– Кто бы мне сказал, что я земляное яблоко вот так со смаком буду есть, – покачав головой, пробурчал Южаков. – У нас в соседней деревне барин заставлял своих крестьян эту самую картофлю по весне в землю тыкать, так ничего у них не выросло. Раздавал на еду – никто опять же не взял. Ох и ругался, грозился кнутом всех пороть, а всё равно ведь не ели. А потом и сарай сгорел с той, что на семена оставалась. Дурачок местный, Микитка, печёную картошку с пожарища только до самого снега таскал – ох и вкусное земляное яблоко, говорит. А все-то думали – ну что с него, с юродивого взять – Божий ведь человек. А вот обычному-то селянину такое никак не можно есть. А вот вишь как, пока на Варшаву ходили и распробовали её, и ничего, и вполне себе можно угощаться, особенно ежели к ней краюха хлеба причитается.

– Да-а, ляхи эту картофлю помногу ро́стят, – подтвердил Лошкарёв. – От немца они переняли, а тот уж давно на ней. Писарь из нашей роты, Зиновий Ильич, среди господ трётся, да и сам человек грамотный, из купцовой прислуги в солдатчину взятый, говорит, что из-за моря индиянского, из жарких стран её на кораблях в первый раз гишпанцы завезли. А уж потом во всех Европах ро́стить начали, а вот про репу и забыли почти. Может, и брешет, конечно, не знаю.

– Елизар, дай водицы, – попросил товарища Тихон. – А то, я говорил, у меня на дне только плещется.

– Держи. – Калюкин протянул посудину. – Небось, не оставят поутру без пития и еды.

– Ложимся! Завтра с зарёй побудка! – прокричал, показавшись в арочном проёме, дежурный офицер. – Кто гоношится, велено его в завтрашний караул сверх очереди записывать, потому как, значит, сил в избытке.

– Давайте укладываться, братцы. – Южаков закинул в рот крошки с ладони и начал завязывать горловину заплечника. – Утро вечера мудренее, глядишь, и правда завтра баня будет, не зря же их высокородие у немца про неё выпытывал.

Бани не было, как не было обещанных пруссаками припасов. Не удалось найти и дров на протопку печей в казармах.

– Праздники. – Новый дежурный фейерверкс-капитан Линке разводил руками. – Ничего не могу поделать. Думаю, что через три дня вопрос сам решится.

Выручили флотские. По приказу Кледова поставили сто пудов сухарей, двадцать мешков крупы и десять бочек солонины. Всё это егеря перетащили с пристани и, закрыв в одном из складов, выставили рядом караульный пост. С дровами было сложнее, и тут выручила солдатская смекалка. В дальнем конце пристани за каменными пакгаузами егеря обнаружили два полуразвалившихся старых сарая, как видно давно заброшенных и определённых под снос. Прошёл какой-то час, и они, уже разобранные, пылали в казарменных и кухонных печах.

– Это самоуправство, кто разрешил?! – возмущался прибывший на следующий день комендант порта. – Это такелажные склады и имущество короля!

– Они были складами полвека назад, переводи. – Алексей кивнул Воронцову. – Сейчас же это сгнившее дерево, никакого замка на дверях не было, да и сами двери как таковые отсутствовали. Внутри пусто. Скажите спасибо, господин майор, что мы помогли вам расчистить от развалин дальний угол и прибрали там. У подданных короля на это, скорее всего, не было ни времени, ни сил.

– Всё равно вы не имеете права распоряжаться тут даже гнилым деревом, – гнул своё комендант. – Вы должны согласовывать всё с прусскими властями.

– Слушайте, майор! – воскликнул, заводясь, Егоров. – Мы с вами уже, кажется, согласовывали потребности в фураже и провианте, и где всё это?! Где обещанные дрова? Нам что, нужно было замерзать в ледяных и неотапливаемых казармах?! Где обещанная вами баня?! Не вы ли ратовали за чистоту, боясь эпидемий? Выход в город закрыт, снаружи выставлены усиленные караулы. Вы правда нам союзники? Или что-то изменилось за последние три дня, то, о чём я сейчас не знаю? Ответьте!

– Мы союзники, – после долгой паузы, выслушав перевод, проговорил тот.

– Я буду вынужден рапортовать обо всём случившемся на самый верх, – произнёс Алексей. – Мне очень прискорбно видеть к себе и моим егерям такое отношение. Три дня, господин майор, нам нужно всего лишь три дня, и наши суда будут готовы принять полк на борт.

Как видно, коменданту и самому было неудобно, переминаясь, он вздыхал и смотрел в землю.

– Всё, что от меня зависит, я сделаю, господин бригадир, – наконец проговорил он после раздумий. – Но поверьте, я не всесилен и надо мной тоже есть начальство, а у него… э-э-э… как бы это правильно сказать, у него своё видение. Только я вам ничего не говорил. Понимаете? Надо мной стоит очень высокое и строгое начальство. – Он кивнул наверх.

