Читать книгу «Хуже не будет» онлайн полностью📖 — Андрея Буторина — MyBook.
image

Урочище Огненных духов

Паровоз, вяло шевеля колесными дышлами, устало отфыркивался, окутывая перрон клубами пара. Поезд почти остановился, а мне все еще казалось, что он прибыл с одной только целью: уничтожить меня. Подмять, раздавить, изрубить тяжеленными ножами-колесами.

Наверное, эта глупая фантазия посетила мою голову оттого, что я в принципе отвык от поездов. А к паровозу в роли локомотива вряд ли уже и привыкну. Он представлялся нелепым и жутким, словно оживший динозавр. Может, именно из-за этого и сам поезд вызывал во мне чувство невольного отторжения. Глупо, конечно. Учитывая, что это была не длинная железная гусеница из воспоминаний молодости, а всего лишь куцый огрызок: за паровозным тендером пристроилось всего три вагона – два пассажирских и крытый грузовой. Все они, потрепанные и грязные, выглядели очень старыми. Да и откуда взяться новым? Последние двадцать лет все мы донашивали то, что осталось от лучших времен.

Второй вагон удивил меня решетками на окнах: ржавыми арматурными прутьями, приваренными явно наспех, вкривь и вкось. Но тут в головном вагоне открылась дверь, и мое внимание переключилось на человека, быстро спустившегося на перрон.

Навскидку он выглядел моим ровесником, вряд ли ему перевалило за пятьдесят. Хотя волос он растерял куда больше моего и посверкивал теперь загорелой лысиной под нежаркими лучами заполярного солнца. Остатки прически густо приправила седина. Седыми были и жидкие усики под длинным, слегка искривленным носом. Одет был мужчина в потертую кожаную тужурку, чем вызвал невольное сравнение с большевистскими комиссарами из старых фильмов. Впечатление усиливала пистолетная кобура, пристегнутая к туго затянутому поверх куртки ремню. Ниже наряд был вполне современным: камуфляжные штаны, заправленные в высокие ботинки армейского образца.

Мужчина огляделся, остановил на мне взгляд и неуверенно кивнул. Я кивнул в ответ и подошел к нему.

Голос у мужчины оказался густым и мягким. Эдаким, как писали в романах, бархатным.

– Иван Игоревич? – спросил «комиссар». Я снова кивнул. Он протянул руку. Ладонь, против моих ожиданий, оказалась твердой, шершаво-мозолистой. – Приятно наконец познакомиться лично. Профессор Губкин.

– Здравствуйте, Василий Артемович, – сказал я. – Мне тоже приятно.

Пожалуй, я не кривил душой. Мой заочный знакомый при личной встрече и впрямь показался мне приятным человеком. Помимо голоса, подкупали еще и глаза: голубовато-серые, умные, без той пренебрежительной снисходительности во взгляде, что зачастую присутствовала у людей высокого положения при вынужденном общении с «плебсом».

На перрон вышли три офицера. Не глядя в нашу сторону, двое из них направились ко второму вагону. Лишь один, лет сорока, высокий и плотный, остановился рядом. На нем была полевая камуфляжная форма с полковничьими погонами. Подчеркнуто не замечая меня, он козырнул Губкину:

– Прикажете начинать разгрузку, Василий Артемович?

– Познакомьтесь, – положил мне ладонь на плечо Губкин. – Это наш проводник, Иван Игоревич Фастов.

Я потянул было руку, но военный вновь козырнул:

– Полковник Дубасов.

Он смотрел вроде бы на меня, но взгляд его настолько явно фокусировался где-то за моей спиной, что я ощутил себя прозрачным. Впрочем, полковник быстро перевел взгляд на Губкина и снова спросил:

– Прикажете разгружать?

Профессор покрутил головой и обратился ко мне:

– Где озеро?

– С той стороны, – показал я на вагон. – Совсем рядом.

– Отсюда можно отчалить?

– Вполне, – кивнул я.

– Начинайте, – сказал Губкин полковнику. Тот, козырнув, зашагал вдоль вагона, а профессор вытянул ладонь в сторону открытого тамбура: – Прошу ко мне.

В профессорском купе было уютно. Во мне шевельнулся сладкий ностальгический комок: прежде я любил ездить в поездах, правда, довольствуясь чаще плацкартными местами.

