– Несмотря на хороший мороз, по своей земле и идти было веселей, – егеря шутили, подтрунивали друг над другом.
– Шире шаг! – рявкнул, обернувшись, командир учебной роты. – До привала ещё пара часов хода, поспешить нужно, если в поле не хотим ночевать!
– Шире шаг, шире шаг! – полетели по рядам окрики унтеров. – Молодые ещё, а старики быстрей вас ходят!
– Ничего не быстрее, – проворчал шедший рядом с Ведуновым Данила. – Как нас ведут, так и мы идём, а то попрекают они. – Носок его сапога ударил ногу впередиидущего егеря, и тот, ойкнув, выругался.
– Чирков, зараза! Чтоб тебя! Всю ногу мне уже отпинал! Гляди, куды ступаешь! Вот я за тобой завтра встану, поглядишь ты у меня!
– А ты сам не сбивай ход, Спирка! – не остался тот в долгу. – Другие вон ничего, по-человечьи все ходють, а ты, как хромой мерин, своими жердями вихляешь!
– А ну тихо! – рявкнул топавший на правом фланге капрал. – Рты закрыли! Ежели собачиться будете, в ночной караул оба пойдёте, мороз вас там мигом помирит и ходить как надо научит!
Если дневную передышку полк делал в поле или в лесу, то на ночёвку он вставал в расположенных вдоль тракта сёлах. Были они, конечно, небольшими, на всех места под крышами домов и даже сараев не хватало, но у людского жилья всё равно ночевать было удобнее. Помещики и жители продавали излишки съестных запасов, делились дровами, теснились, пуская обогреться служилых. Полк спешил. Четыре быстрых дневных перехода – и на пятую ночь марша он подошёл к Красному Селу. Это уже был большой населённый пункт аж под три сотни дворов, но самое главное, что здесь были построены царский сокольничий двор, конюшни и летние квартиры для гвардейских частей столичного гарнизона. Каждое лето начиная с 1765 года по повелению императрицы Екатерины II около Красного Села проводились военные парады, смотры и большие манёвры, в которых она сама и весь её двор принимали самое непосредственное участие. Несмотря на то что у полка был свой загородный и удобный полигон у Чёрной речки, пару месяцев довелось ему располагаться и здесь. Так что места всем были знакомые.
– Делаем днёвку, приводим себя в порядок и потом идём маршем в столицу к Семёновскому плацу, – оповестил выстроенные на Военном поле роты Алексей. – Не подкачаем, братцы, покажем, как русская гвардия после дальнего похода возвращается. С победой идём, гордо и весело. Чтобы не хуже, чем в Кёнигсберге перед пруссаками, маршировали. Порадуем матушку императрицу!
Не довелось отдохнуть только старшему полковому интенданту Рогозину, наняв полдюжины саней в Красном, он, захватив нестроевых, укатил утром следующего дня в близкий уже Санкт-Петербург.
– Расстарайся там, Александр Павлович, – попросил его командир. – Чтобы в тёплые, в протопленные казармы с мороза ребяток заводить, чтоб ещё при подходе даже на плацу от них съестным духом пахло.
– Сделаем, Алексей Петрович. И баню хорошую устроим, и кипятка для постирушек побольше нагреем. Всё будет, не сомневайтесь.
Маршировалось после днёвки легко, морозец щипал егерям щёки, и роты лихо топали по хорошо набитой дороге. Встречные сани и всадники сворачивали на обочину, пропуская войска. Вот и такая знакомая всем застава при въезде в город у Обводного канала. Рядом со шлагбаумом переминались четыре закутанных в меховые тулупы солдата с фузеями в руках, а из караульной будки выглядывал ещё один. Увидав подходившую колонну, он, путаясь в длинных по́лах зимней одежды, посеменил в сторону караульной избы. К шедшему первым Егорову выскочил из неё молоденький офицер в распахнутом, подбитым мехом плаще. Треуголка сбита набок, лицо красное. Видать, спал их благородие, распарился в жарко натопленной избе, а тут тревога. Мундир под плащом зелёный с красным подбоем, обшлага и оторочка тоже красные, синий воротник с красным кантом и опушкой. «Измайловцы стоят», – определил принадлежность караульных Алексей и вскинул руку к козырьку.
