросала взгляд на угол, где виднелись чёрные точки плесени, которую они с бабушкой так и не вывели. Один раз она даже заговорила с этими самыми точками.

– Вот, – сказала Лиза, – о тебе собираюсь писать, но как-то начать всё не могу. Помогла бы! Но ты не можешь. Ведь правда?

И тут случилась первая странность, о которой девушка в последствии забыла до поры, до времени. Точки в углу на стене, как будто отреагировали на её слова. Стали более насыщенными, налились чернотой. Лиза зажмурилась, потёрла глаза кулаками, поморгала много раз и вновь взглянула в угол. Точки как точки, плесень обыкновенная, именно так она и должна выглядеть. «Переутомилась, наверное, натрудила глаза», – подумала Лизавета. Пора отдохнуть.

Заглянув в комнату к бабушке и, обнаружила, что та мирно дремлет перед телевизором в кресле с вязанием на коленях. Конечно же Лиза не стала тревожить сон любимой бабушки, единственного близкого человека. Прикрыв дверь, стараясь ступать как можно тише, она прошла на кухню. Заварила себе чаю, сварила пару сосисок, нарезала сыра и достала пачку печенья. Вечерело, на улице шёл снег, крупные хлопья плавно падали на землю. Лиза не торопливо поглощала ужин, одновременно пытаясь упорядочить в голове прочитанное. Она знала, что если сформулирует и выстроит мысли в голове, то уже не забудет и с лёгкостью перенесёт эти мысли на бумагу. Но пока этого сделать не удавалось. Казалось вот, ещё чуть-чуть, но чуть-чуть всё ускользало.

«Какое оно скользкое это чуть-чуть», – подумала Лиза. Съев ужин и решив отложить на завтра «охоту» на скользкую ниточку мыслей, ухватив которую и потянув, всё встало бы на свои места. Девушка помыла за собой посуду, прошла в свою комнату, расстелила постель и вернулась в комнату бабули. Подойдя, наклонилась и поцеловала её в щёку, от чего та проснулась, поморгала, улыбнулась увидев внучку и сказала:

– Батюшки, задремала. – Глянула в окно, перевела взгляд на часы, продолжила; – Ох, стемнело, вечер уже. Ты Лизонька кушать, наверное, хочешь? Я сейчас тебя покормлю.

– Ба, сказала Лиза, положив руку на плечо бабушки, остановив её порыв встать, – Ба, я уже поела. Пойду спать, глаза устали. Ты тоже ложись. И снова поцеловала, уже в другую щёку.

В порыве нежности пожилая женщина с белыми волосами, обняла и притянула к себе, юную девушку, но с такими же белыми волосами.

– Лизоветочка, Лизонька, внучка моя, облачко моё, одуванчик, – лепетала бабушка, гладя внучку по голове.

– Бабуль, Ба, ну ты чего? – сказала Лиза, мягко освобождаясь от объятий. – Перестань, а то сейчас обе расплачемся, проплачем до ночи и утром проснёмся с опухшими глазами, – строго сказала девушка.

Окончательно высвободившись из объятий бабушки, Лиза быстро ушла в свою комнату. Боль и обида, что таились в глубине её души, чуть не вырвались наружу. Она уже почувствовала, как чёрные иглы боли начали впиваться в самое сердце и сковывать все внутренности. Слёзы, неистощимый источник слёз, готов был хлынуть из глаз. Обида на родителей, что оставили её (хотя в глубине души и понимала, что их вины в этом нет), на весь мир, что не принимает её. Но она сдержалась. Неимоверным усилием воли не дала иглам вонзиться в сердце и удержала мириады слёз. Кроме одной.

