Отзывы на книги автора «Андрей Битов»

В целом, понравилось.
Не все рассказы однозначные, есть и откровенно слабые. Называть не буду, неудобно как-то, антология всё-таки.
Но в основном, это всё о моём детстве (+- десяток лет — ерунда же?) Хотя есть и глубоко исторические (рассказы дедов).
Но меня зацепили, конечно, свои. Дружные дворы, пионерские лагеря, эпоха дефицита (будь он проклят!)
Было интересно. Сравнивала своё детство в Сибири и другие регионы. А ведь практически всё то же самое!
За исключением, конечно тех, кто вырос в "особых" семьях и видели Высоцкого, Михалкова, ходили с папой в пивнушку с Довлатовым...
Тут нам, конечно, не угнаться.
А вот поход на базар за ГДРовскими колготками — очень даже знаком. Хотя, если честно, меня и таким не баловали, но иногда что-то "фирменное" перепадало!

.. любой текст есть зеркало. Эта истина не может быть оспорена хотя бы и потому, что любой текст в действительности отражает того, кто пишет этот текст, а также не менее, а то и более того! – отражает того, кто читает этот текст, то есть – можно сказать, в текст смотрит; человек находит в словах и предложениях, отражённых от Автора, отражение самого себя, читает, перенося смыслы через собственную призму восприятия. Эта истина непреложна и пугает многих – стоит только задуматься, опуститься на эти лингвистические глубины и осознать, что значение текста в мире не воспринимается должным образом серьёзно. Текст кажется многим буквенной может быть даже вещью, однако вещь ли это или всё же более душа, чем всё остальное, что принято сопоставлять с душой? Вот так и читатель сейчас смотрит в мой текст и видит отражение быть может даже самого себя, а может – меня, а может ничего не видит, поскольку каждый читатель, как вы могли догадаться, не меньше зеркало, чем текст этот, чем всё, что нас окружает, чем вся эта реальная Вселенная, которая так же, как и текст, состоит из цепочек смыслов, которые можно разрушить и тогда рухнет и всё остальное – понятие Текста, понятие Вселенной.

Здесь же, в «Преподавателе симметрии» кроется загадка – все рассказы представляют собой такие зеркала, смотря в которые можно обнаруживать другие и, между тем, понимать, что есть там и третьи; есть некоторый лабиринт понятий, а в каждом этом небольшом тексте, помимо симметрии очевидной (Автор – Читатель) возникает ещё другая, текстовая симметрия. Вспомним новеллу про писателя, который встречается с другим писателем: писатель этот рассказывает о некотором крайне необычном случае, произошедшем с ним в молодости – то нельзя назвать за случай, можно назвать фатумом или судьбой. Кто встретился писателю? Можно отметить, что у этого персонажа, появившегося в судьбе писателя, ключевой деталью, изменившей (или вернее – изменяющей!) были фотографии. Именно фотографии, сделанные через несколько зеркал (здесь, конечно, хочется вспомнить про зеркальные фотоаппараты куда более изящно), переломили реальность того писателя, который находится в своем прошлом, тогда как писатель настоящий говорит о нем, как о совершенно другом человеке, тогда как автор воспринимает его совершенно третьим человеком, ну а мы с вами видим совершенно пятого писателя – и эффект зеркал с этой их пугающей симметрией здесь не завершается. Можно продолжить, что и остальных героев мы также видим через призму текста в «Преподавателе», даже более того – они зеркалят друг друга, как то: писатель в молодости и писатель, встреченный нами в настоящее время (настоящее – для новеллы), как множатся в собственных его Прекрасные Елены, которых наш писатель чаялся найти и искал их именно в отражениях, встречал – заметьте, не одну, не две, не три! – а встречал до бесконечности, пока не встретил, не осознал, но не было ли тогда поздно? Заблудившись в этих отражениях, что испытал этот писатель, всю жизнь писавший два романа, где один, по сути, перетекал во второй?