– Ваше высокородие, поручик Переведенцев, лейб-гвардии Измайловский полк, старший караульной смены! – частил с докладом подбежавший офицер. – Ждём вас, господин бригадир. Доложили уже, что ваш полк на подходе. Велено вам генерал-губернатором в свои казармы идти, о том и запись в караульном журнале имеется. Ежели сопровождение нужно, так у нас тут две лошади под попонами стоят. Или вам в комендатуре драгунское запросить, так я вестового пошлю?
– Не беспокойтесь, поручик, – улыбнувшись, сказал Егоров. – Небось, знаем, куда идти. Считай, что у себя дома уже, пропускайте, сами, без всякого сопровождения пойдём.
– Открывай! – крикнул тот своим солдатам, и они, живо схватив длинную жердину с чёрными полосами, потащили её к правой обочине.
– Полк, шагом марш! – скомандовал Алексей, и вслед за ним к перекинутому через канал деревянному мосту подошла дозорная рота.
– Братцы, дайте тулуп поносить, вон как с утра морозит! – озорно крикнул стоявшим у шлагбаума измайловцам Дроздов. – Ну чего жмётесь, мы аж из Варшавы сюда топали!
– Вот и топай себе дальше, у вас вон шинельки есть! – откликнулся один из солдат. – Шустрый какой! Нам тут ещё цельный день куковать, а вы скоро у печки будете.
– Раз, раз, раз-два-три! Взяли ногу! – пройдя мост, скомандовал капитан Осокин. – Рота, твёрже шаг! В город заходим!
Крещенские морозы сковали землю, лютый холод не дал повторить тот молодцеватый парадный проход, как у союзников в Кёнигсберге, поэтому шагали егеря в шинелях. Реяло над головами гвардейское знамя, отбивали ритм марша барабаны, высыпавший на улицы городской люд провожал взглядами длинную колонну.
– Егеря, гляньте, егеря гвардейские из Варшавы возвращаются! – слышались выкрики из толпы. – Ишь какие удальцы, так идут браво, что ажно пар с них столбом идёт!
Вот и огромный Семёновский плац, здесь в выстроенных вокруг него казармах размещалось несколько частей столичного гарнизона, в том числе и два полка лейб-гвардии.
К выстраивавшимся в линию ротам со стороны Мойки подъехал верхом на коне, в сопровождении обер-офицера, знакомый Алексею подполковник.
– Алексей Петрович, с прибытием! – Он козырнул подошедшему Егорову. – Я сегодня за дежурного по столичному гарнизону. Командующий повелел вам полк в казармы заводить и обустраиваться, а вот самому к нему прибыть.
– А поприветствовать егерей никакое начальство не подъедет? – полюбопытствовал Алексей. – Как бы из боевого похода гвардейский полк прибыл. Заведу я людей в казармы, а тут вдруг оно пожалует. Вот уж некрасиво получится. Три года назад сама императрица нам милость оказала после прихода с Дуная.
– Алексей Петрович, государыни сейчас нет в столице, – понизив голос, произнёс подполковник. – Она на рождественские праздники в Первопрестольную изволила отъехать и пока ещё не вернулась. Простите, не моё указание, а самого Салтыкова Николая Ивановича[12], чтобы всё скромно было.
– О как! – Алексей удивлённо поднял брови. – Понятно. Ну что же, ладно, есть по-скромному, только вот второй раз я уже это за дорогу слышу. Первый раз в Пруссии и вот теперь здесь, у порога дома. По-олк, становись! – рявкнул он, выходя перед выстроенными подразделениями. – Егеря гвардейцы, братцы, мы с вами дошли, мы вернулись домой. Матушка императрица нынче в Москве, верю я, что мы ещё будем счастливы её лицезреть и приветствовать. А коли уж самой государыни тут нет, так чего же щёки морозить? Парад будет позже, как только приведём себя в порядок. Да и конные эскадроны пока ещё в дороге. Как же нам без своих товарищей в парадном строю шествовать? Подождём пока?
– Подождё-ём! – послышались возгласы из строя. – Вместе все воевали, вместе и пойдё-ём!
– Ну и правильно, – согласился Егоров. – Эдак будет лучше. Ну что, гвардейцы, поздравляю вас всех с прибытием домой!
– Ура! Ура! Ура-а-а! – заревела тысяча глоток.
– Командирам развести личный состав по казармам, всем мыться, чиститься и отдыхать! – скомандовал Алексей. – Совсем скоро будет баня и горячий ужин!
О проекте
О подписке