Сразу не легла. Постояла у окна, глядя в небо, пытаясь разглядеть звёзды сквозь круговерть снежинок. И только окончательно успокоившись, легла в постель, и, довольно-таки быстро, уснула. В отличие от многих предыдущих ночей, этой ночью Лизавете снился сон. Чёрные точки, что так основательно обосновались в углу, на стене их квартиры, с ними что-то происходило. В начале они стали менять цвета, становились и жёлтыми, и красными, зелёными, белыми и опять чёрными. Потом они отделились от стены и стали кружиться по комнате, как снежинки, но на пол не падали. Наоборот, они льнули к потолку и там выстраивались в причудливые узоры или даже в созвездия. Уж созвездия Лиза знала, астрономия была её хобби, если можно так сказать, нравилась ей астрономия. Потом, точки переместились нас стену и стали выстраиваться в геометрические фигуры, а потом в уравнения. И когда точки изобразили на стене жирным шрифтом знак =, Лиза проснулась. Проснулась и поняла, сегодня она напишет работу по биологии и напишет идеальную работу.

Умывшись и выпив чаю, Лиза сразу села за стол, схватила ручку, руки так и «чесались» писать. Ей было абсолютно ясно, что писать, как формулировать мысли, как строить предложения. В голове было ясно и там всё было, как говорится, разложено по полочкам. Но всё же девушка решила писать сначала в черновике. Мало ли!

Писала целый день, почти не отрывалась от работы. О среде благоприятно влияющей на распространение плесени. О видах плесени. О полезных свойствах (раньше и представить себе такое не могла), в особенности о пенициллине, как его открыли, как широко использовали в медицине. О том, как именно пенициллин в годы Великой Отечественной войны, спас множество жизней людей от смерти и множество конечностей, этих людей, от ампутации. О благородной плесени, используемую в основном при приготовлении некоторых видов сыров. О средствах борьбы с различными видами плесени. Писала и писала.

– Привет, Ба, – не поднимая головы и не отрывая ручку от листа, бросила, когда та заглядывала в комнату. Выходила на кухню, съесть печеньку другую, другой раз пожевать сосиску. Чай заваривала и брала с собой. Погрузилась полностью, ушла с головой. Ближе к шести часам вечера, Лиза отложила ручку, откинулась на спинку стула, потянулась и прикрыв глаза глубоко и удовлетворённо вздохнула. Резко навалилась усталость, но усталость приятная. Она испытывала огромное удовольствие от проделанной работы. Глубокое удовлетворение. Экстаз!

– Бабуль, – сказала Лиза, входя в комнату и потирая руки, – завтра я перепишу работу на чистовик, много времени это не займёт, а потом, если не будет холодно, пойдём, побродим по заснеженным тропка в парке. Ты как на это смотришь?

– Смотрю я на это положительно, Лизавета, – ответила бабушка. – Надо воздухом свежим дышать, надо. А теперь давай я тебя покормлю. Пока ты писала, я пирожков напекла, с луком и яйцом, как ты любишь. И чай свежий заварила и варенье есть, сливовое. Идём?

– Бабулечка моя! – сказала Лиза, подошла, присела рядом, взяла руки любимой бабушки в свои, поцеловала каждую и прижала их к своей груди, – спасибо тебе.

Так они просидели несколько минут, и каждая украдкой вытирала слёзы. Потом с улыбкой посмотрели друг на друга и пошли на кухню пить чай. На следующий день, как следует выспавшись, Лиза переписала на чистовик, то, что было написано вчера, почти без редактирования. Пообедав, она с бабушкой, как и договаривались, пошли дышать свежим воздухом. Парк, в который они пошли, находился не далеко, рукой подать. Погода стояла хорошая, было около двенадцати градусов мороза, шёл небольшой снег. Снежинки красиво кружились в свете фонарей, которые в прошлом году установили вдоль дорожек парка. Внучка с бабушкой не спеша бродили по аллеям парка иногда о чём-то разговаривая. В ранних, зимних сумерках им было хорошо брести вот так, рука об руку, даже без слов.

– Завтра пойдём снова? – спросила Лиза.

– А, чего бы, не пойти, пойдём, – отвечала бабушка.

Прогулки продолжались три дня, а потом бабуля занемогла. Возраст давал о себе знать, подскочило давление. Пришлось даже вызывать врача на дом. Лиза подумала было, что придётся пропустить пару дней школы, но не пришлось. Давление стабилизировалось, и бабушка почувствовала себя гораздо лучше.