Немногим позже мы встретим персонажа, который упал с Луны – местный дурачок маленькой провинции, что был до того добр и наивен, что скоро стал частью маленького городка, который также принял его, разве что шутил над ним, но – такова была их плата за этот приём. Зеркало встречается очень скоро – персонаж здесь видит это самое зеркало, слегка искривляющее его самого: появляется доктор Р. Давин, как назло утерявший букву «р» в звучной фамилии и нашедший её в инициале имени. Давин – будущий великий учёный, видит в этом дурачке нечто большее и единственный воспринимает его куда более серьёзно, чем другие. Они оба – отражение друг друга, настолько разительно отличающееся, что заподозрить здесь эффект симметрии сложно, однако он очевиден – «Санчо-Панса и Дон Кихот» - так назовёт их автор. Дурачок в своих воспоминаниях о прошлом случайно вспомнит о том, как увидел в некоторый момент духовных практик себя же и будто не себя – и ровно в этот момент это зеркало треснуло и та его реальность, с которой он отчаянно пытается нас познакомить, ломается и он оказывается в реальности душного маленького городка, где один единственный умный человек способен понять его и принять его, как самого себя, как свое отражение – здесь только кроется одна опасность – люди часто ненавидят собственные отражения и зеркало может вновь треснуть и тогда симметрия перестаёт быть симметрией, равно как и «0 это буква или цифра» - заглавный вопрос, кажущийся таким зеркальным и в то же время асимметричным - и вот одна из частей погибает.

И не стоит говорить, что каждый последующий текст является такой шарадой, обманкой подсознания, ловящей Читателя в капкан смыслов, смыслы эти самые ломающей: двое братьев - так непременно Близнецы, Вор есть отражение самого Демиурга, у которого, в свою очередь, миллиард других отражений, ведь в его реальности он есть Творец и Создатель, он главный правитель мира, заведующий энциклопедией Бог. В другом месте автором будет предложено поломать голову над загадкой - что есть поршень, толкающий время? Рыбки, Эвридики и Дики всплывут не раз, энциклопедия и полёты на Луну - тоже. И, безусловно, эта философия лингвистики каждого пассажа всех текстов, разных, но складывающихся в одно общее полотно: нажатие на кнопку - начало ли это или конец? Старость есть отражение молодости? Гений отражение злодейства? Эта асимметрия в каждом абзаце каждого рассказа неизбежно приведёт к мысли, что, тем не менее, равновесие здесь достигается именно сменой угла восприятия общей картины, которую составляет автор, а воспринимает Читатель-Зритель. Более того – реальность для героев новелл отражает нашу собственную, но опять же, зеркала зачастую изрядно лукавят, превращая отражение это, эту полную симметрию в инородную нам реальность; читатель не без труда найдёт в каждом тексте и себя самого и это, пожалуй, будет самая значительная победа. Двойники этого зазеркалья встречаются и лингвистические – герой Антон и my Tishka, не являющийся, однако, «ни его двойником, ни прозвищем» (но впоследствии это обратится в «Тишку и Тошку»), позже - два языка сплетаются в один и становятся зеркалами друг друга, стихи отражают самое себя («Опять вознесся. И опять не ожил»), Моцарт и Сальери возникают и пропадают, равно как и сам Урбино, этот неуловимый житель этой странной симметрии, которая околдовывает с первой большой буквы.

Автор-романтик, писатель, сотворивший "роман-эхо", осознающий себя живым классиком среди классики мёртвой, человек, воссоздавший этот сложный рисунок геометрических смыслов, остаётся неуловимым, как и сам Урбино - казалось бы, вот-вот ухватишь его, как он вновь ускользает в своих загадках и всё, что останется тебе, Читатель, в финале - очевидное признание того, что Текст это зеркало, а этот Текст - ещё и из серии тех Текстов, что читать нужно не раз, не два; рождаются такие тексты теперь нечасто. И что нам советует сам Автор? Да вот, пожалуй, что: смотреть в эту книгу как на самое себя и помнить, что в конце предложения всегда должна быть точка.

Человеку свойственны итерации, рекурсия - удел богов.

Вам скажут, что это книга писателя, который вспоминает книгу писателя, который пишет о писателе. Вам скажут, что читать ее можно с любой главы, но искать внутреннюю гармонию непременно нужно. Вам скажут, что слог произведения на диво хорош, а само повествование легкое и занимательное. Вам скажут... Вот только кого я обманываю? Никто вам ничего не скажет об Андрее Битове. И низкие, почти нулевые, рейтинги на лайвлибе - яркое тому подтверждение.