Губкин сел на мягкую бордовую полку, указав на сиденье напротив. Я присел и, внезапно почувствовав робость, стал теребить выцветшую грязно-желтую занавеску. За пыльным стеклом виднелось приземистое, такое же грязно-желтое, здание нашего вокзальчика, где размещалась моя так называемая школа, где жил я сам, и где обитало еще пять семей, не имеющих возможности построить собственный дом.

– Хотите чаю? – спросил Губкин. Он заметил мое смущение и мягко, по-доброму, улыбался.

– Да, – сказал я, хотя чаю не хотел. Мне просто нужно было собраться. Но я тут же почувствовал во рту давно забытый вкус настоящего чая и повторил, с радостью отметив, что нежданная робость столь же внезапно прошла: – Было бы недурно.

Губкин поднялся и скрылся за дверью. Я огляделся. Купе выглядело нежилым. Постельное белье было уже убрано, лишь на перекладине у стены висело аккуратно свернутое полотенце. В вагоне было абсолютно тихо, возможно, профессор с полковником и теми двумя офицерами являлись его единственными пассажирами. Но при чем тут вообще военные? И кто ехал в зарешеченном вагоне?

Эти вопросы, откровенно говоря, меня не особо интересовали. После того как уехали Катя и Олюшка, меня вообще мало что интересовало в жизни. Любимой работы не стало двадцать лет назад. Кому нужны программисты, когда нет промышленности, нет экономики, науки, нормальной системы образования? То, что от них осталось, вполне обходилось без компьютеров. А уж сельскому хозяйству – основной теперь отрасли – было и вовсе не до них. К тому же – экономия во всем. Какие уж тут компьютеры-интернеты и прочее баловство? Впрочем, мой древний ноутбук все еще работал. Аккумулятор давно не держал заряд, но от сети – когда в ней был ток – он по-прежнему исправно пахал. Жаль, не буквально. Пахать – в прямом смысле слова – было сейчас куда актуальней. Но я не умел пахать в этом смысле. А потому обучал, чему мог, местных детишек. Увы, их осталось всего трое. Двадцать лет назад в городе было три школы, а теперь он пуст и заброшен, люди перебрались ближе к земле – огородам, к озеру – рыбе, и лесу – грибам-ягодам и зверью-дичи. От двадцатитысячного населения осталось полторы сотни взрослых и трое детей. И один никому не нужный программист. Надо ли говорить, как я обрадовался, когда мне позвонил Губкин? Сам способ, которым он со мной связался, выходил за грани реальности. Из областного центра, который еще существовал за счет моря и рыбы, прибыла в первых числах июня подвода. Железной дорогой давно не пользовались, потому что не было паровозов, да и нечего было по этой дороге возить. А на лошадях, запряженных в старые разбитые легковушки, мы раз-другой за год в центр выбирались. Так вот, подвода прибыла в начале лета; это был переоборудованный под гужевую тягу микроавтобус, запряженный двумя лошадьми. Автобус был полицейский, с облезлой синей полосой по белому борту, и поселок – без того малолюдный – тут же вымер. Как оказалось, напрасно, поскольку прибыли по мою душу. Но не забирать – да и за что, собственно? – а, напротив, чтобы мне кое-что передать. Спутниковый телефон! Я бы подумал, что это глупый розыгрыш, если бы не вытаращенные от подобострастия глаза областного начальника, который привез его лично. Через этот-то телефон я и пообщался впервые с профессором Губкиным. То, что он мне сказал, я тоже долго не мог воспринять всерьез. До сегодняшнего дня. Вот до этого самого момента.

– Кто заказывал чай? – вывел меня из раздумий жизнерадостный голос Губкина. Профессор вошел в купе, держа в одной руке два стакана в подстаканниках, а в другой – бумажный пакет.

– Извините, сахара нет, – сказал Губкин, поставив на столик стаканы. – Зато остались сухарики, – протянул он мне пакет. – Приятного аппетита.

Чай был остывший и плохо заваренный. Скорее всего, заварка использовалась по второму, а то и третьему разу. Но все равно, это был чай! Настоящий, а не суррогат из листьев брусники, кипрея и прочих заменителей. Губкин, потягивая из стакана, улыбался и глядел на меня. Мне это не понравилось. Профессор заметил это и перевел взгляд за окно.