– Ваше высокородие, разрешите? – Постучав в дверь, в комнату, занимаемую Егоровым, заглянул поручик Дуров. – Там от пруссаков посыльный прибежал, просит на помывку людей присылать. Александр Павлович с Сергеем Владимировичем уже посмотреть пошли. И ещё с фуражным овсом для коней дюжина повозок заехала, уже разгружают.

– Ого, неужто комендант всё-таки сдержал слово? – удивился Алексей. – Пошли, Михаил, и мы на всё посмотрим.

К бане этот каземат причислить, конечно, было сложно, самое подходящее название для такого места было – помывочная. В огромном помещении с массивными каменными стенами стояли кадки с холодной водой, тут же топились печи с намертво вмурованными в них огромными медными котлами. Никакой парилки не было, в общей зале и без того было сыро и жарко. Несколько масляных светильников давали тусклый свет, в котором проступали длинные ряды широких лавок с лежавшими на них деревянными тазами-шайками.

– И то ладно, – смахнув со лба выступивший пот, проговорил Рогозин. – Главное, внутри тепло и воду накипятили. Для Европы и такое уже хорошо, мыться ведь только-только вот начали. Это вам не матушка-Россия, господа.

– Заводи людей, Александр Павлович, – оглядев помывочную, решил Алексей. – Истопникам даём по талеру, пускай не скупятся на дрова, сильнее греют.

– Сделаем, – заверил старший интендант. – Натопят, куда они денутся. Я им в помощь людей определил из штрафников, чтобы они новую воду в котлы заливали и дрова таскали. От себя уже дал талер старшему. Ну, коль вы сказали, так и ещё каждому добавлю.

За день помылся весь полк, последними в банный зал заходили интендантские и сменившийся с постов караул.

– Хорошо, хоть и не баня, а всё равно хорошо, – проговорил сидевший на верхних нарах Лошкарёв. – Когда наш батальон пошёл, уже жарче стало, чем скобелевским, они-то и не пропотели даже толком, а вот уже к нам – да, тогда шибко нагрелось. У самых котлов, ну прямо как в парилке. Не позавидуешь нашим штрафным и истопникам, намаялись.

– То-то же на тебя Авдей Никитич кричал, самым последним ты из наших оттуда выбегал, – заметил укладывавший в заплечник грязную исподнюю рубаху Калюкин. – Мы со второй ротой уже все одетые, третья и четвёртая у входа топчется, а он вишь какой крендель, у котлов всё греется.

– А не завидуй, Елизарка, я тебя с собой тоже звал, – отмахнулся Лошкарёв. – Ну чего ты её всё разглаживаешь? Суй в мешок да завязывай, укладываться будем.

– Да, жалко простирнуть времени не было, – ответил Калюкин. – Не знай ещё, сколько времени куковать в казарме придётся, а потом ведь и в корабельных трюмах сидеть. Вот где страшно-то! Кругом море ледяное, волны бушуют, ветер свистит, корабль норовит утопить, а ты забился в самое его нутро и на одного Николу-угодника^[11] уповаешь.

Долго сидеть в казармах не пришлось, на следующий после банного день флотские закончили ремонт, и началась погрузка на стоявшие у причала суда. Дело было непростое, труднее всего пришлось с походными кухнями. Их обвязывали канатами и потом переносили с помощью портовых кранов и лебёдок на палубы. Дальше шло перемещение через грузовые люки под палубы в трюмы и увязка.

– Сергей Васильевич, точно не сможешь коней перевезти? – в очередной раз поинтересовался у Кледова командир полка. – Эскадроны по самому морозному месяцу в Россию придётся посылать.

– Никак не получится, Алексей Петрович. Тут ведь для перевозки коней особые суда нужны. Видел бы ты, как их оборудуют там внутри, в самих трюмах. Если за мои браться, то это считай, что всё перестраивать в них нужно, и уж точно не здесь, не в Кёнигсберге. Лучше всего у англичан и у турок с этим дело обстоит. Они свою кавалерию давно приспособились по морю перевозить, а у нас так, лишь самыми малыми партиями. В любом случае сейчас здесь такое невозможно, четыре сотни коней ведь, говоришь, у вас, если с обозными и вьючными, тут бы людей на судах удачно разместить.

– Понял, да мы уж и сами подумали так же, не надеялись, – признался Егоров, – уже и прикидывали, со штабом как быть. Капитан Воронцов! – подозвал он к себе командира первого эскадрона. – Придётся вам, Андрей Владимирович, в Санкт-Петербург самим, конным порядком идти. Местный комендант слово своё сдержал, помог с закупом фуража. Принимай под своё командование оба наших эскадрона и забирай с собой всех вьючных и обозных коней. Торочите на них весь фураж и часть провианта. Завтра рано поутру мы отчаливаем, и вы тоже уходите. Пропуск для вас я уже вытребовал, прусский комендант только рад будет от нас всех избавиться, слишком много ему волнений, так что препятствий по выходу не чинил.

– Не беспокойтесь за нас, Алексей Петрович, – с улыбкой сказал Воронцов. – Мы только рады будем посуху идти. Лошадей жалко, не выдерживают многие из них перевозку по морю, а уж тем более сейчас, в такую болтанку. Боялся, погубим их. А лошадей каких хороших нам по повелению государыни дали. Загляденье! Красивые, статные, не изъезженные, как в армейских полках. С такими хоть в поход, а хоть и на парад не стыдно выходить. Спешить ведь не нужно, ваше высокородие? Нежелательно бы их в такую пору гнать.