Его умудрились окрестить едва ли не воплощением современной русской литературы. Памятник человеку поставили, премий каких-то дали. О нем забыли. На мой скромны взгляд - забыли неоправданно и как-то слишком быстро. Но это уже лирика.

Если же говорить только по сути - этот сборник кажется мне восхитительным. Знаете, из тех книг, которые можно прочитать десяток раз, найдя каждый раз что-то новое и правильное, подходящее именно тебе и вот прямо сейчас. Цитат еще время хочется выписать, но с этим нужно осторожно. Битов, как мне показалось, читается хорошо только при определенном настрое и только в контексте самого себя.

- Ты что, с Луны свалился?
и он отвечал: - Да.

Красота каждого героя, во всей его несовершенности - думаю, именно это можно выделить у Битова в первую очередь. Не та красота, которая "ой, как мило", но та, которая "полно и искренне, как наедине с самим собой". Уже за одного Гумми я готова полюбить автора без но и если. Смиренное (слово-то какое, забытое почти слово) создание, по определению не умеющее видеть грязь и пошлость... Есть в этом что-то от легко узнаваемых юродивых - красной нити русской литературы - которых упорно хочется назвать блаженными.

Но люди же не птицы. Люди летают иначе. Они не приспособлены как птицы. Люди не знают, как они приспособлены, и думают, что летают только птицы.

Ну, это я уже увлеклась. Говорю же - Битова очень сложно объяснить, все время хочется цитировать. И если кто-то (не стану искать кто, вероятно, сам автор) назвал это произведение романом-эхо, я бы сказала - роман-впечатление. Не столько сюжет и смысл, сколько неуловимая, на грани восприятия, щекочущая нервы восхитительно правильная Мысль. Мысль эту нельзя толком осознать или сформулировать, но так или иначе все время к ней возвращаешься. Возможно именно это ощущение описывают читатели, которые нашли зеркальность, симметричность, и другие логичности; я, к сожалению, их не нашла.

Краткое введение в курс теории всемирной симметрии - рассказ, которому, по идее, должно быть направляющим в сборнике, только укрепил мое предубеждение, против поиска логики. Ну не о том все это. Вот только что искала умных мыслей для подтверждения своих (не очень умных, но уж какие есть) и наткнулась на описание книги с весьма сходными замечаниями самого автора. Прочитать, чтобы услышать эхо, некое общее впечатление, а не набор историй. Таким образом цепь писатель-читатель-писатель полностью замкнулась и множить сущности нет ни сил, ни желания.

Очень рекомендую книгу всем, кто... Да просто всем. Составить о ней свое мнение - неплохой опыт.

Весьма неплохой сборник современных писателей о детстве, хотя и неоднородный. Но так чаще всего бывает.
Что удивило, так это то, что детство тут не радостное и бодрящее, оно разное и это подкупает, это правдиво.
У кого-то это воспоминание о родителях и родственниках.
Кто-то о школе написал.
Кого-то до сих пор мучают обиды и незаконченные выяснения отношений с более сильными сверстниками.
А кто-то вспомнил о первой любви. А ведь и она необязательно светлая и теплая.
Не могу сказать, что всё понравилось, нет. Но послевкусие осталось хорошее.
Это честный сборник довольно-таки сильных авторов.
Рада, что он попал мне в руки.

Две повести и роман – цельное странствие в поиске ответов, паломничество без места назначения. Я прочитала и осталась обессловлена, как будто Битов забрал все мои мысли, поменял их местами, вылепил из них что-то совершенно другое и перевел в свой особенный текст, который очень похож на мой, но не мой. Он про меня, про мое место в этом мире, хоть я почти не узнаю себя ни в одном из битовских «я».

Некоторые мудрецы считают, что именно свобода выбора и связанная с ней возможность (и желание) задавать вопросы является той самой божественной искрой, которой Всевышний наделил человека, когда создавал его по образу и подобию своему. Битов не боится задавать сложные вопросы, через обсуждение которых в итоге формируется его философия.

И сейчас мы приближаемся вплотную к тайне. Где человек? кто человек? и зачем человек?

Сначала Битов, по-сократовски идя от противного, пытается дать определение человеку, установить место человека в окружающем мире и его связь с природой.

Что можно обозначить как экологическую нишу современного человека? Саму планету Земля?