В первый день после каникул Лизу разбудил будильник, только он как-то странно звонил. Как гудок поезда. Лиза открыла глаза, почему-то всё вокруг слегка покачивалось и что-то, где-то стучало. Поезд ещё раз пронзительно засвистел, в ответ послышался свист другого поезда. За окном была ночь и мелькали вагоны встречного товарного поезда. Лиза поняла, что заснула, как есть, не расстелив постель, не переодевшись. Исправив эту «оплошность», девушка снова легла в постель, и убаюканная мерным покачивание вагонов мирно проспала до утра. Не успела Лиза открыть глаза, как тут же открылась дверь купе и появилась всё та же рыжая проводница, Мария Матвеевна Рубашкина. Вчера она заглянула узнать не нужно ли чего и задержалась поболтать. Говорила-то в основном проводница, она же в процессе беседы и предложила познакомиться. Мол, нам вместе ещё многие километры ехать.

«Вместе, да не совсем, у меня своё купе, у вас своё», – подумала Лиза, но вслух не сказала.

Спросила, так, приличия ради, – Мария Матвеевна, а вы ко всем в купе заглядываете?

– А, как же? Конечно, это же моя работа. Должна я заботиться о своих пассажирах, может им надо чего. Да и об остановках предупреждаю и кому пора готовиться на выход, вещи собирать да укладывать. Но к иным и заглядывать не хочется. Вот едет здесь одна семья, была бы моя воля, я к ним ни в жизнь не заглянула бы. Хочешь расскажу почему?

Лиза не хотела, о чём и сказала проводнице. Та похоже расстроилась. Но девушку это не очень волновало, ей не хотелось лезть в жизнь других людей, лишь бы и в её жизнь не лезли. Она демонстративно отвернулась к окну и спросила, – остановки то предвидятся в ближайшее время?

– Да, будут, – ответила Мария Матвеевна, – но сегодня только короткие: три, пять, семь минут. Люди бы только вышли, кто приехал, да зашли кому ехать. Такой у нас сегодня график. К вечеру, однако, будет долгая, полтора часа. Постояла, помолчала и поняв, что продолжения разговора не предвидится, промолвила: – Пойду я, надо же работать. Ты приходи за чаем, что ли, у меня печенье и конфеты есть, не дорого, честное слово. А я ближе к обеду сама к тебе загляну.

Лиза обернулась и вопросительно посмотрела на рыжую женщину, та вновь улыбнулась во весь рот.

– Надо же узнать, что мадемуазель будет вкушать на обед, фуагра или лягушачьи лапки в клюквенном сиропе, – улыбаясь сказала проводница. Подмигнула правым глазом и исчезла за дверью. Лиза осталась в привычном одиночестве.

Пейзаж за окном несколько изменился. Не было видно ни домов, ни других строений, ни дорог, ни даже столбов с проводами. Видны были перелески, поля, на некоторых среди зелени можно было заметить цветы. Они как будто вспыхивали и мелькали среди зелёной травы, разноцветными лампочками. Порой попадались на глаза небольшие водоёмы. То дальше, то ближе виднелись сопки. Повыше, пониже, голые и покрытые травой, на некоторых росли низкорослые деревья, попадались и высокие. Одна сопка, довольно высокая, поросшая травой и цветами, привлекла к себе внимание девушки тем, что на самом её верху, почти по центру, росло одинокое дерево. Сосна. От ветра она раскачивалась из стороны в сторону и её густые, зелёные ветви, будто бы приветливо махали девушке, глядевшей на неё из окна, проезжающего мимо поезда. Так же одиноко, как эта сосна, стояла Лиза у доски с докладом по биологии перед всем классом. Лица одноклассников были в нескольких метрах от неё, но она чувствовала себя одинокой. Ведь им не было до неё дела, как не было дела до одинокой сосны на сопке, пассажирам проезжающего мимо поезда.