– Будете выбирать скорость марша так, как вам самим удобно, Андрей Владимирович, – успокоил его командир полка. – Тут вы более в этом деле опытны, так что полагаюсь всецело на вас. Сначала идёте на Вильно, где стоит с армией генерал-аншеф Репнин, там отдыхаете и пополняете провиант, затем следуете прямым трактом на Псков и уже из него двигаетесь к столице.

– Так точно, ваше высокородие, дорога известная. Прикидывали уже с главным квартирмейстером, около тысячи вёрст где-то получается. Ничего, Бог даст, в феврале уже в Санкт-Петербурге будем.

По длинным мосткам, идущим от пирса к кораблям, бежали казавшиеся серыми в рассветном сумраке людские фигурки. Слышался топот множества ног и крики командиров.

– Заканчивают, последние побежали. – Стоявший около Алексея Гусев кивнул в сторону берега. – На трёх за нами уже и мостки скинули. К отходу готовятся.

– Этот самый мощный корабль, – заметил Рогозин. – В него и людей, и грузов не в пример тем гораздо больше зашло. А вот глядите, и точно, мои побежали, провиантмейстер поручик Коллеганов каптенармусов подгоняет. Быстрее, быстрее загружайтесь, Иван Николаевич! – крикнул он, помахав рукой. – Не задерживаем! Ох и рохли, – проворчал он, глядя, как семенят по дощатому настилу нестроевые чины. – Вот в Санкт-Петербург придём, погоняю я их, пусть-ка они побегают с ротами.

Вот и последний егерь запрыгнул на палубу, послышались команды флотских офицеров, засвистели в свои дудки старшины, и, подняв якоря, корабли отошли от причала негостеприимного города. В это же время с территории военного порта вытягивались на улицу ряды конно-егерских эскадронов.

Балтика встретила отряд русских кораблей порывистым ветром и сильной качкой.

– Если разразится шторм, придётся прятаться в портах, – проговорил, разглядывая в подзорную трубу береговые очертания, Кледов. – В прошлом году мы в Риге всю зиму простояли, а до этого в Ревеле сход льда ожидали. Пока у берега будем держаться, пройдём Либаву, а уж дальше в Рижском заливе можно будет и за большими островами от штормового ветра укрыться. Повезёт, значит, дальше проскочим, но в любом случае до Кронштадта даже и не надейтесь, что доберёмся. Финский залив уже в декабре прямо на глазах начинает льдом затягиваться, а тут уже начало января, это ещё зима в этом году тёплая, бывало, что даже и в декабре навигация заканчивается.

Отряду везло, на шестой день плавания, проходя мимо Ревельской бухты, была встречена русская шхуна, шедшая в Ригу.

– За Копорской губой сплошное ледяное поле, за Лужской, у Нарвского залива, – дрейфующие льды, – оповестил Алексея Кледов. – Капитан шхуны говорит, чтобы даже не думали соваться восточнее Нарвы, а если хорошо подморозит, то вообще лучше выгружать вас здесь, у Ревеля.

– Сергей Васильевич, дорогой, две сотни лишних вёрст ведь тогда топать, давай попробуем дойти? – попросил Егоров. – Видишь, и ветер нам попутный, авось и льды эти дрейфующие на восток отгонит? Для вас-то эти две сотни вёрст всего день пути, а вот нам ногами неделю топать.

– На море расстояние милями мерится, – проворчал Кледов. – Вас высажу, а мне ведь ещё суда обратно вести. А ну как вдруг резко подморозит? Вся Восточная Балтика постоянно льдом зимой покрывается. Ладно. – Он махнул рукой, подумав. – Сильное волнение тут только на пользу, не даёт оно пока льду схватиться, да и зима необычно тёплая нынче. Рискнём. Только выгрузку будем делать спешную, чтобы ни часа лишнего не потерять.

– Да мы ведь, егеря, – как воробьи, Сергей Васильевич, – проговорил с улыбкой Егоров. – Мостки нам скинули, мы прыг – и уже все на берегу.

– Ага, если бы, – проворчал тот. – Ещё бы эти ваши баки на колёсах с печками так же выпрыгивали. Вот с чем канитель.

Январским днём четыре больших корабля подошли к устью Нарвы, где расположился портовый город Гунгербург. Разгрузка шла всю ночь, и уже под утро полк смог выйти к крепости Нарва.

– Комендант определил для расквартирования Ивангородскую крепость, – доложился посланный вперёд вместе с главным интендантом подполковник Гусев. – Александр Павлович уже на том берегу Нарвы казармы осматривает. Стоящий в них мушкетёрский полк сейчас в Вильно у Репнина находится, вот они и пустуют целый год. По провианту вопросов никаких нет, обещают всё сполна нам выдать. Коней, чтобы кухни везти, тоже выделят. Баня для всех завтра. Всё, Алексей Петрович, Россия, у себя мы. Осталось ещё немного – и до столицы добежим.