В отличие от птиц, живущих в однородности воздуха, человек, все время находясь в пограничном состоянии – позади прошлое, впереди будущее, между двумя нереальностями, – движим стремлением преодолеть это противоречие, но и существует только благодаря напряжению границы, обретая гармонию исключительно в духовной сфере. Наличие границы в философии Битова является основополагающим. Человек, исследуя мир только через себя, ограничен своим представлением о нем. Граница позволяет человеку мыслить, и она же отсекает его от окружающей среды. Нет контакта с птицами. Нет связи с природой. Нет понимания между людьми.

Человек противопоставлен дикой природе и по отношению к ней выступает разрушителем. Он всегда лишний в пейзаже. Когда люди осваивают пространство, оно становится культурным, но созданные рамки и границы лишают человека свободы и принадлежности к окружающему миру. Человек создан по образу и подобию божьему – художником, но не чтобы творить (человек может только натворить, портить), а чтобы оценить творение Художника. Место человека в культурном пространстве – созерцать и восхищаться созданным для нас миром. А мы безумствуем, как оглашенные, стоя на пороге храма и опять – на границе.

О, насколько одичание дичее дикости!..

И вдруг одновременно плавно и резко начинается третья часть, роман «Ожидание обезьян», которая совершенно отличается от повестей и полностью переворачивает наше представление о происходящем. Реальные события перемежаются горячечным бредом, воспоминаниями и главами из ненаписанного романа, и в какой-то момент становится непонятно, кто что говорит, кто кого ждет – мы обезьян или обезьяны нас, автор и главный герой меняются местами, а потом начинают дробиться и с каждой крошкой хлеба и каплей вина растворяться в каждом читателе, в планете Земля. Гибнут животные, заражено море, весь мир медленно рушится, и обезьян нет совсем, но, замерев в ожидании на пороге между бытием и небытием, в конце своего духовного пути автор исступленно кается и молится не о вечной жизни, а о вечной смерти – чтобы исчезнуть в идеальном мгновении и вместе с ним, чтобы мытарствующая душа наконец обрела свое место и спасение, чтобы наконец оказаться в однородной среде, которая не прах, но свет.

Ждать – все равно что. Что транспорт, что любимую. Это формула, а не причина. Ждешь, потому что ты предопределен, потому что ты описан, потому что внутри описания ты находишься. Я не ждал самих обезьян – я попал внутрь текста, описывающего ожидание их. Это – то самое, когда не ты, а с тобой что-то происходит. То, от чего вся литература.

Философский роман становится художественным благодаря языку – точному, неожиданному. Текст «Оглашенных» исключительно многословен и многослоен, каждый абзац – вдох, каждая точка – выдох. Битов заигрывает с читателем, добавляя мозаичными вкраплениями отдельные истории, как остающийся за скобками шепот суфлера, но все вместе они сплетаются в единое полотно романа, которое полностью существует в культурном и историческом контексте, изменяясь в зависимости от знаний и ассоциаций читателя благодаря скрытым цитатам и явным приветам классикам и современникам.

Битов препарирует слова на примере чайки и коня, как будто пытаясь приподнять семантическую завесу, окутавшую наш мир, и обнажить его истинную суть. Слова бессильны, но для Битова слово одновременно и цель, и инструмент, и дао, и он продолжает писать – на границе жизни и литературы.

Текст как кислый муравьиный сок - результат работы эндокринной интеллектуальной системы.

Посмотреть под ноги, а затем в небо – вот первый научный метод.

Нет, это еще не постмодернизм - интеллигентская (можно путать с интеллектуальной) (пост)советская эссэистическая проза (удачный образ у самого Битова - галстук и набедренная повязка). Пищеварение фактов мозговым соком и выделение мыслей, секретизация своими железами полученной от внешней мира химии - и есть эссе. Химия мысли = постановка вопроса. Это не так и много - вопрос. Это - весь человек. Вопросительный знак Бога.
При чем тут Бог?..
В начале был эпиграф. "Два человека вошли храм..." И это не только автор и кто-то второй (собеседник, читатель?). ПП. ДД. Это сам автор, раздвоенный, мытарь и фарисей одновременно, вечный оглашенный, который, желая стать равным Творцу, безрассудно рвет с одного и того же дерева вперемешку плоды добра и зла.