– Что это у вас там? Мельница? – дернул он подбородком.

– Ветряк, – сказал я. – Местная электростанция. Смастерил один умелец.

– Вот как? А разве областной центр не снабжает вас электричеством? Там ведь, насколько я знаю, работают приливные станции.

– Снабжали. Но провода рвутся, подстанции выходят из строя. Первое время еще восстанавливали, но вот уже лет десять как бросили. Некому этим заниматься. Да и кому мы нужны?

– Лично вы нужны мне, – очень серьезно сказал Губкин и посмотрел мне в глаза. – И стране.

Он отставил в сторону пустые стаканы, поднялся, снял с багажной полки чемоданчик, достал из него лист бумаги и положил его на столик. Бумага была очень хорошей, белой и плотной, наверняка еще из старых запасов. На ней красовалась цветная карта. Точнее, фотоснимок, сделанный, судя по масштабу и охвату, из космоса. На меня снова повеяло ностальгией. Я бережно взял снимок в руки. Он показался мне знакомым. Ну, да, вот наше озеро, вот – светлые точки зданий города, а вокруг – леса, сопки, болота, речушки… Какие-то цифры внизу снимка. Из них понятны только те, что означают дату. Июнь нынешнего года.

– Постойте! – чуть не выронил я лист. – Вы хотите сказать, что это снято два месяца назад?..

– Ну да. Почему это вас удивило?

– Разве сейчас… запускают спутники?

– Нет, – печально помотал головой Губкин. – Но многие старые спутники, которые были запущены на высокие орбиты, еще летают. А некоторые из них продолжают работать. Вы ведь не удивились, когда мы говорили по спутниковому телефону?

– Удивился, – честно сказал я. – Но связь – это все же понятно…

– А разведка важна не менее связи, – понизил голос профессор. – Особенно – разведка полезных ископаемых. Тем более – нефти.

– Что? – поперхнулся я давно проглоченным сухарем. – Какой нефти, профессор? Ведь она же вся…

– Не вся! – резко перебил он меня. И более мягко добавил: – Надеюсь, не вся. Мы с коллегами высказали надежду, что зараза могла не добраться до полярных районов. И, похоже, мы не ошиблись. Вот, – ткнул он пальцем в снимок, – это ведь то место, что вы описали в книге?

Я посмотрел, куда указывал палец. Это было Урочище Огненных духов, как называли его нееты. Четверть века назад я всерьез увлекался краеведением, изучал легенды коренной народности, которая и сама-то стала почти легендой. А в городе из неетов жили вообще единицы. С одним из них, Данилой Пахомовым, Данькой, мы даже стали друзьями. Я написал тогда книгу… Ну, не книгу, брошюрку, в которой описал и наш с Данькой поход к древнему Урочищу. Из-за нее-то и позвонил мне в июне Губкин. Он не скрывал, что ему от меня надо. Он хотел, чтобы я провел туда его. Только я не мог понять – зачем. И вот теперь…

Я кивнул.

– Да, это то место.

– Специальная аппаратура спутника, спектрографическая, в частности, сумела выявить в этом месте наличие живой нефти. Точнее, газов, сопровождающих ее залегание. Поверхностное, судя по всему, залегание. И, скорее всего, не в поровых коллекторах, а в пластовых залежах, возможно – попросту в свободном, так сказать, виде, всего лишь прикрытое вот этим, – пощелкал он по фотографии ногтем, – каменным колпаком. Вы представляете, что это значит?

Я представлял плохо. Нефть на Земле была заражена двадцать лет назад. Не важно, по чьей вине и как. Но она умерла, погибла, превратилась в бурую грязь, вонючие помои. Заражение прошло по планете единой волной, за несколько дней не оставив на ней ни капли нефти. Неужели могло быть правдой то, что говорил профессор?

– Но даже если это так, – слегка пришел я в себя, – то этой нефти очень мало! Это же капля в масштабах планеты!..

– Ну, во-первых, нас больше интересует отдельно взятая страна, нежели вся планета, – улыбнулся довольный произведенным эффектом профессор, – во-вторых, спутники обследовали не все полярные районы, а в-третьих… В-третьих, у нас имеются некоторые соображения, знать о которых, вам, увы, не положено. Но вы окажете огромную услугу стране, если выполните то, о чем я вас просил.