Оглашенные - те, кто поверил, но еще не познал. Процесс оглашения (катехизация) и есть - постановка вопросов. Катехизис - это диалогический текст, состоящий из ответов и вопросов. Однако автор признается, что он вечный оглашенный - он только спрашивает, не получает, не слышит (не хочет, не умеет слышать?) ответов. Человек - вопросительный знак. Человек-крик. Кричит, как оглашенный. Потому что осознает себя - проживает себя, остро чувствует жизнь. Как птица, живущая "на пределе" - в горячке - так должен жить человеческий мозг, постигая мир, в постоянном усилии.
Этим и привлек Битов вначале - горячкой мысли, усилием вопроса, неизношенным (детским?) любопытством и любовью к миру.

Текст как мед - частично переваренный мировой нектар.

Пирамида – это кто в какой последовательности друг друга ест. Не увидеть такое сооружение можно, разве что взобравшись на самую вершину его…

Если уж человек пользуется "серым веществом" по назначению, то на самом деле несущественно, что попадет в силки мозговых извилин. Вначале Битову попались птицы... а могли - муравьи, а могли - кошки... по крайней мере про кота, почти шредингеровского, живого-мертвого, мы еще услышим душераздирающую историю... А пока птицы становятся той точкой, из которой выходит вектор мысли писателя. Мысли о мире, об эволюции и экологии, о человеке в мире, и мире в человеке, и мире без человека, и мире вопреки человеку, и мире благодаря человеку. "Что мы видим: предметы или слова, которые называют их?"

Экофилософия и хомоэкология. Парадокс зависимости от природы и власти над ней: "человек перепутал постижение с обладанием". Человек как "лишний элемент в пейзаже". Потому что самозванно захватывает роль героя пейзажа, а должен быть - зрителем, ради которого пейзаж и был нарисован. Человек как "личинка времени" - вневременное создание, от которого сбоит механизм вселенной. Впечатанный в этот мир через грехопадение как муха в янтарь. Но и в экологии, и в философии (пост)советский человек - еще только оглашенный, не полный член. Дилетант, который, однако, стремится повысить статус.

Встречаются три кита (звучит как начало анекдота) из принципиально различных измерений - систем познания мира: наука, искусство и теология. На их спинах непротиворечивой континент знания - что есть человек в этом мире. Неэстетично выдающийся нос, всеубийственная вершина пищевой пирамиды - или подобие Бесподобного, образ Неизобразимого Творца?.. Что может быть более приземленным и материальным, чем пищевая цепочка (наука = тело), однако телесный человек задуман, как образ Того, Кто вне этого мира (теология = дух), и обнаруживает возможность уподобления через собственное творчество (искусство = душа).

Текст как потоотделение.

- Вы хотите сказать, что он не жив??
- Я не хочу сказать, что он не мертв.

Надо признать, текстура, сотканная Битовым, не обретает очерченной формы. Расплавленная эссеистика кипит и бурлит, но не застывает романом.
Чудовищная нероманная композиция. Чудовищная не только благодаря упомянутым мифическим китам, что бултыхаются в бессюжетном океане рефлексии. Оказывается (о, как неловко!), это произведение - китайская звериада, 12-летний гороскопический зверинец. Форма очень принужденная, притянутая за уши, крылья, лапы и хвосты, но не поддержаная, не уравновешенная содержанием. Кривобокая несимметричная химера.
Птичья философия меняется угарно-бутылочной, "путешествие" бессмысленным совковым блужданием от случая к случаю выпить. Странные герои, несомненно интересные сами по себе, но чужие после философского зачина: орнитологи, художники, преступники, киношники... обезьяны... Абсурд быта, ожившие, чтобы вскоре умереть, гороскопические животные, ироничный национализм, безупречная речь внутреннего монолога, повернутая к стене в подсобке икона (меткий образ самого битовского текста) - перлы, густо рассыпанные в свинарнике.

Да, химерический текст не в лучшей форме, это понятно с половины. Наверное, не надо было сводить разновременные новеллы в один роман - романа нет, но есть отличные отдельные эссе. Может ли вершина пищевой пирамиды заботиться о своих гранях и подножиях?.. Текст выделяет мед, муравьиный сок и пот одновременно. Гормоны, ферменты, идеи... как избавить мышление от физиологии?..

Каким может быть ОТВЕТ, если ВОПРОС - сам человек?..

Тэкст па-беларуску, як заўсёды...

Тут...

Тэкст як кіслы мурашыны сок - вынік працы эндакрыннай інтэлектуальнай сістэмы.

Посмотреть под ноги, а затем в небо – вот первый научный метод.

Не, гэта яшчэ не постмадэрнізм - інтэлігенцкая (можна блытаць з інтэлектуальнай) (пост)савецкая эсэістычная проза (найлепшы вобраз у самога Бітава - гальштук і набедраная павязка). Страваванне фактаў мазгавым сокам і выдзяленне думак, сакрэтызацыя сваімі залозамі атрыманай ад знешняй свету хіміі - гэта эсэ. Хімія думкі = пастаноўка пытання. Гэта не так і многа - пытанне. Гэта - увесь чалавек. Пытальнік Бога.
Пры чым тут Бог?..
На пачатку быў эпіграф. "Два чалавекі ўвайшлі храм..." І гэта не толькі аўтар і хтосьці другі (чытач?). ПП. ДД. Гэта сам аўтар, раздвоены, мытар і фарысей адначасова, вечны агалосны, які, прагнучы стаць роўным Творцу, безразважна рве з аднаго і таго самага дрэва ўперамешку плады дабра і зла.
Агалосныя - тыя, хто паверыў, але яшчэ не зведаў. Працэс аглашэння (катэхеза) і ёсць - пастаноўка пытанняў. Катэхізіс - гэта дыялагічны тэкст, які складаецца з адказаў і пытанняў. Аднак аўтар прызнаецца, што ён вечны агалосны - ён толькі пытаецца, не чуе (не хоча, не ўмее чуць) адказаў. Чалавек-пытальнік. Чалавек-крык. Крычыць, як аглашоны. Бо ўсведамляе сябе - пражывае сябе, востра адчувае жыццё. Як птушка, якая жыве на мяжы - у гарачцы - так мусіць жыць чалавечы мозг, спасцігаючы свет, у заўсёдным высільванні.
Гэтым і прывабіў Бітаў напачатку - гарачкай думкі, высільваннем пытання, нязношанай (дзіцячай?) цікаўнасцю і любоўю да свету.
Тэкст як мёд - часткова перастрававаны сусветны нектар.

Пирамида – это кто в какой последовательности друг друга ест. Не увидеть такое сооружение можно, разве что взобравшись на самую вершину его…

Калі ўжо чалавек карыстаецца "шэрым рэчывам" па прызначэнні, то насамрэч неістотна, што трапіць у сілкі мазгавых звілінаў. Напачатку Бітаву трапіліся птушкі (а маглі - мурашкі, а маглі - коткі... прынамсі пра ката, амаль Шродзінгера, мы яшчэ пачуем душараздзіральную гісторыю). Птушкі робяцца той кропкай, з якой выходзіць вектар думкі пісьменніка. Думкі пра свет, пра эвалюцыі і экалогію, пра чалавека ў свеце, і свет у чалавеку, і свет без чалавека, і свет насуперак чалавеку, і свет дзякуючы чалавеку. "Што мы бачым: прадметы ці словы, якія называюць іх?"
Экафіласофія і хомаэкалогія. Парадокс залежнасці ад прыроды і ўлады над ёй: "человек перепутал постижение с обладанием". Чалавек як "лішні элемент у пейзажы". Бо самазвана захоплівае ролю героя пейзажу, а павінен быць - гледачом, дзеля якога пейзаж і быў намаляваны. Чалавек як "лічынка часу" - пазачасавае стварэнне, ад якога збоіць механізм сусвету. Упячатаны ў гэты свет праз грэхападзенне як муха ў бурштын. Але і ў экалогіі, і ў філасофіі (пост)савецкі чалавек - яшчэ толькі агалосны, не поўны член. Дылетант, які, аднак, імкнецца павысіць статус.
Сустракаюцца тры кіты (гучыць як пачатак показкі) з прынцыпова розных вымярэнняў - сістэм спазнання свету: навука, мастацтва і тэалогія. На іх спінах несупярэчлівы кантынент веды - што ёсць чалавек у гэтым свеце. Неэстэтычны вытыркальны нос, усёзабойчая вершаліна харчовай піраміды - ці вобраз Бязвобразнага, выява Невыяўляльнага Творцы?.. Што можа быць больш прыземленым і матэрыяльным, чым харчовы ланцуг (навука = цела)? Цялесны чалавек задуманы, як вобраз Пазасветнага (тэалогія = дух) і выяўляе гэтую магчымасць праз уласную творчасць (мастацтва = душа), так прыпадабняецца да Творцы.
Тэкст як потааддзяленне.