– Проводить вас к Урочищу… – прошептал я, словно во сне.

– Проводить нас к Урочищу, – положил мне ладонь на плечо Губкин. – А сейчас пойдемте посмотрим, как там идет разгрузка.

Разгрузка шла полным ходом. Из товарного вагона по брусьям-лагам спустили на землю, на установленные там железные тележки, шесть новеньких, тускло поблескивающих шаровой краской баркасов. Все это делали… женщины. Молчаливые угрюмые женщины в серой, под цвет лодочных бортов, одежде. Около десятка военных с автоматами наперевес наблюдали за работой. Я недоуменно посмотрел на Губкина. Тот уловил мой взгляд, поежился и буркнул:

– Кого дали…

– Кто дал? В каком смысле дали?

– Работников. Мне ведь нужны работники, – повернулся ко мне профессор. Усы его обиженно подрагивали. – Я попросил – мне дали. Заключенных.

– Но почему женщин?

– Потому что мужчины заняты на более важных работах, – сказал Губкин с сарказмом. Но продолжил уже другим тоном, будто бы даже оправдываясь: – Вы ведь понимаете, что стране нужны руки! И потом, что вы так переживаете? Выгрузить баркасы – самая тяжелая часть работы. Да и то, вы же видите, они без труда с ней справляются. А потом – короткое плавание, совсем небольшой поход по лесу… Это ведь почти турпоход! Они даже рады развеяться.

– Что-то не вижу на их лицах радости, – буркнул я. – И бочки… – Я увидел, как из вагона сгружают большие, около метра высотой, ярко-синие железные бочки. – Они ведь понесут их назад полными?

– Я надеюсь, – выделил голосом Губкин, – что они понесут их полными. – Он угрюмо засопел. – Но ведь нести будет недалеко. Вы же сами говорили, что от Урочища до озера километров десять. Да еще под горку. Сделаем носилки… В бочках чуть больше двухсот литров, нефть легче воды, так что вес будет примерно как у тучного человека. В конце концов, они заключенные, Иван Игоревич! Они нарушили закон, а теперь честным трудом искупают свою вину. Ничего с ними не случится.

Настроение у меня испортилось. Стала портиться и погода. На севере это случается часто и происходит быстро. Подул ветер. На чистое синее небо натащило облаков, которые в считанные минуты затянули его сплошной светло-серой пеленой. Стал накрапывать мелкий дождик.

Я набросил на голову капюшон ветровки и продолжил смотреть, как работают женщины. Я насчитал ровно пятьдесят человек. Дружно и ловко они погрузили бочки в баркасы, затем встали по шестеро-семеро вдоль бортов и покатили лодки к озеру. Все это получалось у них довольно ловко и на взгляд действительно легко. Я уже стал жалеть, что сцепился по этому поводу с Губкиным. В конце концов, профессор и впрямь был не виноват, что ему выделили женщин.

Я бросил вслед заключенным работницам взгляд и стал уже поворачиваться, как мое внимание привлекла худенькая фигурка, что толкала в корму последний баркас. Женщина выглядела совсем юной. Она была на голову ниже товарок, из под серого платка выбилась светло-русая прядь. «Совсем как моя Олюшка, – обожгло меня холодом. – А вдруг?..» Но военный, следовавший за девушкой, прикрикнул: «Зарецкая! А ну, приналяг!», и холод исчез. Я быстро отвернулся.

Губкин озабоченно переводил взгляд с неба на потемневшее озеро, покрывшееся гребнями волн.

– Можно переждать, – перехватил я его взгляд.

– А если станет еще хуже?

– Вполне возможно, – сказал я. – Это север. Угадать трудно.

– Тогда выйдем сейчас. Как только механики наладят машины.

Только теперь, когда первые баркасы спустили на воду, я заметил посреди каждого из них большие черные короба, к одному из которых двое военных крепили трубу.

– Ого! – не удержался я. – На паровом ходу! Не оставите парочку после того как вернемся? Нашим рыбакам они бы очень пригодились.

– А уголь где будете брать?