- Вы хотите сказать, что он не жив??
- Я не хочу сказать, что он не мертв.

Трэба прызнаць, тэкстура, сатканая Бітавым, не набывае акрэсленай формы. Расплаўленая эсэістыка кіпіць і вірыцца, але не застывае раманам.
Пачварная нераманная кампазіцыя. Пачварная не толькі дзякуючы згаданым міфічным кітам, што пялюхаюцца ў бессюжэтным акіяне рэфлексіі. Аказваецца (о, як няёмка!), гэты твор - кітайская зверыяда, 12-гадовы гараскапічны звярынец. Форма надта змушаная, прыцягнутая за вушы, крылы, лапы і хвасты, ды не падтрыманая, не ўраўнаважаная зместам. Крывабокая несіметрычная хімера.
Птушыная філасофія змяняецца ўгарна-бутэлечнай, "падарожжа" бессэнсоўным саўковым бадзяннем ад нагоды да нагоды выпіць. Дзіўныя героі, несумненна цікавыя самі па сабе, але чужыя пасля філасофскага зачыну: арнітолагі, мастакі, злачынцы, кіношнікі... малпы... Абсурд побыту, ажылыя, каб неўзабаве сканаць, гараскапічныя жывёлы, іранічны нацыяналізм, бездакорнае маўленне ўнутранага маналогу, адвернуты да сцяны ў падсобцы абраз (трапны вобраз Бітавага тэксту) - перлы, густа рассыпаныя ў свінарніку.
Але, хімерычны тэкст не ў найлепшай форме, гэта зразумела з паловы, ён хворы: слязіцца, сцякае потам і слінькамі. Пэўна, не трэба было зводзіць разначасавыя навэлы ў адзін раман - раману няма, ёсць выдатныя асобныя эсэ. Тэкст выдзяляе мёд, мурашыны сок і пот адначасова. Гармоны, ферменты, ідэі... як пазбавіць мыслярства фізіялогіі?.. Ці можа вяршыня харчовай піраміды клапаціцца пра свае грані і ўзножжа?.. Якім можа быць АДКАЗ, калі ПЫТАННЕ - сам чалавек?..

Так Александр I высказался об Александре Пушкине после их первой встречи. Казалось бы, получить от царя подобный комплимент – высшая похвала. Но так ли это на самом деле?

В тот период после восстания декабристов писатель оказался в двусмысленном положении, так как его «друзей выслали, посадили или повесили, а его выпустили на свободу» и пригласили на аудиенцию с царем. Теперь пушкинские стихи-послания друзьям-декабристам воспринимаются иначе, как и сама революция и отношение Пушкина к ней. Через его биографию действительно можно отследить историю страны и настроения народа.
Удивительно, как одно и тоже место каждый раз играет новую роль в судьбе Пушкина. В 1830 году он неохотно уезжал в родовое поместье в Болдино, где его задержал холерный карантин, а писатель мечтал вернуться в город к невесте. Но уже в 1833 году он намеренно создает искусственную причину, чтобы сбежать в Болдино от жены, ребенка и придворной жизни. А в 1834 году путешествие в Болдино становится для него прощанием.

«Он смотрит в окошко Болдина и видит там совсем не то. Он написал «Бесов» и получилось (ах!) хорошо, подходит к окошку, а там – мрак, и стынь, и дрянь всякая, дождь – он видит осень, а не то, что он написал»

Андрей Битов, анализируя творчество Пушкина, подмечает, что писатель «все время хочет сбежать. У него эта страсть к побегу – действительно маниакальное состояние». А последнее стихотворение в его творчестве «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» позволяет иначе посмотреть на дуэль. Битов сделал из этого вывод, что Пушкин «шел на дуэль как на возможность взаимного изгнания, чтобы никто никого не убил, а изгнали обоих – Пушкина бы в Болдино, а Дантеса – обратно во Францию».

«Он приезжает в Болдино и борется с ним. С безумием, а не с чем-нибудь. Так просто не пишутся такие три произведения, а именно: «Не дай мне Бог сойти с ума», «Медный всадник» и «Пиковая дама».

Писатель Андрей Битов, лауреат Пушкинской премии, смог показать настоящего, живого Пушкина. Да, возможно анализ пушкинских работ в чем-то у Битова субъективен, но он смог рассказать шикарную историю об истории страны через призму литературы: прозу и поэзию Пушкина.

Очень понравилось, отозвалось, вспомнилось... Кто-то, думаю, вспомнил свое военное детство, когда царствовали голод, разруха, нищета, и пустил слезу... Кто-то вспомнил, как лазил, прыгал, проказничал... Кто-то вспомнил любящие руки и сердца вполне обеспеченного комфорта... Кто-то... Лично мне захотелось написать и о своих воспоминаниях. Думаю, я, после прочтения этой книги, не одинока в таком устремлении. Причем эту книгу (писатели пишут о своем детстве) я почему-то не смогла найти ни в интернет-магазине Лабиринт, ни в интернет-магазине Озон... Сейчас, смотрю - есть эта книга, вот, по разным ценам. А тогда, когда я не удержалась и купила ее все-таки в обычном книжном магазине, видимо, книга была еще не так раскручена. Особенно "зацепили" такие строки, где приводится отрывок из книги "Похороните меня за плинтусом" (автор- Павел Санаев, я читала отдельно всю книгу, тоже в восторге), "улыбнул" рассказ "Военная хитрость", вдохновил рассказ про девочку, которая прыгала с трехметровой беседки, и, когда выросла и встретилась с кумиром ее детства, услышала от "кумира": слышала, мол, о девочке, которая прыгала с трехметровой беседки... вот бы мне с этой девочкой познакомиться! Вот так... Одни мечтают об одном, восхищаются, вдохновляются; другие - наоборот... И, кажется, вот тот человек - звезда. А оказывается - ты сам тоже - звезда. И это мило, душевно и прекрасно :) Плюс критический взгляд на те моменты в детстве, на которые, будучи ребенком, смотришь совсем по-другому...

Потрясающее чтение! Битов - прямой наследник русской классической литературы с ее "проклятыми" вопросами. Рекомендую всем, кто нуждается в настоящем СЛОВЕ.

Не знаю, как у вас, но у меня лично так: когда я вижу высокие оценки книге и положительные отзывы на нее, а моя оценка на эту же книгу еле-еле дотягивает до двойки, то поневоле я начинаю чувствовать себя глупой. Ну, мол, все же поняли, в чем суть, получили удовольствие, а я только мууу-мээ и читала 20 дней. Эх, наверно, вот и это тот же случай. И да, кстати, совсем не знаю, что написать.

Аннотация вот обещает, что книгу можно читать с любого места и при этом не путаться в событиях, потому что рассказ в рассказе находит отражение. Наверно, это так, к сожалению, я увидела только отражение, простите за выражение, словесной галиматьи, которая тянулась и тянулась, плавно плюхаясь из главы в главу. Я не нашла никакого сюжета, никакой ярко выраженной линии. И в каком бы стиле Битов не писал, постмодернизма, модернизма или домодернизма, я никогда не смогу адекватно воспринять фразу:

Иди ко мне, моя сучка!

А ведь все можно списать на издержки перевода..

Хотя, о чем это я. Когда садилась за рецензию, я клятвенно обещала, что Битов никоим образом ругать не буду. Ну, не поняла я суть произведения, но ведь другие-то поняли! Так что, скорее, тут уж дело во мне, а не в Битове.

Но есть в книге и то, что мне все же пришлось по душе, несмотря на мои прихоти и привередничества. Местами Битов очень круто играет со словами, есть цитаты, которые мне понравились. И тут по праву заслуга не только великого могучего, но и самого писателя. Только вот, к сожалению, даже с такой замечательной игрой слов книга все равно ни в какую не хотела идти.

Что ж, возможно, это просто не мой лабиринт, поэтому блудиться по нему у меня не было никакого желания.