– Тьфу ты, – сказал я. – Ну, хоть на веслах. Или парус бы приспособили.

– Посмотрим, – буркнул профессор. – Сначала нужно вернуться.

Похоже, настроение испортилось и у него.

Пары развели быстро. Деловито зачавкали моторы. Над трубами всех шести баркасов заклубился, прижимаясь к воде, черный дым. В пять лодок, по десять в каждую, посадили женщин. Туда же, по двое, расселись военные. Все они оказались офицерами, в званиях от лейтенанта до капитана. Меня неприятно удивило, что каждый из них, помимо АКМов, был вооружен еще широким длинным ножом, висевшим на поясе в ножнах, а также подсумком с гранатами. Как на войну собрались, неприязненно подумал я. Впрочем, наверное, так было положено. Время хоть и не было военным, но и очень уж мирным его трудно было назвать.

Я сбегал на вокзал за рюкзаком, и мы с профессором и полковником зашли на головной баркас. Молоденький лейтенантик растянул над нами брезентовый полог и встал у машины.

Стоило отчалить от берега, как прекратился дождь и стих ветер. И хоть небо оставалось затянутым, на душе стало радостней, будто сама природа дала нам «добро».

Я посмотрел на сидящего рядом профессора. Он был нахохлен, словно замерзший воробей, и чрезвычайно задумчив. Кожаная кепка, которую он достал из рюкзака и надел лишь перед самым отправлением, была надвинута по самые брови. Сидевший позади нас полковник даже на окружавшие озеро сопки поглядывал свысока. Похоже, он презирал их за недостаточную высоту и малую лесистость. Лейтенантик периодически подбрасывал в топку уголь, управлял баркасом и не обращал внимания на окружающие пейзажи.

Ближе к корме лежали свернутые в бухты шланги и некий разобранный механизм, в котором я угадал насос по длинному, с двумя поперечными рукоятями, коромыслу.

«Неужели и впрямь мы будем качать… нефть?» – подумалось мне. В это совершенно не верилось. Не удержавшись, я спросил у профессора:

– Василий Артемович, ну, хорошо, найдем мы там нефть. Накачаем. Сколько у нас бочек? Пятьдесят? По двести литров в каждой – значит, десять тысяч литров, так?

Губкин оторвался от дум и, посмотрев на меня, кивнул.

– Это, конечно, немало, – продолжил я. – Но, в принципе, это же капля в море! Зачем столько хлопот? Можно было сходить туда налегке, разведать, взять пробы, а потом, если нужно, организовать нормальную добычу. Не мне, конечно, советовать…

– Вот именно! – прожег меня взглядом Губкин. Но тут же смягчился, положил мне ладонь на плечо и тихим, едва перекрывающим чавканье двигателя голосом сказал: – Вы меня простите, но это и правда секрет. Не лично мой, как вы понимаете. Это ведь дело большой государственной важности. Но я вам скажу одно… – Тут глаза профессора заблестели, он придвинулся ближе и горячо зашептал мне в ухо: – Я сделал открытие! Я научился восстанавливать нефть, лечить ее. Да-да! Именно лечить. Суть метода я не могу вам открыть, но проблема состоит в том, что для восстановления мертвой нефти нужна нефть живая. В незначительных количествах, но нужна. Эти десять тысяч литров, что мы привезем, превратятся…

– Профессор! – раздался грозный рык сзади. – Не забывайтесь!

– Это вы забываетесь, полковник, – обернулся Губкин. – В конце концов, это мой проект…

– Ваш, – ответил, будто сплюнул, Дубасов. – Вот и держите его при себе. В противном случае тех, кто узнает лишнее… – Он положил руку на кобуру. – Надеюсь, вы поняли.

Оставшиеся два часа плавания прошли в полном молчании. Я пытался осмыслить то, что узнал, но, понимая разумом безусловную нужность мероприятия, обещавшего поистине фантастические перспективы, морально все больше и больше раскисал. Что-то подспудно грызло мне душу. Снова вставала перед глазами картинка: прущий прямо на меня поезд, огромные стальные колеса, готовые изрубить меня на куски…

Я задремал, и очнулся лишь, когда Губкин стал трясти меня за плечо:

– Судя по карте, мы уже рядом. Где лучше причаливать? Где тропа?